Страница 5 из 28
– Как я сейчас счастлива, очень. Вселенная, ты мне веришь? Веришь, что это и есть счастье? Если да, то дай какой-то знак, – с улыбкой произнесла я мысленно, рассматривая маленькие тёмные волосики на ушках Паши.
И вдруг неожиданно, не просыпаясь, он громко пукнул.
Я еле сдерживала смех.
– Это что и есть «знак Вселенной», да? Символично! Очень даже символично, – проносилось в голове. – Днями кажется, что всё мое новоиспечённое материнство идёт через ж..пу, но несмотря на это я счастлива! Да и кто сказал, что это неверный путь!
12.09.2013
Я смотрела, как они толкают его и снимают куртку, а затем – штаны, он пытается дать отпор, но падает вниз, удар, по ногам, ещё. Он пытается встать, но не может. Один из пацанов встал ему на руки.
Было пасмурно, начинал накрапывать дождь, и все мысли про «закрыть окно» улетучились, когда я увидела пять мальчишек лет девяти-десяти, издевающихся над шестым.
На моих руках только-только уснул Пашенька, он прижался ко мне раздетый всем телом, и я отдавала ему своё тепло, и этот мальчик, раздетый до трусов лежал на земле, которая обдавала его холодом. Мое сердце разрывалось, ком стоял в горле, когда я пыталась повернуть чёртову ручку окна, чтоб распахнуть его полностью.
– Как? Как из таких пахнущих раем детей могут вырастать такие жестокие, будто не имеющие души? А если кто-то потом также сделает с Пашей? – слёзы стояли в глазах, сын сильнее прижался ко мне, отдавая в ответ тепло и свою нежность.
– А если он? Он также будет поступать с другими? – в моей голове пронеслась мысль, от которой меня покоробило, и по телу прошла дрожь. – Нет, он не сможет. Он не будет. Я научу его любить других людей. Любить и уважать. Я покажу, что в мире много…
Ручка наконец-то мне поддалась, и окно распахнулось настежь.
Я стала кричать с высоты пятого этажа, не боясь, пожалуй, впервые не боясь разбудить сына:
– Быстро от него отошли! Быстро отошли и отдали одежду.
Вся компашка подняла на меня свои головы, густые кусты загораживали их от дороги и тропинок, от посторонних глаз, поэтому они не ожидали, что кто-то их увидит:
– А что ты нам сделаешь? Что? – крикнул тот, что стоял на руке мальчика, вдавливая ее в жёлтую листву.
Меня перекоробило от его «ты», от наглости в голосе, я, действительно, не могла ничего сделать, хотя нет. Я могла. Могла и должна была что-то сделать.
Я положила сына в качельку, стоящую тут же на кухне, ногой включила ее, набрала номер Димы и стала звонить. Зажав телефон между ухом и плечом, я открыла холодильник, набрала в руки яйца и подбежала к окну. Запульнула первое.
На всё про всё у меня ушли секунды.
Яйцо смачно упало под ноги одного из обидчиков, ееее, не зря у меня была пятёрка по метанию гранаты в школе, вот, оказывается, для чего надо тогда сдавать эти нормативы.
Второе яйцо полетело вниз, приземлившись на голову еще одного, державшего в руках штаны мальчика:
– Тётька, вы чего кидаетесь? Дура что ли, – было видно, что они опешили от того, что на них полетели «мои гранаты». – Он сам виноват, проиграл в споре, так отвечай.
В это время тот в красной кепке убрал ногу с руки мальчика, он сел, чувствуя пусть и издалека мою защиту.
В это время Дима взял трубку, я с плачем в голосе, не переставая кидать яйца, начала:
– Ты паркуешься, да? Срочно беги за кусты в углу двора! Оставь пакеты и беги, слышишь?… Там мальчика обижают…нет, сами не разберутся…нет! Он – один, их – пять. Такая холодрыга, а они его раздели. Представь, что Пашу б так раздели. Беги. Быстро!
Я пульнула ещё яйцо, в моих руках оставалось последнее.
– Удар, – начала я комментировать свои действия вслух, чувствуя силу и зная, что идёт подкрепление. – Полетело.
Яйцо попало в голову… Диме, который пришёл на помощь.
– Быстро отсюда сдриснули, – прорычал он, держа в одной руке пачку подгузников, а в другой – пакет с продуктами. – И одежду отдали.
Компания что-то начала отвечать Диме, но я уже не слышала, громко заплакал Паша, подбежала к нему, взяла на руки, крепко-крепко обняла, будто сейчас защищала не незнакомого мне мальчика, а сына, чьего-то любимого сына.
Слёзы градом лились по щекам, а я бесконечно целовала его и шептала:
– У каждой мамы, сынок, есть руки, «невидимые руки», которые приходят на помощь, когда ребёнку плохо, страшно, стоит закрыть глаза, представить маму, – мои слёзы капали на щёки сына и катились по ним, будто соединяя нас снова в единое создание. – … и мама придёт, обнимет и поддержит, придёт через расстояния, через годы, неважно, сколько ее ребёнку лет, понимаешь?
Я чувствовала, что Паша понимал. Я громко шмыгала носом, думая, что любая мама встала бы также на защиту ребёнка, как я сейчас, потому что чужих детей не бывает, если ты настоящая мама.
Дима тихо зашёл в квартиру, не включая в коридоре свет, я подошла к нему, чтоб забрать пакеты, на волосах мужа и куртке были видны следы яйца:
– Сколько «снарядов» было запущено, боец Елена?
– Девятнадцать.
– Метко, – Димка улыбался. – Вот она материнская любовь, способная порвать за ребёнка. Ты крутая!
Я гордо стояла в помятой пижаме и спутанными приподнятыми вверх волосами, держа в одной руке сына, в другой – подгузники, шмыгала носом и ждала поцелуя мужа.
18.09.2013
Закатить снова женскую истерику?!
Легко, вернее даже легко и просто.
В общем, я не знаю, что со мной происходит: сдают нервы, гормоны, недосып, пресловутая послеродовая депрессия.
Меня накрывало волной слез, казалось, что мне снова тринадцать, и я не так нырнула в море, а вода не прощает такого. Меня начинает крутить, крутить, переворачивать в воде, я хочу выплыть вверх, но перед глазами только мутная вода и дно, я отталкиваюсь от него, пытаясь выплыть, и вот чувствую чьи-то руки. Они тянут ввысь, они помогут, они спасут. И вот я уже сижу на берегу: верха купальника нет, волосы похожи на мочалку, из них торчит песок, водоросли, мусор, в глазах – какая-то боль, а в голове – полное непонимание происходящего.
Так и сейчас мне будто снова тринадцать, я сижу на лавке в том же сквере, где и вчера, и позавчера, где буду и завтра, волосы стоят «дыбом» от того, как меня «накрыло материнством», да вот торчат из них, не водоросли и песок, а куча вопросов, на которые я знаю ответы, как оказалось, только в теории…или я преувеличиваю.
И Дима, как те руки, что спасли меня в тринадцать, протягивает мне с улыбкой на улице клубничное мороженое, дескать, на, лисичка, ешь, пока сынок спит.
А я не хочу, не хочу этих «рук помощи», или хочу, но чего-то иного.
Я неожиданно начинаю реветь в голос:
– Во что превращается моя жизнь?! А я? Где я? Я вообще эти четыре недели есть? Или я дополнение к «смени подгузник», «закинь белье», «научись понимать крик», а я хочу быть Человеком, таким как была год назад.
Муж чего-то пытается успокоить меня, опять и снова бормоча:
– Я ж помогаю… я рядом, мы справимся, Лен.
Отворачиваюсь и смотрю, как на тропинке ветер подхватывает несколько пестрых листьев и начинает крутить в «танце осени». Смотрю и вижу себя снова тринадцатилетней, и мне хочется, чтоб волна продолжала крутить, чтоб волосы забились песком, и животный страх помог самой выбраться из этого «моря проблем».
02.10.2013
– Я сдалась и утонула или все-таки выбралась?! – нервно стучала пальцами по стеклянной столешнице. – Проиграла или выиграла? Кто ответит? Это покажет время. Возможно, покажет.
Больше месяца днем и ночью я ничего не могла делать, Пашенька всё время ел и ел. Промежутки между кормлениями в минут двадцать-тридцать, и снова плач. Громкий беспомощный плач, причём «беспомощный» – это про отсутствие, мне кажется, моей помощи ребёнку, я просто носила на руках, не понимая, как помогать ещё.
А затем я купила смесь, вернее Димка. Собрался под мои прогулки по комнате кругами и в виде символа бесконечность. Ни слова не говоря, собрался в десять часов вечера, поехал в магазин и купил смесь и бутылки.