Огонь на ветру

Самуэлла Иосифовна Фингарет

Огонь на ветру

Повесть

Разбитое, на треть поредевшее войско в беспорядке отступало к горам. Кони храпели, бежали неходко. Серая галька тяжело выпархивала из-под копыт. Угрюмые громады гор в космах кустов и деревьев надвигались обрывистыми уступами. Из раскрытой пасти ущелья выползала мглистая тьма. В отчаянной попытке остановить полки, чтобы бросить их в новый бой, Юрий Андреевич повернул коня, со вскинутыми руками – так, что звякнули кольца кольчуги, – выпрямился на стременах. Полуденное солнце жарко полоснуло по глазам. И тут же из-за края долины, где завершилась позором недавняя сеча, чёрной волной выкатилась вражья конница, полукругом пошла затоплять предгорье, тесня бегущих к ущелью.

«Не прорвёмся – погибнем». Юрий Андреевич плетью хлестнул коня, крикнул скакавшему рядом начальнику дружины – тысяцкому:

– Евся, свисти!

Могучий, как грузинский вяз-карагач, тысяцкий приставил ко рту сложенные кольцом пальцы, оглушительно засвистал. Дружина из русских, и без того державшаяся вместе, сбилась кучно и помчалась к отдалённому, одиноко стоявшему холму. За пологой, открытой для стрел вершиной синел частый лес.

Места Юрий Андреевич знал превосходно. Не раз в гостях у здешних владетелей разгонял тоску молодецкой охотой. Знатные из знатных за честь почитали быть допущенными в его свиту. Круто ныне судьба переменилась. Охотник бежал, как затравленный зверь, а владетель города Хорнабуджи Сагир бывалым охотником гнался за ним по пятам.

Дружина обошла холм и по узкой тропе двинулась в гору, поросшую лесом. Плотные кроны низкорослых деревьев укрывали душным зелёным шатром.

Со стороны ущелья глухо и явственно доносились крики, конское ржание, лязг мечей. Эхо подхватывало грозные звуки и метало дальше, как из пращи. Словно воочию, Юрий Андреевич видел конников Сагира Хорнабуджского. Распалённые победой, они рубили сплеча, сбрасывали раненых в расселины. Лавиной летели следом сломанные копья, порубленные щиты.

– Ушли, государь Юрий Андреевич. Твой острый разум из ловушки дружину вывел. Ущелье в стороне осталось, погони не слыхать, – прогудел за спиной сиплый бас тысяцкого.

– Ушли! Последнее войско под меч уложили. Кто я теперь? Царь без земли, военачальник без полков! – Юрий Андреевич сверкнул из-за плеча бешеным взглядом, сорвал с себя алый, затканный драконами плащ, отшвырнул ненужной тряпицей.

– Важнее всего, что ты, государь, невредимым остался. – Концом копья тысяцкий подхватил дорогое царское одеяние – не пропадать же золотым бляшкам на подоле и каменьям у ворота, бережно сложил, перекинул мечнику-оруженосцу:

– Припрячь, Михейка.

Худенький, стройный Михейка в большой, не по росту, кольчужной рубахе держался на своём кауром коньке с уверенностью наездника, привыкшего с малолетства к седлу. Прянув в сторону, как при игре в конный мяч, он ловко поймал брошенный свёрток. Но от резкого движения лопнула под конским брюхом перетёршаяся подпруга, седло поехало вбок. Михейка спрыгнул на землю, пропустил идущий цепочкой отряд, быстро связал ремешки, поправил седло. Он занёс уже ногу в стремя, как вдруг резкая боль расколола затылок, пошла по спине. Михейка упал. Свет начал меркнуть. Потух.

Глава I

ДОМ, ПОХОЖИЙ НА БАШНЮ

Город Тбилиси расположен в котловине, окружённой с юга и севера исполинской стражей – горами и прорезанной, словно мечом, бурливой, стремительной Мтквари.[1] Горы то подступают к самой воде, то раздвигаются и полого уходят ввысь. Но и тогда местность изрезана длинными оврагами – балками. Не имея возможности развиваться вширь, город вытянулся вдоль русла реки. Особняки князей и вельмож, церкви, дома дворян-азнауров заняли улицы правого низкого берега. Жилища простых горожан отступили назад и поползли по крутым извилистым улочкам, петляя до самых гор. Чем дальше от Мтквари, тем улицы круче и постройки беднее.

Помимо жилых кварталов, обнесённых кирпичной стеной, располосовавшей во всех направлениях склоны, Тбилиси, как все укреплённые города, располагал собственной крепостью. Называли её Нарикала, и высилась Нарикала на площадке высокой скалы с незапамятных лет. Едва на дальних сторожевых вышках вспыхивали сигнальные огни, как закрывались накрепко проездные ворота, падали отвесно решётки из толстых прутьев, повисали на железных цепях вздыбленные мосты.

Под надёжной защитой башен и бастионов укрылся царский дворец с ведомствами и казнохранилищем. В крепости постоянно толкался народ. Горожане, вельможи, воины являлись сюда по делам и без дела – узнать городские новости, встретить нужных людей. Но дом, где вершились государственные дела и попасть в который считалось особой честью, хотя он меньше всего напоминал пышный дворец, – этот известный тбилисцам дом стоял не в крепости, а у реки.

Южная стена начинала свой путь по гребню хребта и, в обход обрывистой балки устремившись к воде, упиралась в нижний, глухой и высокий ярус каменного здания из тёсаных серых плит. Суровостью облика мощная постройка напоминала четырёхугольную башню. Узкие щели окон двух верхних ярусов в простых, без узоров, наличниках казались бойницами, и вырезанный над входом герб служил единственным украшением стен.

Князья и вельможные азнауры – вся знать, чьи доходы с владений позволяли содержать свиту воинов, – получили с недавнего времени право на отличительный знак, иначе говоря, герб. Дом, похожий на башню, принадлежал князю Закарэ Мхаргрдзели, старшему сыну прославленного Саргиса. Великий полководец Саргис длинным своим мечом завоевал для себя и своих потомков почётное право на прозвище Мхаргрдзели, что означает «Долгорукий». Два сына Саргиса, такие же, как когда-то отец, неустрашимые воины и полководцы, занимали высшие должности при дворе. Закарэ носил звание амирспасалара, главы военного ведомства. Младший – князь Иванэ – осуществлял надзор за внутренними делами страны и был управителем царских дворцов и земель, охотничьих, лесных и всех прочих угодий.

Если снаружи дом выглядел суровым и неприветливым, то убранство внутренних помещений поражало причудливой роскошью. Вдоль стен тянулись тахты. Резные табуреты, расставленные по углам, отсвечивали перламутром. Пол был застлан коврами; ноги ступали по мягкому ворсу, как по взрыхлённой земле. В дверных проёмах висели полотнища китайского шёлка. Пахло свежестью, лесом. В бронзовых фигурных курильницах тлели просмолённые сосновые ветви, источая запах хвои.

Друзей, пришедших пожелать ему доброго утра, Закарэ встретил по-домашнему, просто: в рубахе, перехваченной узким кожаным ремешком, в мягких, без каблуков, сапогах.

– Счастлив и рад видеть тебя, господин Басили, и тебя, мой Шота, и вас, дорогие братья, сыновья моего дяди Вахрама.

Закарэ указал на тахту, приглашая садиться, хлопнул в ладони. Слуги внесли восьмиугольный стол с яствами и напитками. На глиняных расписных блюдах высились горы фруктов. За прозрачными стенками стеклянных сирийских кувшинов жарче рубина играл и искрился охлаждённый шербет.

Закарэ сам наполнил чаши тягучим тёмно-красным напитком, подождал, пока гости утолили жажду и обменялись первыми приветственными словами, не торопясь произнёс:

– Не уйдёте вы от меня сегодня с пустыми руками, дорогие друзья, но вложу я в ваши ладони любопытную новость. На рассвете доставили мне письмо, прибывшее с берегов Гирканского[2] моря. Пусть подскажет ваша сообразительность, кем написано это послание.

К Закарэ Мхаргрдзели, первому сановнику государства, гонцы поспешали со всех сторон ведомого мира.

– Без ключа задачу не разрешить. В горе пшеничных зёрен как сыскать конопляное семечко? Сделай милость, скажи, открой поскорее.

1

Мтквари – река Кура.

2

Гирканское – древнее название Каспийского моря.