Львы и розы ислама

Удивительно, но так же хорошо эти кочевники пустыни воевали и на море. Первое же морское сражение арабов с византийцами – битва при Фениксе, или «битва мачт», – было выиграно арабами (655). Рассказывали, что арабы буквально привязали свои корабли к византийским, выхватили сабли и бросились в атаку. Сражение получилось скорее сухопутным, чем морским.

Спустя двадцать лет сын Муавии, Йазид, осадил Константинополь с моря. Осада длилась четыре года, но закончилась неудачно: в 678 году состоялась морская битва, где византийцы впервые применили греческий огонь, изобретенный сирийцем Каллиником. Арабский флот был сокрушен, а его остатки погибли в буре по пути домой.

Еще более плачевной оказалась морская экспедиция 716 года под командованием аль-Малика. Огромный флот заполнил Босфор и бухту Золотой Рог, окружив Константинополь с востока и севера. Город был взят в клещи, но византийцы выслали против кораблей арабов начиненные нефтью и серой брандеры и подожгли большую часть вражеского флота. Со стен своего дворца император Лев III наблюдал за тем, как пылающие корабли арабов попытались уйти к Принцевым островам, но, прогорев насквозь, развалились и утонули по дороге.

На следующий год пришло подкрепление, но на этот раз арабы, напуганные греческим огнем, опасались подходить близко к городу. Это их не спасло – греки вызвали два корабля с «огнеметами» и потопили огромную часть флота. Победе помог переход на сторону греков христиан-коптов, служивших в арабском флоте.

После этой катастрофы арабы триста лет не приближались к Константинополю. Это был редкий пример войны, выигранной с помощью одного только технического превосходства.

Зато в Средиземном море арабы чувствовали себя свободно. К их услугам была вся Северная Африка, они неоднократно захватывали Кипр и Родос и высаживались на Сицилии. В Тунисе они основали морскую базу. Правда, тунисский флот действовал независимо от халифата и представлял собой скорей армаду пиратов, которые грабили проходящие суда и промышляли работорговлей. Главной базой настоящего арабского флота, где суда строились на верфях и отправлялись в военные походы, были Тир и Акра.

Арабский флот отличался от византийского. Если у византийцев в ходу были крупные дромоны или хеладионы, то у арабов – сравнительно небольшие шини или «шаланди» примерно 80 м в длину и 4 м в ширину. Экипаж их составлял в среднем 100–200 человек. Это были более легкие и быстрые корабли, чем римские триремы.

Арабы ввели в кораблестроение некоторые усовершенствования. Корпуса стали делать на шпангоутах – ребрах, на которые набивали доски (раньше доски просто сшивали меду собой). Вместо античного квадратного паруса ставили косой, дававший большую маневренность. Парусам помогали веслами, а при встречном ветре могли идти только на веслах. В отличие от распространенного мнения, гребцами «на галерах» были не рабы, прикованные цепью, а нанятые за плату.

Корабли строили из древесины акации, пальмового и финикового дерева. Особенно ценилось дерево «лебек» – говорили, что если связать два бревна такого дерева и положить в воду, то через год они станут как одно.

Отношение к арабам во время завоеваний

На Востоке многие христиане с радостью встречали арабов. Это были представители многочисленных еретических течений, считавшие столичную власть худшим злом, чем нашествие «исмаилитов». Мар Габриель, настоятель монофизитского монастыря Карменита, восхвалял арабов: ведь они дали местным верующим свободу отправлять обряды и строить церкви, освободили от податей священников и монахов, относились к ним с уважением.

Высокого мнения об арабах как орудиях божественного промысла придерживался и несторианец Иоханнан бар Пенкайе. Ему особенно нравился халиф Муавия, установивший «по всему миру» такой порядок, какого, по его словам, еще не видывали на земле.

Коптский патриарх Вениамин тоже не особенно расстроился, когда арабы сожгли множество церквей в его Александрии – важнее было то, что они избавили монофизитов от гнета халкидонской ортодоксии. По некоторым сведениям, Вениамин встречался с завоевателем Египта Амром и благословил его поход против византийцев. Собор Святого Марка он восстановил на деньги арабов, но уже под властью монофизитов.

Однако прошло немного времени, и Иоанн Никиусский, свидетель завоевания Египта, уже сокрушался, что многие египтяне «отступили от веры христовой и приняли веру скотскую».

Интересно, что в это время почти нигде у христиан не упоминается о появлении у арабов новой веры. Только биограф Вениамина говорит, что «исмаилиты» возродили почитание единого Бога и молятся в сторону Каабы. Зато многие христиане считали мусульман предвестниками грядущего конца света. В «Апокалипсисе Псевдо-Мефодия» говорится, что «варвары-тираны» – это не люди, а «дети пустыни». «Они губители и вышли, чтобы погубить все. Они оскверняют и любят скверну. Выйдя из глуши, они станут выхватывать младенцев из рук матерей и разбивать их о камни, словно они нечистые животные. Они – дерзкие убийцы, губители и кровопийцы: они – горнило испытания для всех христиан».

Итоги

750 год можно считать концом арабских завоеваний: позже были захвачены только Сицилия и Крит. На западе арабы уперлись во франков, на севере – в византийцев, на северо-востоке – в хазарские и киргизские степи, на востоке – в афганские горы, на юго-востоке – в Индию. В эпоху расцвета халифат был сравним по территории и населению с Римской империей и китайской империей Тан. Этому необъятному государству почти ничего не угрожало. Стычки на далеких границах едва замечали в центре. Это был огромный мир, самодостаточный и замкнутый в себе, где можно было не заботиться о внешней агрессии и жить так, словно мир и покой будут длиться вечно.

Арабы часто губили сами себя, но почти никто в захваченных землях не пытался поднять против них восстание. Складывалось впечатление, что воевать было некому: энергия и сила местного населения истощилась, оставалось только тупая покорность любой власти. Лишь тюрки и франки – такие же молодые народы, как арабы, – представляли для них угрозу.

6.3. На поэтических фронтах

Культура в эпоху праведных халифов

Несмотря на непрерывные войны, далеко не все арабы были суровыми воинами, не знавшими ничего, кроме своего верблюда, сабли и Корана. Обратной стороной арабской воинственности стала восточная изнеженность и жажда богатства. Унавоженная деньгами и роскошью, почва Аравии давала щедрые ростки культуры. В мирное время здесь процветали торговцы, гуляки, поэты, мудрецы.

При третьем халифе Османе славился своей щедростью наместник Куфы ал-Валид ибн Укба: он мало интересовался войной, зато двери его дома были открыты для каждого, кто желал навестить хозяина и воспользоваться его гостеприимством. Даже рабам доставалось от него по три дирхема в месяц. Еще один арабский гедонист, омейядский халиф Валид II отличался тем, что ночами напролет пил вино с христианами и пьяным приходил в мечеть, но его щедрость покрывала все грехи и воспевалась куфийцами в стихах.

Поэзия в это время оставалось главной и лучшей частью арабской культуры. После того, как Аравия приняла ислам, поэты никуда не делись и продолжали заниматься своим искусством «нанизывать жемчуг» – писать стихи. Творчество доисламских поэтов по-прежнему считалось вершиной и образцом поэтического творчества. Полтора столетия спустя в сборнике классических стихов, составленным филологом аль-Муфаддалой, из шестидесяти шести авторов оказалось всего шесть, писавших после Мухаммеда.

Первым из поэтов, как и прежде, арабы считали Имруулькайса. Его ода, начинавшаяся со слов «Постойте! Поплачем!», была образцом и эталоном поэзии. Когда хотели что-то похвалить, говорили: это лучше, чем «Постойте! Поплачем!». Даже сам Пророк, не любивший доисламской поэзии, говорил, что Имруулькайс – знаменосец всех поэтов (добавляя – «поэтов, идущих по дороге в ад»,).