Франкфурт 939

– По-твоему, я похожа на нищенку, которая в мусоре роется? Я знала, где искать. И знаю, кто его убил. Я расскажу, но не задаром.

– И как же ты узнала?

– Во сне явился святой дух и обо всём поведал. Моё терпенье не бесконечное. Тебе нужна помощь или сам попытаешь счастье?

– Сколько?

– Не нужны мне твои деньги.

– А что нужно?

– Я уже сказала – услуга. Ты вообще меня слушал? Тебе, похоже, последние мозги выбили.

– Что за услуга?

– А ты точно мусульманин? Очень уж похож на наших святош. Те тоже зададут пятьсот вопросов, прежде чем дать один ответ.

Саид громко вздохнул. Он зарекался никогда не соглашаться на то, чего не понимает. Однажды дорого заплатил за подобную небрежность. Теперь из-за неё вдали от дома, и собирается совершить очередную глупость.

– Согласен.

– Да неужели? Ты уверен? Может, ещё что спросишь? На завтрак я ела яйца, мать звали Бертой, а возле пупка у меня родимое пятно в виде лошадки. Хотя, все видят разное.

Все? Кто эти все и почему разглядывают её пупок?

– Пошли, я тут рядом живу. Посмотрим, что у тебя с головой, а то крови больно много. Как бы не помер.

Пошли по узкой петляющей дороге вдоль одинаково уродливых лачуг, с виду больше похожих на курятники, чем на жилища людей.

– Ты его дважды по яйцам ударил, у него ведь теперь детей не будет.

– А как же мои дети?

– У тебя есть дети? – удивилась грубиянка.

– Нет, а если какой бугай пришибёт, то и не будет.

– Тоже верно, но всё равно подло.

– Подло? – недопонял Саид. – А нападать втроём на одного не подло?

– Ты вообще понимаешь, куда попал? В трущобах нет понятий чести и благородства, но есть правило: мужик мужика по яйцам не бьёт. Лупить вас промеж ног привилегия женщин.

– Это ещё почему?

– У нас-то яиц нет, не отыграетесь.

Будто, нет других способов.

– Стой! – она схватила Саида и утащила за угол дома.

Дальше по улице в дверь низкой обветшалой хибары долбится человек. Стучит громко и напористо.

– Пришёл свести счёты? – поинтересовался Саид.

– Нет, просто незваный гость.

– Это твой дом? – спросил брезгливо.

– А ты ожидал увидеть один из особняков, как возле замка?

– Возле замка? Постой-ка, ты следила за нами. А как ты попала в верхний район? Я думал, таких, как ты, не пускают.

– Каких таких? – оскорбилась трущобная дама.

– Ну, ты поняла.

– Нет, не поняла. Скажи прямо – отбросам, вроде меня, в районе знатных господ не рады.

– Я не о том. Мне просто любопытно.

– Со стражником договорилась. Не знаю, как у вас, а во Франкфурте деньги открывают двери. Вот идиот! Что же ты делаешь?

Саид догадался, что она не ему. Стук стих. Выглянул, посмотрел. Дверь нараспашку, на пороге человек. О чём-то болтает с незваным гостем, отсюда не расслышать.

– А это кто?

– Тупой кретин, которому в детстве не объяснили, что нельзя открывать двери незнакомцам. Особенно, если это двери чужого дома. Хотя, чего ещё ожидать от крысы? Ну, хоть внутрь его не пустил. Ай, молодец. Давай-давай-давай, проваливай. Прижмись, – она дёрнула Саида обратно к стене. – Чёрт. Он нас заметил?

Саиду-то откуда знать? Вот и не ответил, а она, кажется, и не ждала. Краем глаза заглянула за угол.

– Хм, уходит. Слепой что ли? Всё, идём.

Женский командный голос. Саид к нему быстро привык. Есть в нём что-то возбуждающее. Порой охота, чтобы всё было просто, понятно и решено за тебя.

«Да, моя госпожа, слушаюсь и повинуюсь. Воплощу все ваши развратные желания».

Сильная женщина – а может, это то, что нужно? Не просто украшенье или свиноматка. Баба с характером. Что бы рот открывала не по указке и не несла всю ту однообразную чушь, которую благородным девицам с детства в головы вдалбливают. Пусть говорит всё, что взбредёт, и тем смущает окружающих. Разве что тонкости ей не хватает, больно груба. А ещё, конечно же, отмыть, переодеть, заплести косы. В ислам обращать и прятать лицо под никаб, так и быть, не станем. Рот зашивать, пожалуй, тоже. Теперь дом Саида – Франкфурт, надо подстраиваться. Глядишь, через пару поколений потомков и не отличишь от франков.

Ссора началась с порога. Будущая мать едва не вышибла дверь собственного дома. Бедные дети, с такой мамкой не разгуляешься. Так, всё, завязывай. Вот ведь навязчивая привычка – с любой едва знакомой, приглянувшейся девчонкой выстраивать в голове картину будущей семьи.

– Ты зачем дверь открыл, ублюдок? – меж тем прозвучало изнутри, когда Саид только подходил к порогу.

Учтиво прикрыл за собой дверь и огляделся. Ну и срач. Тут, словно, нет хозяйки. Немытая посуда на столе, на стуле и на подоконнике, заплесневелый хлеб, рядом кувшин. Запах скисшего молока, должно быть, от него. В углу гора грязной одежды. Какой-то таз с водой, над ним мухи. И всякая-всякая-всякая ненужная, непонятная ерунда. Она же мешает нормально ходить по комнате. Заставлено всё, будто в кладовой. Старьё сплошное, полусгнившая мебель, поблекшая утварь, протёртый до дыр ковёр, больше похожий на половик. А это что, чучело для учебного боя? Зачем оно на кухне? Зачем кухня в прихожей? Это ведь кухня?

Посреди в одних штанах мужик с волосатой грудью. Зависть сразу накатила. Саид всё мечтает о подобной мохнатости, но пока что усердно срезает свои пять волосинок. Говорят, чем чаще бреешь, тем больше растёт. Врут, похоже.

Бедняга аж опешил от такого штурма, а как Саида увидел, ещё и покраснел от злости.

– Он упорно долбился.

– Да-да, я заметила. Открыл-то ты, блядь, зачем?!

– Любой бы уже понял, что никого нет дома, но стук не стихал. Вот я и подумал, ты мстишь за то, что разбудил тебя утром. Ты так уже делала, Гайя.

– Впредь можешь не смущаться и ссать в штаны. Ты так уже делал.

– Когда это?

– В младенчестве.

– Что ты взъелась-то? Ничего не случилось.

– Брун, ты идиот? А если бы меня убить пришли?! Мало ли кому я вчера дорогу перешла!

– Мне бы они что сделали?! И хватит орать! – огрызнулся мохнатый, а потом добавил, – Голова болит.

– Чего он хотел?

– Узнать, когда на исповедь придёшь. О душе твоей беспокоится.

– А ты?

– А про меня не спрашивал. Наверно, уже не спасти.

– Что ты ответил?!

– Сказал, у тебя всё схвачено. Ещё два года во грехе, а после в монастырь.

В трущобах все друг с другом так общаются? Их бы ко двору, вот будет потеха.

– Хватит идиотничать.

– Я идиотничаю? Ты зачем этого домой притащила? – он указал на Саида.

– Мой дом – кого хочу, того и таскаю. Это Саид, – Гайя положила руку ему на плечо. Она это специально. Сама-то улыбается, а Брун испепеляет его взглядом. Того гляди, набросится. Ревнует. – У него брата убили. Он отомстить хочет, я помогаю.

– Сука! – рявкнул Брун.

– Следи за словами, – встал на защиту девушки Саид.

– А не то что?

– Ты с ним поосторожней, Брун, он с голыми руками пошёл на мясников, на всех троих разом. Те тоже сперва ухмылялись, потом улепётывали. У одного уже никогда не будет детей, а у другого уха. Восточная хитрость, – Гайя улыбнулась и подмигнула Саиду.

Брун, ругаясь себе под нос, сгрёб в охапку вещи и ушёл. Напоследок громко хлопнул дверью. Со стены что-то свалилось.

– Кто он? – полюбопытствовал Саид.

– Не бери в голову, – отмахнулась грубиянка. – Но если что-то пропадёт, не ищи под кроватью. Давай поглядим, что там с твоей головой.

Саид молил Аллаха, лишь бы она не промывала раны той водой, что в тазе, и Аллах услышал. Она поставила ковш с чистой питьевой водой (без мух) на стол возле чего-то, отдалённо напоминающего еду. Кажется, яичница с… салатом? Или это уже выросло.

– Ай.

– Да не скули ты.

Сама грубая, а руки нежные. Приятное прикосновение.

– Где остальные вещи брата?

– У меня. Тебе они нужны? Там больше ничего ценного.