Второй

Захар неудовлетворенно цыкнул языком.

– Скверно. Надо было браться за ум, когда была простуда. Теперь больше всего походит на воспаление.

Лекарь тщательно подбирал слова. Казалось, ещё немного, и он зашевелит ушами, как маленький чуткий зверёк, подозревающий хищника неподалёку.

– Разрешите? – поинтересовалась я.

Набаков испуганно часто покивал.

Я приложила ладонь к голой груди. Верхняя часть туловища пациента моментально покрылась гусиной кожей, каждый волосок встал торчком. Я чувствовала лёгкие, они были в тройке сантиметров от руки, сипели в клетке из чахлой грудины. Воспаление у Набакова было не впервые. Захару пришлось отправить его тогда поближе к цивилизации и рентгеновским лучам и больше в истории болезни пациента не участвовать. Двустороннее воспаление. Мутная густая жидкость отложилась в обоих лёгких.

– Ощущения могут быть неприятными, – предупредила я, усаживая его на затянутую в плёнку кушетку. Шансов возражать я не предоставила. Зачерпнула жидкость и потянула её наружу через горло. Набаков захрипел. Ком вывалился наружу и отправился в раковину. Набаков, морщась, держался за грудь.

Так долго ждала момента попользоваться силушкой на пользу простых человеков, что, пожалуй, была излишне расторопна.

– Я бы рекомендовала травяной настой и сироп шиповника в чай. Первые десять дней по три раза в день и ещё двадцать дней по два раза в день… Набаков, предупреждаю, если вы не займётесь своим здоровьем, я запрещу Захару вас осматривать, вам придётся отправляться в обычную поликлинику, к людям, и вам там не понравится. Так что соблюдайте назначение.

Набаков покраснел и пристыженно собрался, прижимая к груди пакетик с травяной смесью и бутылочку с сиропом. Он хорошо знал, что ему «там» не понравится – как нетрудно догадаться по наименованию, был Набаков неместный, из людей, как назвался однажды Стахию, так и прицепилось, а в городе обычно обращались по первому имени.

– Хорошая работа, – похвалил Захар, потупив глаза и не вполне чувствуя себя в праве хвалить такую величину, как я.

Я сидела на стуле у шкафа, задумчиво держась за подбородок. Наравне с глубинным гулом, к которому я успела привыкнуть как к чему-то само собой разумеющемуся, нарастал многоголосый шорох. На первом этаже шушукались, на втором – шептались. Они и о половине моих способностей не предполагают. Как неосторожно. Похоже, только мы с Захаром работали. Не стала вмешиваться, пускай пошепчутся, у них ведь даже телевидения нет.

В спальне на втором этаже, например, развивалась сцена из молодёжного сериала. В перевёрнутой с ног на голову комнате (естественно, я не заботилась сверх меры о том, чтобы каждая фитюлька осталась на своём месте) шептались Эсфирь, Алмаз и Клара.

– Что теперь будет? – взволнованно вопрошала Эсфирь, для которой вопрос был ещё менее праздным, чем для других, но оттого ничуть не более разрешимым.

Козырем служительниц всегда была красота. Которая меня мало интересовала. Эсфирь на фоне остальных располагала женственностью и мягкостью, за что можно было простить некоторую неразумность и наивность. Но за это, как правило, склонны прощать лишь мужчины.

– Не знаю, – отрывисто сказала Клара, беспокойно теребя в руках какую-то безделицу.

Алмаз раздражённо вырвала вещицу у неё из рук и швырнула об пол.

Безделица оказалась музыкальной шкатулкой.

– Что с нами будет? – трагично всхлипнула Эсфирь под зловеще дребезжащий мотив.

– В Храме испокон веков держали Жриц, – выдавая нервозность, быстро заговорила Клара. – Это традиция! Каждый из избранных обязан защищать традиции вверенной нации! Я не собираюсь терять место. В конце концов, если она женщина, то должна войти в наше положение. Не думаю, что будет сложно надавить на жалость…

– Думаешь, – Эсфирь шмыгнула носом, – нас правда, ну это … содержали ради того, чего мы думали?

– Это должен был быть мужчина! – резко заметила Алмаз, приканчивая шкатулку ударом каблука. – Но раз так, то тут ловить нечего. Мужчина – не проблема.

Работа разума Алмаз меня не вдохновляет. Под хватающую за сердце мелодию воскресшей шкатулки, смещаюсь со сквозняком в комнату, где приглушёнными тонами беседуют герои интеллектуального политического детектива.

– Что теперь будет? – риторически пожимает плечами Стахий.

– Не представляю, – с аналогичной пассивностью отвечает Корней. – Можно было ожидать чего угодно: психопата, шизофреника, лунатика, но только не женщину. Она, по твоему мнению, сильна?

– Сомневаться не приходится. Можно ли ей довериться – вот вопрос. Она дала отпор Магу, но мы не знаем её характера. Самостоятельно действовать Маг ей не позволит… ещё неизвестно, может, мы ей выложим свои выводы, а она тут же передаст их Магу.

– Мда, – протянул Корней, сжимая подлокотники кресла. – Они только-только воссоединились. Как ни крути, между ними существует тесная взаимосвязь. Сейчас их эмоции на пике, отношения самые тёплые…

Я беззвучно хмыкнула.

– …есть один пациент с застарелой травмой… – щёки Захара окрасил чужеродный румянец. – Может, взглянете?

Прихожу в себя. Чувствую, как взор возвращается под потускневшие радужки. Киваю.

Захар поспешно покидает кабинет.

Не сразу осознаю, что впервые за шестьдесят часов осталась в одиночестве. Вдыхаю полной грудью. Пахнет мазью от нагноений и назальными каплями. Предпочитаю вдохнуть воздух с улицы. Осень пахнет приятно.

Долгожданный гость явился незамеченным. Вошёл в дверь, минуя отвернувшегося от входа Прохора, погружённого в себя и жгущего сигареты одну за другой. Пепел летел вниз, за край острова, исчезая в толстом слое облаков. Гость видел Прохора, но не решился с ним заговорить. Мужской силуэт имел слишком суровый и независимый вид, если не сказать угрожающий. Утро сохраняло прохладу, а небрежно скрученная жгутом рубашка висела на одном плече мужчины, не скрывая ни развитой плечевой мускулатуры, ни жестоких шрамов на спине.

По другую сторону двери гость оглядел с благоговением густой лес, растущий прямо из пола вдоль всех стен, витражные окна и светящийся трон. На пути ему опять никто не попался. Гость прошёл внутрь, не зная, как поступить. Случилось так, что гость поднялся на второй этаж, избежав встречи с Сергеем, бродящим с пальто, и старым Тихоном, коснулся было рукой двери комнаты Алмаз, но передумал и, подчинившись неожиданному порыву, без стука вошёл в осмотровую.

В осмотровой, сразу распознав назначение помещения, гость увидел ухоженную молодую девушку, весь облик которой дышал дороговизной. Даже поза выдавала чем-то состоятельность, расслабленная небрежность, которую сотни тщательно тренируют в себе и с которой лишь единицы рождаются. Гость не мог сказать, повернулась ли девушка на звук открывшейся двери или изначально смотрела на неё. Движения тела были неуловимы, как было неуловимо изменчиво лицо. Девушка приветливо улыбнулась гостю.

Мою улыбку не назвать искренней, в ней всегда сквозит слишком много хитрости, но когда я довольна, этому сложно противиться. Сейчас я улыбаюсь, как сытая и обласканная кошка. Мои глаза – щёлки, я готова замурлыкать, возможно, даже позволю себя погладить.

– Здравствуйте, – улыбается в ответ Сафико. – Вы не могли бы подсказать, где я могу найти Захара?

– Здравствуй, Сафико. Он скоро подойдёт. Это его кабинет.

Живая. В закрытом платье и бежевом пальто, по плечам и спине рассыпаны блестящие кудри, в глазах радость и немного тревоги, брови и губы выдают удивление. Когда я видела её в прошлый раз, её лицо не выражало ничего. Я не успела заплатить ей добром за добро, и до самого момента, как перед ней открылась дверь, боялась поверить, что план удался. Что моя подруга жива.

Жестом приглашаю садиться.

– Извините, как вас зовут?

– Васса.

– Боюсь, ваше имя мне незнакомо, – продолжает сыпать этикетными любезностями Сафи, расправляя подол, прежде чем сесть на предложенный стул.