Семья для мажора

В первый год “работы” на “Пегасе” я ошибочно полагал, что управлять бизнесом можно только крутясь в нем двадцать четыре часа в сутки, но, когда от такого графика меня начало в прямом смысле коротить, понял, что этот подход неверный.

То, что я усвоил в тот первый год — основа нормальной работы бизнеса в правильном распределении обязанностей.

Сейчас “Пегас” работает как часы, и эта отлаженная работа требует моего присутствия не больше двух-трех дней в неделю.

Три года назад я был на конференции в США и изучал методики оптимизации производственных процессов. Недельный курс в крупном университете, с которого я вышел прокачанным на двести процентов.

Я летал один, потому что Даниле не было еще и года. Теперь я дико об этом жалею. Я бы хотел, чтобы они полетели в ту поездку со мной, потому что я задержался там на два месяца. Навестил пару друзей, прокатился по стране на машине. Аня не возражала, но я все равно чувствую себя мудаком. Именно поэтому вылетел домой на три недели раньше.

Оставлять ее одну, в то время, как сам нахожусь на другом континенте, было для меня все равно, что пилить себе палец. Плюс ко всему я хотел, чтобы она увидела своими глазами все, что видел я, ведь это была моя первая поездка в Штаты.

Когда вернулся, я просто трахал ее четыре дня подряд. Везде, где мог до нее дотянуться. В постели, в душе, на кухне, даже во дворе нашего дома. Удивлен, что она не залетела во второй раз, хотя я старался быть очень аккуратным.

— Я хочу спеть песенку… — ковыряя свою игрушку, сообщает сын.

— Валяй, — сворачиваю с трассы и съезжаю на укатанную в отличный асфальт дорогу.

Через пять минут пути по обе стороны от дороги начинают появляться первые коттеджи. До своего дома я добираюсь еще через десять минут.

Загнав в ворота машину, достаю сына из кресла, подхватив подмышками, и ставлю его на ноги. Сам он из моей машины не выберется, она слишком высокая для него.

У нас есть няня, но у меня отпуск, так что, сняв рубашку и оставшись в одних шортах, я валяюсь на диване и смотрю хоккей.

Данила разносит нашу гостиную.

Сначала строит шалаш из подушек, потом потрошит ящик для кастрюль на кухне, которая совмещена с гостиной.

Отключаю кондиционер, боясь, что его продует.

Бардак вокруг меня множится, как снежный ком.

Когда солнце начинает клониться к закату, мой пацан залезает на диван и хнычет:

— Когда мама придет?

Перевернув руку, смотрю на часы.

Я нафиг без понятия, когда она придет. На часах половина девятого вечера.

Мы успели приготовить на гриле бургеры и съесть их.

И ему уже пора спать.

— Утром, — округляю для него информацию.

— А где она? — капризничает он.

— Пьет, — отвечаю честно.

— Воду? — уточняет.

— Ага, — не вдаюсь в подробности.

Протянув руку, обхватываю крошечную лодыжку и тяну его к себе. Под звонкие писки пересчитываю ему парочку ребер, и он заряжает мне пяткой в плечо. Понимаю, что игры пора сворачивать, и делаю попытку готовится ко сну. Она безуспешная.

Я знаю, что когда дело касается воспитания сына, у вибратора яйца больше, чем у меня.

Я с трудом на него ору, и только в крайних случаях. Может поэтому на мой ор он реагирует мгновенно. И когда я чуть повышаю голос, веля ему закругляться, он понуро выпускает из рук свою игрушку и послушно идет в свою комнату.

Присев на пол рядом с его кроватью, кладу локти на согнутые колени, пока Данила тихо сопит в полумраке.

— Папочка… — лепечет.

— Да? — поправляю ему одеяло.

— Я хосю блатика…

— Может лучше игровую приставку? — бормочу, протирая лицо ладонями.

— У-у… — затихает.

Честно говоря, этим вопросом нас с Аней уже заеб*ли.

Даже мать, которая контактирует с моей семьёй через особую дистанцию, пару дней назад задала мне подобный вопрос. Она видится с внуком по предварительному предупреждению. В целом, она получает его всегда, когда хочет, если это не противоречит нашим собственным планом, но с моей женой они не общаются. Я не уверен, что моя мать вообще осознала свои поступки. Не уверен, что когда-нибудь осознает. В ее голове запрятана собственная логика, и она непрошибаемая. Если бы я попытался объяснить ей свои ценности, это было бы похоже на разговор со стеной.

Они в разводе.

Я держу на контроле информацию о нем только на всякий случай. В целом, мне пох*р на него и его жизнь, но если он вздумает портить мою, я его раздавлю, как комара.

Никакие связи не продержатся долго, когда одна из сторон теряет финансовое превосходство, а с финансами у него сейчас очень туго.

Протянув руку, глажу мягкие густые волосы на спящей макушке.

Сейчас я с трудом представляю, что смогу полюбить еще одного ребенка так же, как этого. Но до него я вообще не представлял, что значит любить своего ребенка. Безусловно. Таким, какой он есть. Может он похож на меня внешне, но он другой. Меня это не парит. Он не агрессивный, скорее он дипломат, и там, где я дал бы в нос, мой сын нашел бы другой выход. У него не мой характер, и не Анькин характер. У него свой, уникальный. И я мечтаю узнать, каким он станет мужчиной, но до усрачки не хочу, чтобы этот день настал слишком скоро.

Поднявшись с пола, выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь.

Принимаю душ и спускаюсь на первый этаж, где слегка разгребаю бардак.

Собираю с пола диванные подушки, на кухне убираю в ящик кастрюли.

Через раздвинутые двери с улицы слышен стрекот цикад. Звук такой, будто мы взлетной полосе.

Приглушив над гостиной свет, падаю на диван и включаю ноутбук, собираясь немного пройтись по цифрам.

На часах половина одиннадцатого.

Ладно. Допустим.

В жизни наступил момент, когда пора задуматься о будущем. Я думал о том, чтобы переместиться столицу, оставив завод на попечение совета директоров…

Хлопок калитки где-то во дворе заставляет приподнять голову.

Минутой позже в замке входной двери начинает скрежетать ключ. Спустя еще минуту до “гостя” доходит, что дверь не заперта.

— Ой… — слышу стук каблуков по плиточному полу и тихий хрюк.

Убираю ноутбук в сторону.

Под еле различимое хихиканье на пол падает обувь.

Возня.

Скрипит комод на входе.

Опять хихиканье.

Повернув голову, вижу, как из коридора возникает моя жена.

На ней короткая белая юбка и заправленная в нее свободная голубая рубашка. Рыжие волосы чуть ниже лопаток распущены.

Не знаю, сколько литров шампанского она выдула, но походка у нее изменилась. Медленно покачивая задницей, идет к холодильнику. Открыв ближнюю ко мне створку, ныряет в него, повисая на ручке.

Встав с дивана, подхожу ближе и прислоняюсь плечом к стене, скрестив на груди руки.

— Че, тебя уже сушит? — интересуюсь.

У ее двоюродной сестры Карины сегодня девичник. Свадьба послезавтра.

Вынырнув из холодильника, растягивает губы в полупьяной улыбке:

— Я тебя не заметила.

— Зато я за тобой наблюдаю.

Хихикает, захлопывая холодильник.

Пройдясь рукой по подбородку, осматриваю ее всю. С головы до ног. Картинка тяжестью оседает в паху.

Стройные ноги, узкая талия, охренительно пышная грудь, ложбинку которой вижу в вырезе.

Вспоминаю сегодняшнее утро, в котором было много ее стонов.

Прогулявшись до кухонного острова, проезжается по моей голой груди шаловливым взглядом, потом натыкается на букет цветов, стоящий в вазе посреди столешницы.

— Это мне? — мурлычет.

Упирается в столешницу ладонями и подтягивается на руках, чтобы ткнуться в букет носом.

— На дороге нашел, — пожимаю плечом.

Повернув голову, смотрит на меня мечтательно.

Блин.

Ну она пьяная капитально.

Хочу ее.

В сексе у нас были в осном взлеты, и минимум падений. После рождения Данилы мы с ней творили много чего. До его рождения тоже. Вспоминая тот период нашей жизни я со всей ясностью понимаю, что сейчас до такой хуйни, как позволить ей поцеловать соседа, я бы просто не додумался. Это не укладывается ни в какие рамки. Ни у меня, ни у нее.