Второй

Меня наконец ставят на пол. У живота брякает, шею оттягивает – на бечёвке висит пригоршня перстней.

– Не снимай, пожалуйста, – замечает мои намерения Тимур. – Они тебя оберегают.

– И не дают исчезнуть по-английски, – догадливо хмыкаю, но оставляю перстни висеть. Шею так тянет, что кажется, никуда не денешься тупо из-за веса магических побрякушек.

– Хочешь, разожгу? – Маг кивает на камин.

Собираюсь ответить, но поленья уже вспыхивают. Соблазн был велик.

– По десятибалльной шкале, как бы ты оценила свой контроль над силой?

Ненавижу мурню про десять баллов. Десять баллов то, десять баллов сё… лошадь лягнула в лоб – сколькибалльна твоя боль, подружка отказалась пойти с тобой в кегельбан – сколькибалльно твоё разочарование, порвал штаны у всех на глазах – сколькибалльно твоё унижение… Раздражение навевает мысли о штормах. Уверенно ляпаю:

– Девять.

Тимур удовлетворённо кивает. Вот и договорились. Все довольны, пойдёмте спать.

– Что-то ещё?

Спрашиваю с откровенным намёком, что «ещё» никак не желательно. Я слишком долго пробыла в центре внимания и предпочла бы передохнуть.

– Да, – нечутко сообщает Маг.

«Да». Такое неспешное, такое обстоятельное, что я чувствую, что задержусь надолго. Приходится подавить раздражение, постараться не выпустить его на лицо… портить отношения с самим Магом по мелочному поводу недопустимо.

Тимур с видом хозяина, извиняющегося за непорядок, отбрасывает с кресла руно, приглашая меня сесть. Что ж, я сяду.

Он тем временем прикатывает солидное кресло из-за письменного стола и вместо того, чтобы поставить его логично напротив меня, устраивает впритык сбоку. Смотрю на Тимура исподлобья. Он накрывает нас обоих материализовавшимся бежевым пледом, украшенным треугольным орнаментом, мягким как шерсть недельных щенят. Подарок от какого-нибудь магического профсоюза.

– Почему бы мне не пойти в мою комнату? – осведомляюсь подозрительно, пока мне под спину зачем-то просовывается рука.

– Твои комнаты не готовы.

– Хм. Я думала, что дала достаточно времени…

– Считай, что мы наклеили голубые обои вместо розовых.

– Хороший цвет.

Не склонна придираться к мелочам, лишь бы выбраться из захвата. Не продвигаюсь ни на миллиметр, только жёсткие пальцы сильнее впиваются под рёбра.

Мозг сковывает паралич. Я не нахожусь, что сказать, чтобы убраться, понимаю только, что не хочу с ним сидеть, в его кресле, терпя его руку, в его кабинете. И ссориться, а значит грубить тоже, не имею права.

Знаю. Однажды придётся примириться с его существованием, смириться как с чем-то неизбежным, как с иногда накатывающей хандрой, социальным неравенством, пробками, медленно работающим интернетом. Но не сегодня же!

Утро. Чувствую себя сопротивляющейся сносу развалиной. В бок били-били тараном, а я всё упёрто держусь и не рассыпаюсь на части. Бок в самом деле болит. Тимур не доверился одним лишь амулетам, которые можно снять через голову. Продержал буквально и собственнолично, зажал жёстко вокруг талии. Я много раз видела, как тренируется дружина Храма, но ни разу не видела, чтобы Тимур упражнялся. Природная сила? Уместно говорить о природе в отношении магов? Ну да, эти гантели и штанги в комнате за спиной, но когда это Маг задерживался в своей комнате без женщин? Не для того ж он их водит, чтобы показать как качается?

Много сбивчивых мыслей… ну и уборочку он мне устроил… сплошной сумбур. Что не разрушил Тимур, снесла собственная защита. Моё разочарование сравнимо с болью архивариуса, в чьём старательно выпестованном каталоге похозяйничал небрежный профессор-светило. Будь профессор хоть дважды светило, записи от того в порядок не вернутся. Очищаю разум, в поисках главного. Амулеты. Возможно стоило быть начеку ночью – что ещё мог добавить Маг? Будем надеяться, что он ограничился одеждой и не ввёл мне никакого датчика под кожу, как собаке. После беспорядка, который он навёл у меня в голове, я спала крепко, могла не почувствовать.

Поднявшийся на ноги Тимур потряс меня за плечо. Я уже проснулась, но голова всё равно отозвалась болью. Я молча встала и пошла за ним.

Умываться пришлось под конвоем. Он даже продолжал держать меня за запястье. На мой взгляд, последняя мера была излишней. Нужно быть мнительным, чтобы подозревать в намерении бегства кого-то, кто пришёл добровольно и навсегда.

Зачем я, дура, пришла? Умывалась бы сейчас дома обеими руками и горя не знала.

Мы поменялись. Теперь я стояла за дверями ванной, а Маг внутри. Он на полную крутанул краны и нырнул в воду всей головой. Я переминалась с ноги на ногу. Чего это на мне обуто? Босоножки какие-то. В октябре. Зачем я переобувалась? Уж на ноги едва ли бы кто-то посмотрел, для маскировки достаточно и одежды. В утреннем свете линялое синее платье казалось утяжелённой версией ночной рубашки, какая-то викторианская чопорная рубашка в пол. Тимур сдёрнул белое махровое полотенце с крючка и промокнул лицо и затылок. Волосы были пострижены так коротко, что не видно было, что они взъерошены.

Маг тянул за руку, как бульдозер; я не смогла разглядеть Прохора в гостиной, оттого что шла рысью. На кухне уже старался облачённый в вытянутую майку и серое от стирки трико Веня. На его лице начали проявляться первые признаки радости. Он улыбнулся мне и хотел шагнуть навстречу. Маг не дал, дёрнулся к плите, инспектируя сковородку. Я чувствовала себя собакой на поводке.

Тимур несдержанно и зло выругался, подхватил сковороду под опасным углом и высыпал её содержимое в урну, громко хлопнул дверцей шкафа, в котором она стояла, словно ставя точку на завтраке. Но я ошиблась. Веня стерпел оскорбительное обращение, проглотил и не подавился. Казалось, мне больше обидно за него, чем ему за себя. Маг фыркал и резал острым ножом хлеб. Я всё ждала, когда он закончит. Он мою руку не выпустил. Неудобство компенсировалось за мой счёт.

Веня приготовил новый завтрак. Пожарил яичницу. Прежде отношения между ними двумя казались мне неравными и небратскими. Теперь не казались. Они были неравными и небратскими. Признаться честно? Я думала, что когда у меня, Третьей, откроется посреди лба, точнёхонько под линией волос, третий глаз, я увижу, чего не замечала ранее. Ну не знаю, бывает между мужчинами такая особая дружба, когда они в лицо и прилюдно издеваются друг над другом до упаду, а на самом деле готовы друг другу хоть почку отдать… что-то пока мои догадки не подтверждались. Или их отношения были сложнее этого. Я продолжала приглядываться.

В дверь позвонили. Прохор, шедший к нам в кухню, прошёл к двери и потянул ручку.

– Чёрт! – злобно выплюнул Тимур, вскакивая на ноги. После настолько некомфортной ночи в нём было слишком много энергии.

Почему, интересно, нельзя было спать горизонтально?

В прихожую ворвалась Ирена, с неожиданной силой оттолкнула невыспавшегося Прохора и легко выявила наше местоположение. Она не стала разуваться. Каблуки звонко простучали по паркету. Шпильки с железными набойками. Ведьма на правах хозяйки заняла последний свободный стул за столом, посмотрела на поставленную для Прохора яичницу и сморщила нос.

– Веня, я просила подавать мне мюсли.

Голос звучал так словно, во-первых, Веня нанимался готовить ей завтрак, во-вторых, она делала большое одолжение, что прощала его оплошность.

Ведьма, видимо, почувствовала мой взгляд. Её глаза вскинулись и вцепились в меня с хорошо скрываемой ненавистью. Только что она меня не замечала, а тут и возненавидеть успела и соответствующую мину скорчить. Ведьма.

– Доброго утра, Тимур. Что за дарование? – интонация походила на американские горки, вагончик взлетал на добром утре, застывая в апогее приподнятости на Тимуре, и ухал вниз на вопросе. Она оценила мой наряд и, наверняка, решила, что я из Храма. Меня не очень удивило, что она знает жриц в лицо. Моё лицо она не узнавала и приняла за новую жрицу, в её глазах новую фаворитку Тимура, потому что другие жрицы в квартире не появлялись. Она была недовольна.