Цветы для Элджернона

— Я совсем не сердилась. Наоборот.

— Когда я увижу тебя снова?

— У меня нет права привязывать тебя к себе.

— Разве ты не видишь, что я уже привязан?! — закричал я, но, заметив, что из-за соседних столиков на нас смотрят, понизил задрожавший от гнева голос. — Я — личность, человек, мужчина, я не могу ограничивать себя книгами, кассетами и электронными лабиринтами. Вот ты сказала: «Посмотри на других женщин». А как, если я не знаю никаких других женщин? Все вокруг кричит о тебе. Я смотрю на страницу в книге и вижу на ней твое лицо — не размытое пятно из далекого прошлого, а настоящее, живое лицо. Я прикасаюсь к нему, и оно исчезает… Тогда мне хочется разорвать книгу в клочья и вышвырнуть в окно!

— Чарли, прошу тебя…

— Когда я увижу тебя снова?

— Завтра, в лаборатории.

— Ты же знаешь, что я не это имею в виду. К черту лабораторию. К черту университет. Наедине.

Я чувствовал, что ей хочется согласиться — моя настойчивость явно оказалась для нее сюрпризом. Я и сам был весьма удивлен, но знал, что не оставлю Алису в покое, пока не добьюсь своего. От страха у меня перехватило горло, ладони вспотели. Чего я больше боялся? Ее «да» или ее «нет»? Если бы она не ответила еще минуту, со мной случился бы обморок от напряжения.

— Хорошо, Чарли. Пусть не в лаборатории, но и не с глазу на глаз. Нам пока не следует оставаться наедине.

— Где угодно. — выдохнул я. — Мне хочется быть с тобой и не думать про тесты, статистику, вопросы, ответы…

Алиса на секунду задумалась.

— В Центральном парке дают бесплатные весенние концерты. На будущей неделе можешь пригласить меня туда.

Когда мы подошли к ее дому, она повернулась и быстро поцеловала меня.

— Спокойной ночи, Чарли. Я рада, что ты позвонил мне. Увидимся завтра, в лаборатории.

Она исчезла за дверью, а я стоял и смотрел на свет в ее окне, пока он не погас.

Никаких вопросов. Все ясно. Я ее люблю.

Поразмышляв и помучавшись, я понял, что Алиса права — нужно больше доверять собственной интуиции. Сегодня я внимательно наблюдал за Джимпи и трижды заметил, как он кладет в карман часть выручки. Причем проделывал он это только с постоянными, проверенными клиентами, и мне пришло в голову, что их вина ничуть не меньше — без их согласия Джимпи не удалось бы воровать так легко. Но почему именно он должен стать козлом отпущения? Эта мысль и заставила меня пойти на компромисс с самим собой. Наверно, решение не было идеальным, но оно было моим собственным и при сложившихся обстоятельствах показалось мне наилучшим. Я предупрежу Джимпи, дам ему понять, что знаю все.

Я застал его в душевой. Увидев меня, он вздрогнул и отпрянул назад. Не мешкая, я приступил к делу.

— Мне нужно посоветоваться с тобой. У одного моего друга возникли трудности — он случайно узнал, что один из его знакомых обкрадывает своего хозяина, и не знает, что ему делать. Ему не хочется доносить и портить тому парню жизнь, но мой друг очень любит хозяина и не может молча смотреть на это безобразие.

Джимпи уставился на меня.

— Ну и что же этот твой друг собирается делать?

— Вот это как раз самое трудное… Ему ужасно не хочется ничего делать. Сам посуди, если воровство прекратится, то какой смысл болтать о нем? Он просто забудет об этом, как будто ничего не случилось.

— Твой друг слишком любит совать нос в чужие дела, — проворчал Джимпи, отстегивая деревянную ногу. — На такие вещи нужно закрывать глаза. Неужели он не знает, кто его настоящие друзья? Босс — это босс, а рабочие должны держаться вместе.

— Моему другу так не кажется.

— Это не его дело.

— Если он промолчит, часть вины ляжет и на него. А вот если обман прекратится сам собой, тогда и говорить будет не о чем. В противном случае он расскажет хозяину все. Как ты считаешь, согласится вор с такими условиями?

Я видел, что Джимпи стоит огромных трудов сдержать себя. Ему ужасно хотелось врезать мне как следует, но он только бессильно сжимал кулаки.

— Скажи своему другу, что у того парня просто нет другого выхода.

— Вот и отлично. Мой друг очень обрадуется.

Джимпи отвернулся, помолчал, потом нерешительно посмотрел на меня.

— Этот друг… Он не захочет войти в долю?

— Нет. Его единственное желание — чтобы все это поскорее кончилось.

Глаза Джимпи злобно вспыхнули.

— Ты еще пожалеешь, что впутался в это дело. А я-то всегда стоял за тебя… Пора мне навестить психиатра… — И он упрыгал прочь.

Может быть, и стоило рассказать об этом Доннеру. Скорее всего, Джимпи пришлось бы расстаться с пекарней. Не знаю… Я свое дело сделал. Но сколько таких Джимпи процветают еще на белом свете!

Учеба продвигается успешно. Университетская библиотека стала мне вторым домом. Для меня выделили отдельный кабинет. За секунду я успеваю прочесть целую страницу, и когда я пролистываю книги, вокруг обязательно собирается толпа любопытных студентов.

Сейчас меня больше всего интересуют этимология древних языков, новейшие работы по вариационному исчислению и история Индии. Просто удивительно — между несопоставимыми на первый взгляд понятиями существуют, оказывается, глубокие связи. Я вышел на следующий уровень, и потоки из разных областей знания сблизились, словно текут из одного источника.

Споры студентов о религии и политике кажутся мне теперь детским лепетом. Я больше не получаю удовольствия от обмена идеями на таком примитивном уровне. Люди почему-то обижаются, если сказать, что они не понимают, например, всей сложности какой-либо либо проблемы, не могут постичь всей ее глубины. Жизнь наверху тоже не слишком сладка.

Барт познакомил меня в кафетерии с одним профессором экономики, известным своими работами по влиянию экономических факторов на банковские учетные ставки. Мне давно хотелось обсудить кое-что с серьезным экономистом. Например, меня весьма интересует нравственная сторона применения экономической блокады как оружия в мирное время. Я спросил, что он думает о предложении некоторых сенаторов перейти к политике эмбарго и военно-морской блокады отдельных малых стран по примеру первой и второй мировых войн.

Он молча выслушал меня, глядя в пространство. Мне показалось, что он обдумывает ответ, но через несколько минут он прочистил горло и отрицательно покачал головой. Такие вопросы, пояснил он, лежат вне его компетенции. Его интересуют учетные ставки, а не военная экономика. Мне следует побеседовать с доктором Весси, опубликовавшим однажды статью о мировых экономических связях в период второй мировой войны. Не успел я и рта раскрыть, как он схватил мою руку и с жаром потряс ее. Он был счастлив познакомиться со мной, но ему некогда — нужно успеть подготовиться к лекции. Только я его и видел.

То же самое случилось, когда я попробовал поговорить о Чосере со специалистом по американской литературе, расспросить востоковеда об острове Тробриан и обсудить с психологом, экспертом по делам молодежи, связь автоматизации производства с безработицей. Все они просто-напросто боялись обнаружить узость своих знаний и всегда находили способ улизнуть от меня.

Окружающие кажутся мне теперь совсем другими. Каким же глупцом надо было быть, чтобы всех профессоров чохом причислять к гигантам мысли! Мало того, что все они лишь самые обычные люди, они еще и одержимы страхом, что остальной мир поймет это.

Алиса — тоже человек, а не богиня. Завтра вечером я веду ее на концерт.

Почти утро, а я не могу уснуть… Пытаюсь разобраться в том, что произошло вчера.