Выход Силой

Так-то оно понятно. Что славянское слово «год», что «ar» это же на сканди, имеют одно и то же значение: время. Или, вернее – период времени. Как по мне, так не особенно важно какой именно день брать за точку отсчета. В этом отношении древние, до-руские обитатели восточной Европы руководствовались куда более важными причинами. Пробуждение новой жизни, как олицетворение нового времени – звучит куда пафоснее, банальной пьянки в середине зимы по случаю покрывшегося льдом фьорда.

Остается лишь один вопрос: почему новолетие? Не нововесение? Что бы изменилось, кроме слова? Ведь первый день растянувшихся на неделю празднеств по случаю старого нового года назвали Весень. От слова «весна» естественно. И нормально. Никого это не коробит.

Весень, когда у славян принято встречать весну, приходится на середину марта. Новый год уже лет триста как в империи привыкли отмечать зимой, в руский Йоль, а старый праздник превратился в милый семейный обычай. Ну и в короткие, недельные, каникулы для школяров.

Нам, ученикам выпускного класса, надавали столько заданий для «самостоятельного изучения», что почти все иногородние даже домой не поехали, решив остаться в Лицее на все праздники. Подозреваю, что лицейский широкополосный доступ к Сети – едва ли не главная причина. Берхольм стремиться во всем походить на столицу державы, но даже в этом, крупнейшем в Сибири городе, в плане доступа к Сети, Лицей отличается в лучшую сторону.

Собраться в каком-то одном помещении и решать задания сообща никому и в голову не пришло. Все-таки середина двенадцатого века, прогресс: зачастую проще найти нужную информацию в netkerfi*, чем бежать к сведущему однокласснику. Думаю,никто бы и не пришел, предложи я коллективную подготовку к аттестационному имперскому экзамену.

/* netkerfi – аналог сети Интернет/

Честно занимался алгеброй весь праздничный Весень. Решал заданные учителем задачи, освежил в памяти некоторые теоремы. К вечеру мозги натуральнейшим образом кипели от напряжения. Математика, как впрочем и все другие точные науки, всегда мне нравилась. Но то, чего требовал учитель, было уже за гранью моих возможностей. В конце концов, так и отвращение к предмету может образоваться, как к пище, которую ешь слишком часто.

С другой стороны, это был вызов. Смогу, или нет? Получится ли прыгнуть выше привычной планки, или не стоит и пробовать, остановившись на уже достигнутом результате? Уверен, учитель бы принял и понял бы любой мой выбор. Сколько уже таких как я прошло через его уроки? Сотни? Тысячи? Множество. Вот только я не мог позволить себе быть одним из множества. Только первым. Только лучшим.

Старики-воспитатели не раз говорили, что лучший отдых – это смена вида деятельности. И раз целый день напрягал мозг, ради разнообразия, вечером решил устроить себе внеочередную тренировку мышц. Благо спортивных площадок, оборудованных неожиданно полюбившимся турником, в жилой зоне лицейского городка, хватало с избытком.

Быстро переоделся в спортивное, и, не встретив в коридоре общежития ни единой живой души, выбежал на улицу.

Вчера весь день шел дождь. Сугробы потемнели, здорово просели, обнажили все прежде спрятанное в глубинах и теперь выглядели неряшливыми мусорными кучами. В Весень же, традиционно, случился прекрасный солнечный денек. Опьяненные весенними запахами птицы устроили форменный бедлам. Журчали ручьи. Где-то далеко, за лицейским забором, подвыпившие горожане горланили веселые песни. И только здесь, в жилой зоне учебного заведения, было необычайно, непривычно тихо. Каникулы только начались, и Лицей, как осенний медведь, впал в спячку.

Порадовался, что кои-то веки позанимаюсь без лишних глаз. Даже оглянулся вокруг, дабы убедиться, что на гимнастической площадке действительно никого больше нет. Людей, и правда, не увидел. Зато обнаружил удивительное обстоятельство: по дорожкам, прежде тщательно вычищенным, пахнущий водой весенний ветер носил целый рой разноцветных оберток и фантиков. Мусором забило сток в ливневой канализации, и забияки - ручейки успели налить целое море, залившее спортивные площадки и даже часть центральной, рассекающей лицейский городок надвое, дороги.

Зрелище было настолько странным, а учитывая маниакальную чистоплотность нисси, и невероятным, что я замер в раздумьях на самом краю моря разливанного. Припомнил, что в общежитии у меня тоже пару дней уже никто уборку не делал. Но прежде, не увидев всей картины целиком, списывал это на обычную скрытность зачарованного народца. Они и раньше хозяйничали в комнате, только пока меня там не было. Но чтоб соседушки презрели стародавние договоренности с администрацией, объявили забастовку и отказались убирать территорию лицейского городка, о таком раньше я и помыслить не мог.

Никто не мог. Волшебный народ принципиально не лез в жизнь людей, не нарушал однажды заключенных соглашений, и всегда зеркально отвечал – добром на добро, злом на зло. Уже не первую тысячу лет старухи рассказывают внукам тысячу сказок, в которых снова и снова описываются правила взаимодействия с нисси. И это не обычай, не традиция, а некая межвидовая аксиома. Нечто вечное и незыблемое, как Сила или Небожители ее дарующие. И ни единого раза я даже не слышал, чтоб соседушки как-то изменили свое поведение. Легче поверить в повальное развоплощение порожденных магией существ, чем в какого-нибудь домового, нарушившего данное человеку слово.

У удивительного явления должна была иметься причина, и я просто обязан был попытаться ее выяснить. В конце концов, нарушение нисси договоров – событие достойное войти в Историю, а я намерен был в ней прочно обосноваться.

Наверняка представители зачарованного народца жили во множестве мест в кампусе Лицея: соседушки во многом копируют образ жизни людей. Но со всей достоверностью известно мне было лишь одно. То, в котором обитал «комендант» моего общежития.

Концепция запоров на дверях соседушкам конечно же известна. «Комендант» же таскает с собой целую связку ключей от помещений, словно логово тролля, заваленных никому не нужным хламом. Признаться, как-то раньше не замечал: запирал ли когда-либо местный домовой свою комнату, или нет, но в тот раз створка двери оказалась вообще приглашающее приоткрыта, а внутри никого не было.

Встал на пороге, внимательно осматривая помещение. Все как всегда. Идеальный порядок. Все на своих местах, ничего нигде не валяется, ни единой молекулы пыли на блестящих поверхностях стола и комода. Стулья - четыре штуки у стола – стоят задвинутыми, парами точно напротив друг друга. Не удивился бы, если бы оказалось, что они еще и по сторонам света четко сориентированы. Чуть желтоватые семь слоников на комоде. Самовар с блестящими, чуть ли не зеркальными, боками. Так могла бы выглядеть фотография в журнале – иллюстрация к разделу «Уют».

Единственное, чего в этой комнате в принципе не могло быть – это грязных следов на полу. Нисси и грязь, это взаимно исключающие понятия. Смешайте вечно чумазых и дурно пахнущих троллей с аж хрустящих от чистоты huldufólk* – как черное и белое – получите серое. То есть, нас, людей.

/* huldufólk – (др.сканд.) скрытые люди./

Но следы были, и много. По меньшей мере, десяток маленьких, детских, ножек натоптали приличное такое пятно на самой границе маленькой прихожей и хозяйской гостиной. А после, все вдруг, табуном унеслись в коридор, и оттуда уже к выходу из общежития.

Не будь тогда Весеня, и первого дня каникул, решил бы, что стая злых младшеклассников решила испытать предел терпения «коменданта». А я попал как раз в тот момент, когда злодеяние уже случилось, но последствия еще не ликвидированы. Да только за окнами, за забором Лицея, подвыпившие горожане распевали призывающие жаворонков песни, а в кампусе всего населения оставалось – я, да еще десяток старшеклассников, кому или долго и далеко до дома добираться, или кто, соблазнившись качеством доступа в сеть, решил не прерывать подготовку к экзаменам.

К одной загадке добавилась другая, и обе вели меня «путеводной нитью» следов от обуви маленького размера к самому дальнему и не особенно популярному у учеников углу лицейской территории. Туда, где сосны закрывали вид на холодную, покрытую серым неверным льдом реку.