Записки школьного учителя

Отец Маруськин. А и правильно! Плювать на них!

Мама Маруськина. С большой колокольни!

Отец Маруськин. Вот у нас Агнесса Витальевна немецкий вела. В учителя влюбилась,из школы ушла потом, думали всё, хана, а учитель…

Жена Толкает его в бок.

Елена Николаевна. Я ничего не хочу знать. Про Агнессу Витальевну.

Жена Маруськина вновь толкает мужа в бок. Он торопливо встаёт.

Отец Маруськин. Нам пора. В магазин надо успеть. За червями.

Инна Колотушкина закашлялась и отодвинула чашку.

Мама Маруськина. Сначала в «бельё» пойдём. А то у меня все лифчики драные. Потом с рыбалкой раберёмся.

Отец Маруськин. (Угрожающе). Червей купим. А потом за трусами.

Мама Маруськина. Не за трусами, а за лифчиком. Но и трусы тоже надо купить. С кружавчиками.

Отец Маруськин. Я так и знал.

Мама Маруськина. А тебе нравится, чтобы без трусов бабы ходили.

Грозит ему пальцем.

Отец Маруськин. Постеснялась бы при чужом человеке.

Мама Маруськина. А я всё думаю, в кого Саня такой гулёна? Есть в кого.

Отец Маруськин. Сначала за «малинкой». Черви превыше всего!

Они воинствующе смотрят друг на друга, потом мама МАоуськина сдаётся и отступает, начиная спешно собираться.

Елена Николаевна вежливо провожает гостей.

Отец Маруськин. (Уже в дверях оборачивается). Налима вот такого жирного принесу!

Мама Маруськина. (Елене Николаевне). Вам на неделю хватит.

Отец Маруськин. Налим, когда к дохлой кошке или собаке присосётся, его голыми руками можно брать.

Инна Колотушкина вновь закашлялась и, зажимая рот рукой, отвернулась.

Маруськина уходят. А Елена Николаевна возвращается в комнату и в нерешительности замирает.

Инна Колотушкина. Пятёрка Вам, Елена Николаевна. Держались – блеск!

Елена Николаевна щёлкает пальцами и оживляется.

Елена Николаевна. Идея. Ставим оценки!

Походит к краю сцены.

Елена Николаевна. Анастасия Дмитриевна так и не вышла замуж. В плане карьеры добилась лишь пресного места завуча по воспитательной работе. Ярким литератором стать ей не удалось. Но она умудрилась высохнуть «в умат» на работе, более того, всегда ставила себя в пример другим. Замуж вышла в сорок лет, но детьми не рискнула обзавестись по серьезной причине – «поздно». Двойка вам, Анастасия Дмитриевна.

К игре подключается Инна Колотушкина.

Инна Колотушкина. Михаил Федорович Погодин мальчишкой убежал на фронт и очень сожалел спустя сорок лет, что его там не убили. На свою погибель после войны он сумел, вывернувшись, закончить пединститут и стать учителем географии. Привитая идеологией принципиальность не давала развиться необходимой гибкости, что само по себе провоцировало вокруг самые разнообразные конфликты.

Михаил Федорович с первых дней своей трудовой деятельности стал заклятым врагом школьников. Правильность, возведенная в абсолют, не находила нужного применения в таком странном общественном заведении как школа. Все знают, как нужно жить, а все равно, как нужно не получается.

Но Михаил Федорович внушил себе: «Удастся».

Все последующие годы стали серьезным испытанием для географических карт, глобусов и учебников, которые часто приходили в негодность из-за использования их в качестве оружия. Никто не мог убедить Михаила Федоровича во вторичности его предмета. О, география – царица всех наук. (Между прочим, «нецариц» в школьных предметах нет.) Поэтому домашнее задание спрашивал он, так сказать, с пристрастием, за невыполнение оного наказывал беспощадно. Неисправленные двойки в одной четверти, например, он хладнокровно переносил в журнале в графу другой четверти. Разбирались по этому поводу на уровне районо, гороно – бесполезно, не выиграли ни оскорбленные школьники, ни уязвленная администрация школы.

Короче, за сорок своих трудовых лет Михаил Федорович добился-таки своего: каждый новый ученик, будь то первоклассник или же новенький старшеклассник, с первого дня прибытия в школу твердо знал, что географию учить нужно, в противном случае будет худо, ох, как худо. («Мне будет плохо, – говаривал Михаил Федорович, – но вам, клянусь, еще хуже!») (Пауза). Кстати, его семья – жена, сын и дочь – знала назубок все столицы мира, все нейтральные страны и всех нелюбимых учеников Михаила Федоровича.

Елена Николаевна. Троечка вам, товарищ Погодин.

Инна Колотушкина. Елена Петровна Осокина всю жизнь преподавала математику. С коллегами поддерживала хорошие отношения, не спорила с начальством и не выбивалась в начальство, не конфликтовала с учениками и их родителями, прилежно готовилась к экзаменам, потому как, экзаменуют в первую очередь не ученика, а учителя. К тому же, Елена Петровна исправно вела домашнее хозяйство и серьезно занималась своим единственным сыном, водя его за ручку в секцию по плаванию и на дополнительные уроки по английскому языку. (Пауза).Жизнь Елены Петровны протекала без падений, но и без взлетов, ровно, стабильно, однообразно. Рафинированно. Там не случалось образоваться даже малюсенькому островку, чтобы задуматься над смыслом жизни.

Елена Николаевна. Четверка вам, Елена Петровна. (Пауза). А Инна Васильевна до пенсии буквально пропорхала по школе. Ее любимую биологию никто из детей не воспринимал всерьез и не учил. Инна Васильевна только хохотала на этот казус, иронично грозя кулачком: «Вы еще пожалеете! Россия – одна сплошная биология, земледельческая страна по своей сути. И, когда вы это осознаете, приходите ко мне, я подскажу, как сажать и пионы, и хлорофитум». Семьи у Инны Васильевны почему-то не было. Но она не расстраивалась. Ей всегда было, чем заняться. Электрическая плита с духовкой работала у неё, как мартен. Но пироги имели обыкновение пригорать, и тогда соседи несли свои тарелки с горячим печевом в квартиру Инны Васильевны. (Пауза). Когда она заболела и слегла, бывшая директриса…

Инна Колотушкина. (Похватывает). … Некогда регулярно отчитывающая на педсовете Инну Васильевну за плохую работу.

Елена Николаевна. (Продолжает). … Принесла ей в больницу два ананаса и килограмм мандаринов. И даже попросила прощения за свое строгое руководство. А Инна Васильевна замахала руками: «Что вы, что вы! Я с детства не люблю работать! Что поделаешь, такая я… Вы правильно держали меня строго. Я ведь, по правде сказать, к урокам никогда не готовилась, конспектов не писала, на самостоятельных работах всегда ребятам подсказывала. Я и в институте училась кое-как, прямо удивляюсь, как такого лодыря, как я, в школу занесло?»

Инна Колотушкина. У экс-директрисы аж челюсть отвисла от подобного откровения.

Елена Николаевна. На похоронах Инны Васильевны была большая толпа народа. И почти все плакали.

Инна Колотушкина. Пятерка Вам, Инна Васильевна.

Звучит красивая музыка. Учительница и ученица пожимают друг другу руки.

Елена Николаевна. «Тебе я место уступаю. Мне время тлеть – тебе цвести!»

Инна Колотушкина. А у нас на лекциях такое стихотворение профессор Раттенбах прочитал! В ваше время такое ещё не учили. Это поэзия эмиграции «первой волны».

Роется в карманах и извлекает бумажку. Начинает читать.

Инна Колотушкина. Не до конца туту написано, но всё же. Это Сирин. Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывет кровать, и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагу убивать. Проснусь, и в темноте, со стула, где спички и часы лежат, в глаза, как пристальное дуло, глядит горящий циферблат. Закрыв руками грудь и шею,- вот-вот сейчас пальнет в меня – я взгляда отвести не смею от круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья коснется тиканье часов, благополучного изгнанья я снова чувствую покров.

Внезапно поднимает голову, потом смотрит на часы. Елена Николаевна быстро реагирует.

Елена Николаевна. Пора, Инночка. Засиделись уже. Делу – время…

Инна Колотушкина. Потехе – два часа!

Обе смеются. Инна буквально к выходу.

Елена Николаевна. Анне Фёдоровне и Владимиру Сергеевичу привет!

Инна Колотушкина. Передам, родители будут очень рады!