Страница 17 из 33
– Ага! – согласно киваю я, не поднимая лица, продолжая замерять ширину следа, – Шестнадцать с половиной.
Мы возвращаемся на след медвежонка и тропим его дальше…
– Саш! Помёт! – вскоре кивает Игорь вперёд по следу.
– Ага! – я вытаскиваю полиэтиленовый пакетик, – Лизихитоновый.
Вскоре, мы подходим ко второму помёту. Даже на глаз, я вижу, что и этот помёт состоит из лизихитона.
– Игорь! – говорю я, – Он, как все медвежата, ест один лизихитон. То есть, он кормится по сырым ольховникам.
– Ага! – кивает брат, шагая чуть впереди, – Значит, на сухой склон Борта он не пойдёт.
– Не пойдёт, – соглашаюсь я.
Словно прислушавшись к нашим рассуждениям, медвежонок поворачивает в другую сторону – в массивы сырых гленников Саратовской. А нам – уже по горло хватило тропить его по хвойнику, где ещё лежит снег. Поэтому, мы, без всякого сожаления, бросаем след медвежонка. Нам, сегодня – не по пути. Мы разворачиваемся и шагаем вверх, на склоны Саратовского борта…
Ах, Саратовский борт! Здесь уже давно нет снега! Сейчас – это одна гигантская проталина, прогретая солнцем! Мы бродим по склонам, с азартом собираем материал… И, постепенно поднимаемся выше середины высоты склонов Борта!
– Саш! Медведь пасётся! – замирает, с биноклем у глаз, Игорь.
Я тоже поднимаю бинокль. Внизу пасётся медведь.
– Хм! Весь чёрный!
– Ну. Взрослый.
– Ага.
Мы долго рассматриваем медведя в бинокль, с высоты нашего положения. Не задерживаясь, зверь, кормовым ходом, тянет вдоль подножия Борта. Мы спокойны – сама по себе, близкая встреча с медведем, нам не нужна. Мы, рыская челноками по колкам хвойников, разбросанным по всем склонам Борта, собираем материал.
– Саш, лёжка!
Моим глазам предстаёт лёжка взрослого медведя. Без подстилки.
– Смотри-ка! – делюсь я с братом, умной мыслью, – Тепло стало, так уже все лёжки без подстилки пошли!
И опять лёжка! И снова помёты!.. Я доволен – материал сегодня обильный, как никогда…
– Что там, за дырка, в склоне? – спрашивает меня Игорь.
Он смотрит в бинокль круто вверх, на склон впереди, по ходу нашего движения: “Похоже на лисью нору!”.
– По-моему, крупновата она, для лисьей норы, – пожимаю я плечом, опуская свой бинокль, – Конечно, надо бы ближе посмотреть.
И мы начинаем забирать вверх, всё выше и выше по склону…
На очередном перекуре, Игорь снова поднимает к глазам бинокль: “Она слишком крупная, для лисьей норы!”.
– Игорь, это берлога! – с опаской догадываюсь я.
К берлоге, у нас и отношение совсем другое. Мы расходимся в разные стороны…
Я выбираюсь на уровень берлоги, метрах в тридцати в стороне. Игорь поднимается ещё выше. Мы осторожно приближаемся к норе…
Вроде бы, пусто. Вот он, полуобвалившийся провал, более полутора метров по горизонтали и почти метр в высоту.
– Эгей! – подаю я голос, готовый отскочить прочь, – Есть кто?
В ответ – тишина…
– Эгей!!! – уже грозным голосом, рычу я вглубь земли.
Всё вокруг, по-прежнему, тихо.
– Цик – цик! Цик! – цикает птичья мелочь, копошится в прошлогодних листьях.
Ветерок перебирает соломинки на поверхности почвы…
– Нет никого! – делает вывод Игорь.
– Это нам, как-раз и нужно! – удовлетворённо выдыхаю я.
Но, всё-равно, боязно. С яркого света весеннего дня не разглядеть, что делается там, в черноте берложьего провала. Конечно, нужно замерить берлогу! Кто спорит? А если медведь – там?! Соваться головой в лапы медведя – не очень-то хочется…
Холмик обвалившейся по весне, мягкой, коричневой земли, посередине продавлен телом медведя.
– Смотри! В берлогу медведь заползал! – прикидываю я, – Судя по размерам, он – средний, с человека.
– Ну! – соглашается Игорь, – Он выполз из неё наружу или заполз внутрь?
Мы внимательно рассматриваем каждый бугорок почвы, каждую крошку… В прошлом году, я сам убедился в том, как, случайно напоровшийся на чужую берлогу медведь, залез в неё, тщательно её обследовал и даже, по-хозяйски поскрёб когтями потолок и стены спальной камеры.
– Смотри – здесь вот, ком земли отвалил наружу, – резюмирует Игорь, – Похоже, что выполз.
– Похоже! – киваю я.
Но, одно дело сказать и пойти прочь, и совсем другое – сказать и засунуть туда свою голову.
– Да-а! И уйти – нельзя! Такая ценная информация!
– Ну! – соглашается Игорь, – Не каждый день, мы берлоги встречаем.
Я обречённо вздыхаю и шагаю прочь – за длинным прутом прошлогоднего высокотравья. Как действовать при обследовании берлоги – опыт, у меня, имеется…
Я удовлетворяюсь длинной трубкой какалии, метра два длинной. Вернувшись, я засовываю её в чёрную нору берлоги, вершинкой вперёд. Противоположной стенки берложной камеры прут не достаёт!
– Маловато! – отрицательно качаю я головой.
Я начинаю водить концом прута по берлоге, из стороны в сторону… Всё тихо, никто, за прут, не хватается…
– Точно, нет никого!
Я снова обречённо вздыхаю: “Придётся лезть!”. Я ложу на нагретую солнцем, такую тёплую, солому склона своё ружьё, снимаю с пояса подсумок, тесак, коробку высотомера, секцию патронташа – мне нужно, до предела, похудеть в талии. Вход в берлогу – всегда самое узкое место.
– Ну, всё!
Я засовываю в нору входа руки и голову. Эта нора немного уходит вниз, и вскоре я оказываюсь лежащим вверх ногами. Руками, я ощупываю глиняный пол и стенки тоннеля, впереди себя. Свет полностью перекрыт моим туловищем и вокруг абсолютно черно. Сантиметр за сантиметром, я постепенно продвигаюсь вперёд…
Вот! Боковые стенки тоннеля резко исчезли под пальцами.
– Ага! – просчитываю я, в кромешной темноте, – Камера!
Я замираю, втянув голову в плечи. Я лежу в черноте и слушаю берлогу… Вокруг абсолютная тишина! Ни звука дыхания медведя, ни ворчания…
– Прижмись к стенке! К стенке, идиот! – тормошит меня, внутренний голос, – Пропусти свет в берлогу!
Я поджимаюсь к правой стенке и осторожно шаря руками впереди себя, вползаю в камеру. Берлога освещается далёким, серым мраком и я расслабленно опускаю голову на, по-прежнему вытянутые вперед, руки – в медвежьем доме никого нет.
– Фууууу…
Конечно! И быть никого не могло! Но, об этом хорошо разглагольствовать, стоя наверху. И совсем другие мысли приходят в голову, когда ты суёшь её в чёрное жерло берлоги. Не сдвинувшись ни на сантиметр, я окидываю спальную камеру взглядом: “Дааа! И здесь мне, одному, не справиться”.
– Игорь!!! – горланю я, что есть сил, зная, что на поверхность вырвется лишь жалкая часть моего крика.
Берлога снова погружается в темноту – это брат приник к входу, чтобы лучше меня услышать.
– Залазь сюда! – кричу я, – Рулетку поможешь держать!
Шустро, словно ящерица, он проникает в камеру. Снова вокруг становится всё серым. Мы сидим по разные стороны от тоннеля входа.
– Ого! – Игорь трогает рукой свод потолка, над головой, – Вот, это, дааа! Как палатка!
– Ну. Держи конец! – я протягиваю ему конец рулетки.
– Так! Пиши… Ширина спальной камеры – сто сорок пять сантиметров, длина камеры – сто двенадцать, высота камеры – восемьдесят семь…
Игорь записывает цифры в мой блокнотик.
– Так! Замерили…
Я ощупываю земляной пол берлоги пальцами – подстилки здесь совершенно нет. Я не нахожу даже следов её пребывания. Ни семечка злаков, ни соломинки, ни листочка! Только комочки сухой, окаменевшей глины.
– Теперь, давай замерим тоннель входа.
– Давай.
– Так, пиши… Длина норы входа – сто тридцать пять сантиметров, высота… шестьдесят два. О расположении берлоги запиши так: “Берлога выкорябана в склоне Борта, в верхней его части, посреди обширной, травяной поляны, в толще спрессованной, глинистой породы”.
– Всё.
– Так. Записали. Пора вылезать наружу.
– Ну, – соглашается Игорь, – А то – я замёрз! Здесь холодно, как в погребе.
Друг за другом, мы выползаем наружу…
День перевалил за половину. С высоты своего положения, мы в бинокли осматриваем окрестности…