Огонь на ветру

Круг в сводчатом потолке заливал пещеру потоками света и чистых воздушных струй. Пронизанная солнцем синева обманчиво манила близкой свободой: нырни в прозрачный поток, отдайся живительным струям. Но не снабжён человек крылами, не подняться ему, не взлететь, а от пола пещеры до отверстия с синевой неба не меньше, чем двадцать локтей.

Юрий Андреевич мог обходиться без пищи, спать, где застанет ночь, по три дня оставаться в седле. Перемогать тугу и лишения стало делом привычным. И лишь одного недоставало силы терпеть – неволи. Узилища и путы страшили сильнее смерти. Тяжёлые мысли прервал раздавшийся скрежет. Поползла вверх входная плита. Кто нынче пожалует и для чего? Судьбу его, верно, уже решили.

Не меняя положения, взглядом исподлобья Юрий Андреевич увидел, что в пещеру вступил молодой спасалар по имени Шота. Вместе сельджукскую крепость брали, на поле човганом ратоборствовали. Теперь судьба развела по разные стороны щели-прохода. Шота приблизился.

– Превыше всего сожалею, что не принёс князю Гиорги весть о свободе.

– С чем же тогда пожаловал? В живые или мёртвые меня определять?

– Не я решаю судьбу князя и воина, оказавшегося в беде, и пришёл для того, чтобы обратиться с просьбой. Впрочем, я сам теперь понимаю, что не ко времени разговор и, пожелав князю как можно скорее обрести свободу, позволю себе откланяться и удалиться.

– Погоди, успеешь плиту опустить. Любопытствую узнать, чем узник способен помочь свободному? Только сказывай попросту, не сплетай цветочных венков из слов.

– Дело моё как раз касается словесных сплетений, – не сразу отозвался Шота. Что-то знакомое чудилось в звуках голоса и в облике князя. Но чем внимательней Шота вглядывался в открытое, крепко вылепленное лицо, с чертами правильными, как у греческой статуи, тем больше он убеждался, что встречаться с князем не приходилось.

– Я – Шота Руставели, месх из Рустави. Моё имя мало кому известно, но в мечтах, уносящихся высоко, я вижу, как река моих строк размывает преграды и рубежи. На Западе и на Востоке слушают песню во славу дружбы и братства.

Шота замолчал. Гиорги Русский не шелохнулся в ответ, сидел, уронив на колени руки, недвижный, как изваяние. В самом деле, трудно было сыскать хуже места для разговора о поэзии. Собеседник заперт в темнице, вход сторожат воины, и неизвестно, какую участь приготовили они узнику.

– Продолжай, – произнёс неожиданно князь. Он понял, что Шота его не узнал, но не подумал открыться. – Другого места, быть может, нам не отпущено.

– Благодарю, государь. Со времён Давида Строителя, прадеда царицы цариц, в Тбилиси стекаются учёные и поэты и находят радушный приём при дворе. Но вот один из наших поэтов поменял спокойную жизнь на опасные дали дорог. Он выбрал жизнь странника и скитальца, и его пытливый ум, жаждущий новых знаний, привёл его в город Владимир.

На правильном, красивом лице чуть приметно сдвинулись брови, тёмные, в отличие от русых волос и коротко стриженной бороды, начинавшейся под нижней губой.

– Стихотворец встречался с моим дядей, князем Всеволодом Юрьевичем? – быстро спросил князь.

– Государь Савалт удостоил поэта длительной беседой. Речь велась о великой русской поэме, взволновавшей умы.

– Узнаю хитрую лисицу. Про дела без надобности не стал говорить. Стихами посланцу Тамар заморочил голову.

– Это были великие стихи, проникнутые горячей любовью к родине. Неудачный поход русского князя Игоря послужил кремнем, с помощью которого поэт высек огненные слова призыва к единству.

– Выходит, что послужил стихотворец для общего дела.

– Истинно так.

– Много отважных и честных князей на Руси. Одна беда – всяк в свою сторону тянет. Князь Игорь не пожелал заручиться поддержкой, а о том не ведал, что сплотил хан Кончак тьму конного войска несметную. Владимир Мономах побил когда-то крепко Кончакова деда. Отцу Кончака пришлось из степи к вам в горы податься, переселиться в Обезы. И дал Кончак страшную клятву отомстить за дедов позор.

Шота внимательно слушал скорую речь. Князь переходил с грузинского языка на греческий, слова произносил не всегда правильно, но голосом ясным и чистым. Герои поэмы на глазах обрастали плотью, превращались в живых людей.

– Князю Игорю само солнце знак подавало, закрылось тьмой: «Не ходи без поддержки, один». Не послушался князь. Вышел на речку Каялу, построил полки. Свой полк утвердил в середине, по правую руку разместил полк брата Всеволода, по левую – полк племянника Святослава. Впереди выставили копья черниговцы. А наперёд первых перегородили поле щитами храбрецы-лучники, собранные из всех полков. Себе чести они искали, а князю славу. Перед началом сечи, как положено, Игорь короткое слово сказал: «Братья и дружина, лучше зарубленными в битве быть, чем в бесславии пребывать в домах наших. Хочу сам копьё преломить на краю Поля половецкого, с вами, сыны Руси, хочу или голову сложить, или испить шеломом из Дона». Бились полки, как нам с тобой не случалось, день целый до вечера. Многие полегли в степную траву. Игорь копьём был ранен в левую руку. Сечу не покинул, на коня пересел. Бились весь вечер, бились ночь до зари. Тьму вражьей конницы не одолели. Многих побил Кончак, многих уволок в плен. Самого Игоря с сыном Владимиром половцам удалось захватить. Плач о ту пору стоял на Руси повсеместный.

Князь замолчал.

– В Грузии издавна переводили книги, написанные на чужих языках, – сказал Шота. – Если государь удостоит меня чести и расскажет поэму, я запишу с его слов строку за строкой.

– До стихов ли мне было? Жизнь провёл в походах.

– Но рассказ государя повторяет слова поэта?

– Про стихотворца не знаю, а что в поход отправились двадцать третьего апреля тысяча сто восемьдесят пятого года, об этом доподлинно мне известно. Я толкую, как в жизни случилось, не как в стихах. Будешь слушать, как Игорь из плена бежал?

– Со всем вниманием, государь.

– Меж половцев нашёлся один, по имени Лавр, мать у него была нашей веры. Вспала тому Лавру на ум добрая мысль: «Отправлюсь с тобой, князь Игорь Святославович, в русские земли». Игорь доверился. Когда наступило время меж днём и ночью и стража напилась хмельного кумыса, он выбрался тайком из шатра, туда пробрался, где Лавр ждал с конями добрыми. И вот уже беглецы за рекой, и летят по вольной степи быстрее соколов. Пали кони – пешими побежали, за одиннадцать дней достигли русской земли. Колокольным звоном вызванивал русский народ славу Игорю Новгород-Северскому.

Воодушевление Юрия Андреевича улеглось. Голосом сникшим и скучным он сказал:

– Я о ту пору не жил уже в русских землях.

– Но о походе государь знает со всеми подробностями?

– Князь Игорь родичем мне доводится, потому и знаю. Первая его супруга была взята из Новгорода, от неё сыновья взрослые. А за год до похода князь Игорь по второму разу женился, высватал дочь Ярослава Галицкого – Ярославну. Женат князь Ярослав на моей родной тётке, княгине Ольге Юрьевне. Вот и выходит, что Ярославна моя двоюродная сестра, а Игорь Новгород-Северский мой двоюродный брат.

Вошёл вчерашний монашек с новым подносом, уставленным кувшинами и блюдами. С поклоном поставил. Ушёл.

– Помнишь царевича Алексия Комнина, что допрежь меня засылал сватов к Тамар? – спросил неожиданно князь.

– Об искании руки царицы цариц византийским царевичем разговоры ходили.

– Отец его, византийский император Андроник Комнин, гостевал в Галиче у моей тётки. Он велел потом своим живописцам на стене изобразить, как охотился на зубров с князем Ярославом в галицких лесах. Я эту охоту видел в византийском дворце.

– В единый узел сплетены судьбы людей, – сказал Шота.

– Не в одиночку, в горсти на земле живём, оттого и сплетены. Однако прощай. Об Игоревой судьбе поговорили вдоволь, теперь о своей надо помыслить.

– Не могу ли я сделать что-либо для государя?

– Спасибо на добром хотении. Пока удержусь помощь просить.

– Взялся я передать государю вот это, – Шота достал из-за подкладки разрезного рукава плоский свёрток, замотанный в кусок красного шёлка.