Нелюбим

Физик поскреб лоб и сказал:

– Это огненное сферическое тело…

– Да, да, да… – покивал головой Тант.

«Огненное сферическое тело…» – продолжал бормотать он и поднявшись к себе домой. Мысль уперлась в стену непонимания и, обессилев, сникла. Можно сказать, увяла на корню.

От нечего делать, он достал с полки первую подвернувшуюся книгу и автоматически, не задумываясь, принялся ее листать, вчитываясь в разные отрывки. Это оказался путеводитель Нормана – странно, правда? Вот план города. Каким же он был маленьким, весь уместился бы в пределах нынешнего Старого города. Так может быть это оно и есть? То, что ему нужно? Да, да, знакомый узор улиц, узнается все. Вот здорово! А это что? Улица Ратуши! Так это же нынешняя… Современное название улицы ускользнуло, но Тант прекрасно вспомнил ее саму. Он прикрыл глаза, и улица предстала перед его мысленным взором так явно, словно он вступил на ее булыжную мостовую. Ничего удивительного, ведь ему приходилось пробегать ее в оба конца порой по два-три раза на день. Дом №133? Вот его он не помнил, но ведь легко можно поискать на месте. И как он сразу не додумался до этого, отправиться на улицу Ратуши? Там, кажется, мало что изменилось за пару прошедших веков. Надеяться особо, конечно, не на что, и не следует, но провести рекогносцировку на местности – почему нет? Не помешает.

Хм, сказал Тант, пошмыгал носом и, подумав, набрал номер Альвина. Трубку сняли тотчас, словно друг ждал его звонка.

– Xэлло, – приветствовал тот Танта. – Есть новости?

– И новости тоже. Я в отпуске, с сегодняшнего дня.

– Вот как? Как же тебя зимой угораздило? Это, надо полагать, новость?

– Новость. Но есть и предложение. Через полчаса жду тебя возле памятника Сальви.

– Но…

– Возражения не принимается! Все! – отрезал Тант и положил трубку.

Разговор занял не больше минуты, а еще через полчаса они встретились на площади, перед памятником.

– Ну, что у тебя, выкладывай, – буркнул Альвин. Он явно был недоволен, что его вытащили на свежий воздух, может, оторвали от дел. Потому насупился, но открыто не протестовал: раз уж пришел, что толку ныть?

Тант, не говоря ни слова, увлек друга за собой. Они пересекли площадь, по подземному переходу перебрались через широкий проспект, прошли вдоль него два квартала и свернули на улицу, называвшуюся в давние времена улицей Ратуши. В начале ее и в самом деле находилась ратуша, с высокой башней и часами на ней, Тант даже поругал себя за то, что не сразу догадался, о чем идет речь. Очевидно когда-то здесь, перед ратушей, находилась площадь, – центр и средоточие городской жизни тоже были здесь. Но позже, во времена перестройки и обновления, через старую площадь проложили новый проспект, и она перестала существовать. Осталась ратуша, и улица с таким названием, которое позже заменили другим, более приятным и угодным эпохе. Тант посмотрел на здание старой ратуши, похожее на растопырившего крылья гуся, и пожалел, что не вспомнил его раньше. Куранты на башне как раз отбили три часа пополудни.

– Вот, – сказал Тант, – это знак нам. Теперь медленно пойдем по улице и будем внимательно смотреть по сторонам, может, что и увидим. Вдруг, какой след и остался?

Шедший всю дорогу до этого места молча, Альвин остановился и запротестовал:

– Досточтимый пан! – начал он свой спич. – Я, конечно, понимаю, что вам совершенно не важно, что вы оторвали меня от дела, и, видит Бог, совсем не порицаю вас за это. Нет! Но не соблаговолите ли вы все-таки посвятить меня в ваши грандиозные планы? Куда мы должны идти, и на что со всей пристальностью глазеть?

Тант вытаращил на него глаза:

– Как? Разве я тебе этого не сказал?

– Ах! – всплеснул руками Альвин. – И он еще спрашивает! Какая наглость! Гражданин, – схватил он за рукав пробегавшего мимо человека, – очень вас прошу, сообщите этому юноше, что он наглец и тупица. Скажите, скажите ему это, может быть, вам-то он поверит.

Гражданин сверкнул очками и, скользнув по-крабьи, боком, в полосу тени, исчез. Без звука.

– Ну, вот, – сказал Альвин грустно, – даже совсем взрослые прохожие дяди одного твоего вида боятся. Высказавшись, он засмеялся, довольный: гы-гы-гы… По всему было видно, что собственная шутка ему понравилась.

– Да, – подпел ему Тант, – что поделать, я сам себя боюсь. А тут еще побриться забыл…

– И все же, – вернулся к реальности Альвин. – Куда мы идем?

– Правда ведь, – согласился Тант. – Я тебе ничего не сказал. Прости, старик, забыл. Так вот, если ты еще помнишь печальную историю девушки Ники, и способ, которым она…

– Вознеслась на небо?

– Именно, вознеслась! Так вот, перед тобой улица, на которой произошло это примечательное событие. И если верить газетам тех лет, на стене дома № 133 мы должны обнаружить след ее вознесения.

– Она что, проживала в том доме?

– Этого я не знаю, вполне возможно. Но мимо него прогуливалась, без сомнения.

– Очень неосторожно с ее стороны.

– Что, неосторожно?

– Прогуливаться. Возле дома, в котором не живешь. Гуляла бы у своего дома, ничего, глядишь, и не случилось бы. Вот я никогда не прогуливаюсь там, где не живу.

– На минуточку: а сейчас ты где прогуливаешься? Иди ты со своими шутками знаешь, куда? – не выдержал Тант.

– Ладно, ладно, пойдем, поглядим… Просто пойдем и поглядим. Тоже просто.

Тант сверкнул глазами и молча направился вглубь улицы. Альвин пристроился рядом.

– Слышишь, Тант, – проговорил он через некоторое время. – На мой взгляд, ты слишком близко стал принимать к сердцу все, что связано с этой мифической богиней. Тебе самому так не кажется? И не задумывался ли ты о том, что вся эта история может оказаться большой мистификацией? Не хотелось бы, чтобы тебя потом, после всего постигло ошеломительное разочарование. Я, собственно, поэтому и прикалываюсь, приземляю тебя немного…

Тант молчал. Возможно и мистификация. Порой ему именно так и казалось. Но он твердо знал, не его в том вина, что образ Ники слишком часто стал навещать его по ночам. Что по ночам! Он и днем частенько стоял у него перед глазами. Прав был Редактор, все валилось у него из рук. О какой работе можно было вести речь, если думал он только о Нике? Эх, как бы он рад был сбросить эту тяжесть с плеч, снять камень с души. Впрочем, как мнилось ему, он для того и затеял свой поиск. А Ника… Эх, зачем она оставила ему свое кольцо! С перстнем на пальце нелегко убедить себя в том, что все есть шутка, розыгрыш, понарошку.

– Ты, конечно, как знаешь, – продолжал между тем Альвин. – Может быть, и я чего лишнего сболтнул, про любовь там, и все такое. Но, боже мой, сболтнул и сболтнул. Нельзя же принимать все всерьез. Нет, я бы понял, и поддержал, да, когда бы речь шла о ком-то реальном, но Ника, она, прости, уже отжила свое. Всему свое время, свой срок, и с этим ничего не поделаешь. Даже память о ней испарилась, к сожалению, мы и знаем то лишь, что она когда-то жила на белом свете. Жила – и все, а как, куда исчезла…

Тант остановился, сорвал перчатку с правой руки и, повернувшись, протянул ладонь Альвину.

– Видишь? – спросил он отрывисто. – Этот перстень оставила мне Ника в ту самую новогоднюю ночь, которую мы провели вместе. Ты, кстати, помнишь, как мы ее провели?

– Не-ет, – протянул Альвин. – Туман, ты же знаешь.

– А я помню, что тебя в моем доме ночью не было. Ты с компанией пришел лишь утром, что сложно объяснить, правда? Тебя одурачили так же, как пытаются дурачить меня. Нас всех пытаются одурачить. И им это удается! Игра еще далеко не закончена, и, как я понимаю, теперь меня стараются отучить от мысли о Нике. О том, что она реальна. Но я имею свои планы на этот счет, а ты можешь думать обо мне все, что угодно. Но не обязательно мысли свои озвучивать, тем более, в моем присутствии.

– Я и думаю о тебе все, что угодно. Ты вспыхиваешь моментами, и говоришь мне мимоходом о несвязанных вещах. Если ждешь от меня помощи, расскажи уж толком, что и как. Только все, без изъятий, утаивания и недомолвок.