Страница 30 из 33
Теперь – мы поворачиваем назад. Верхнее дупло рыбных филинов всегда было высшей точкой наших работ по Тятиной. Теперь, нам остаётся перебраться на другую сторону речки – и домой.
Весь день, ожидая увидеть медведя, я держал своё фоторужьё в “полной боевой готовности”, пристёгнутым ремешками к груди.
– Весь день крались – и ничего! – думаю я, шагая к речке, – Ну, что ж, мы не в обиде. Так, обычно и бывает. Теперь – домой! Работа сделана…
Мы уже ни от кого не скрываемся. Горланя наперебой, мы входим в бурный и глубокий перекат Тятиной. Упругие буруны воды – под самый обрез болотников! Под ногами – такие неудобные, крупные валуны!.. Здесь всегда так. Вцепившись друг в друга, чтобы не упасть, мы трудно боремся с тугим потоком, выискивая глазами место на дне, куда шагнуть очередной раз…
Всё! Противоположный берег встречает нас галечным, метровым откосом. Натужный шаг-второй вверх по крупной, сыпучей гальке и… мы так и застываем, с радостными улыбками на лицах и неоконченными воплями на языках – в пятнадцати метрах перед нами, стоя к нам передом, преспокойно пасётся медведь!!!
В следующее мгновение, мы уже падаем назад, за откос берега. Следом – обвалом гремит, брызнувшая из-под наших сапог, галька! Торопливыми движениями, я скручиваю большую железную крышку с объектива фоторужья. Рядом, вцепившись пальцами в валуны откоса и сапогами бултыхая в воде речки, лежит Игорь…
Осторожно, одним глазом, мы выглядываем из-под берега – как ни в чём ни бывало, медвежий подросток ковыряет когтём землю, перед своим носом! Он изредка поднимает свою узкую морду, чтобы осмотреться. У него – такая, уморительно длинноухая, морда!
– Это же надо же!!! – блестя шальными глазами, шепчет Игорь, – Чуть не наступили на гада, а он и не заметил?!
Я поднимаю объектив фоторужья над уровнем стола поймы и навожу резкость.
– Стук-щёлк! – я делаю первый кадр.
Медведь увлечён своими покопками.
– Стук-щёлк! Стук-щёлк! – “стреляю” я, снова и снова…
Всё! Мне хватит. С этого расстояния, других кадров – не сделать.
– Нужно подождать, – думаю я, – Может, он вообще в объектив влезет?!
Мы лежим за галечном бруствером речного берега и в упор, рассматриваем медведя. Какие бинокли?! Мы и так – слишком близко!.. Весенний ветерок играет бурой шерстью на медвежьем загривке. Он ложит пряди грубых, длинных волосин то в одну сторону, то в другую…
Вдруг, медведя, словно кто бичом вдоль спины вытянул! Рванув на месте, всеми четырьмя лапами, он бросает своё тело прочь! Резвым галопом, подросток несётся среди толстых колонн стволов пойменных “баобабов” прочь, к чернеющей стене хвойников мамашиного языка.
– Блин! Подхватил, всё-таки! – злюсь я.
– Ну! Понесся, как бешеный! – соглашается Игорь, – Прямо, землю из-под себя рвёт!.. Может, съел чего?
Мы весело ржём, выбираясь на стол речной поймы, по бренчащему галькой откосу берега.
– Саш! Как он может не слышать?! – спрашивает Игорь, – Мы так упали обратно, в речку! Такой грохот!
– А, вот, спроси! – я развожу руками в ответ, – Бывает! Даже внимания не обратил! Наверно, подумал, что подмытый водой берег обвалился! Весной, такое – не редкость.
– Да, – соглашается с моей мыслью, Игорь, – Скорее всего.
Через двадцать минут мы уже бодро шагаем по смотровой тропе, в сторону дома.
– Си-си! Си-су-су-су-су! – среди хвойника раздаётся мелодичная песенка.
Я торможусь: “Слышишь? Синехвостка! Первая летняя песенка. Сейчас запишу, в Летопись природы”.
– Ага. Сегодня двадцать пятое апреля, – подсказывает мне Игорь.
На выходе со смотровой тропы, мы закладываем “малый круг” – шагаем не напрямую к дому, через бамбуковую пустошь, а под прямым углом сворачиваем влево, в ольховники Банного ручья…
Но, перед ольховниками, сначала – лесное озерцо. По торной медвежьей тропе, мы тихо шагаем мимо лесного озерца…
– Куааааааа! Куаааааа!
По его берегам душераздирающе орут лягушки! Игорь качает головой: “Ну и орут же! Как недорезанные! Уши забивают своим ором!”. В ответ, я только улыбаюсь и пожимаю плечами: “Что ж ты хочешь? Вес-на!”…
Тятинский дом. Под утро, часов около пяти, я слышу, как тихо закрывается входная дверь. Я поднимаю голову и с трудом, навожу резкость. Это – уже вовнутрь, зашёл Игорь.
– Проспал! Как он поднялся и как из дома выходил! – мысленно удивляюсь я, себе.
– Саш! Бекас токует! – увидев, что я поднял голову, говорит мне брат.
Спросонья, я смотрю на окружающий мир.
– В доме всё серо, – вяло думаю я, – Значит – уже утро. Бекас токует – это большая, хорошая новость! Первое токование в этом году!
Японский бекас является массовой птицей на Кунашире. И весь май, здесь проходит под непрерывное шипение и шкворчание в небесах, этих “пикирующих бомбардировщиков”.
Сон разом слетает с меня. Я слезаю с нар и шагаю к двери – послушать.
– Ши, ши, ши-ши-ши-шшшшш-шииииирррр! – со всё нарастающей скоростью, несётся с неба.
– Это бекас! – улыбаюсь я, – Конечно, бекас! Ни с чем не спутаешь! Только, этот – ещё один, самый первый.
– Сегодня – двадцать шестое апреля! – прикидываю я, – Дата, в Летопись природы!
Мы заходим с братом в дом и опять падаем на свои спальные места, на нарах – досыпать можно, до девяти часов…
После полудня, мы перебазируемся на Саратовский кордон. Сегодня транспортный день. Гружёные, под рюкзаками, мы шагаем по колеям зарастающей дороги, к Тятиной…
Перейдя речку по перекату, Игорь переобувается в кеды, а свои болотные сапоги пристраивает под верхний клапан своего рюкзака. Этот способ смены обуви, был нашим коронным номером на Сахалинских рыбалках, когда мы, школьниками, с удочками “сплавлялись” вниз по нашей речке в сапогах, а потом переобувались в сухие кеды и “шпарили”, по грунтовой дороге домой, налегке.
Я, пока, не переобуваюсь. Я знаю, что метров через триста, нам нужно будет переходить топкий ручеёк. Кругом кипит, бурлит жизнью, яркий, весенний день. Сегодня солнечно и почти жарко…
Вот и ручеёк. На живописной, зелёной лужайке за ручейком, мы снимаем со спин свои рюкзаки. Я сажусь на травку и стаскиваю сапог. Брат садится на валёжину рядом и достаёт беломорину…
– Каррр!
– Каррр!
– Каррр! Каррр!
Невдалеке, за низкими кустами морского шиповника, ближе к подошве высокой морской террасы, горланит клубок воронья. Они устроили там целую карусель, вздымаясь вверх и пикируя вниз!
– Прямо, чёртово колесо! Пойду, – поднимается на ноги, Игорь, – Гляну, чего они там не поделили.
– Ага! – киваю я головой, начиная шнуровать свои кеды…
Через пару минут, я вижу, как согнувшись в три погибели, между куртинами шиповника, “чешет” обратно, брат.
– Сашка! Медведь!
– Где?! – преображаюсь я, – Большой?
– Нет, не большой, – пригибаясь, оборачивается к террасе, Игорь, – Да, вон он, стоит! Ты встань! Отсюда видно!
Я не поднимаюсь. Я принимаюсь торопливо скручивать большую, железную крышку с объектива своего фоторужья.
– Ззззззз! Зззззззззззз! – скрипуче и противно скрежещет эта чёртова крышка.
Через минуту, низко пригибаясь, мы уже вьём петли между низкими куртинами морского шиповника. Выглядываем из-за кустов очередной раз – молодой медведь ковыряется в земле метрах в тридцати на полянке, среди голого, просвечивающегося насквозь, ольховника. Зверь чёрный. Он контрастно выделяется на фоне окружающей зелени! Над ним, непрерывно горланя, мельтешит чёрный клубок воронья.
– Каррр!
– Каррр! Каррр!
– Каррр!
– Наверно, медведь имел наглость отнять у ворон их добычу! – шепчет Игорь.
Одна за другой, вороны непрестанно пикируют на зверя, отворачивая в самый последний момент. Но медведь не обращает на них никакого внимания, даже головы не поднимает. Он стоит, опустив голову к самой земле. Он что-то нюхает, или подбирает с земли.
– Не понять! – я смотрю на горб медвежьей холки…
Но, вот! Одна из ворон, наверное самая наглая, пикируя вниз, не отвернула и со всего разгону втыкается клювом медведю в спину!