Страница 24 из 57
Отношу тренажер, который бросил на пол пути, и иду к груше, чтобы окончательно выбить из головы голубые глаза и алые губы.
Далеко там до ботекса.
Настоящие.
Сочные.
Привлекающие внимание.
Идеальной формы.
Красивое сердечко.
Идиот!
Бью еще несколько раз. Сильно. Быстро. Пульс зашкаливает, а легкие и вовсе разрывает от нехватки кислорода.
Прислоняюсь лбом к груше и качаю головой.
Очередной лаг.
Со мной такое редко.
Обычно подвисание на одной эмоции бывает в драке. Злость. Ярость. Я не могу их контролировать. Тело действует вперед мозгов. Понимаю, что придурок, но ничего не могу с этим сделать.
А тут…
Тут что-то иное. С чем я хочу разобраться, только… Как?!
Из раздумий выводит звонок Маруськи. Ревет белугой в трубку. Что-то невнятное лепечет, и сопли утирает. Меня ломать начинает. Кроет.
Накидываю толстовку, не заботясь о том, что тренировка была слишком интенсивной. До дома долетаю за кратчайшее время. Хлопаю дверью и залетаю в ее комнату, откуда слышатся крики Альбины.
— Меня не волнует! Удумала мне тоже! Уйдет она! Куда?! — Приемная мать красная от ора, от которого стены квартиры сотрясаются.
— Какого черта здесь происходит?! — Из груди вырывается какой-то рык, а не слова, но Альбина реагирует, отходит и смотрит на меня, пока Маруся трет глаза, сидя на кровати.
— Ничего! Полюбуйся! Вот последствия твоего гадкого примера, Леша! — Орет невменяемая, а Маруська снова захлебывается слезами.
— Он… Ту… Тут не… Не при чем, ма… Мам-а-аа…
— А кто виноват?! С кого ты дурной пример взяла?! Мало того, что дерешься, как дворовая девчонка, так еще и сбежать решила!
— Марусь? — Зову ее, пока Альбина пар выпускает.
Сестренка смотрит на меня с такой надеждой, что грудную клетку ломает от эмоций. Лихорадит и колбасит. Лишь бы не сорваться…
— Что ты Маруськаешь?! Наглец! Знала бы, чем обернется жест доброй воли, ни за что бы не усыновила!
Отшатываюсь от такого заявления, а Маруся поднимается, когда Альбина толкает меня в грудь, пытаясь вытолкнуть из комнаты.
— Мам, нет!
Сестренка цепляется за руку горе-мамашки и тянет назад. Понимаю, что наступил тот самый финиш, и сжимаю кулаки.
— Так и не нужно было. Я бы только спасибо сказал, потому что больше не за что.
— Скотина неблагодарная! Пошел вон из моего дома, приживалец! Нахлебник на мою голову! — Очередной толчок в грудину, и я резко перехватываю ее запястье. — Ой! Что ты творишь, негодяй малолетний?!
— Не нужно выводить меня из себя, мамочка! — Заламываю ей руку за спину, рычу на ухо и толкаю от себя.
— Леша…
Только Маруськины слезы останавливают, когда шагаю к испуганной Альбине. Голову разрывает от бешеной пульсации, и я часто дышу, пока что-то внутри с жутким скрежетом ломается. Отступить в этот момент тяжело, но я вынужден, чтобы не сделать сестренке хуже.
Выхожу в коридор и с пеленой перед глазами иду к себе. Кидаю вещи в спортивную сумку, которая осталась у меня еще со сборов в армию. Символично. Снова отчаливаю. Одежды у меня не так много, как и всего прочего. Уже около порога замираю, возвращаюсь и открываю ящик, где лежат фигурки Маруськи. Скидываю к вещам и их.
От криков Альбины и сестренки плющит, только нельзя мне срываться.
Выхожу из комнаты и иду к выходу, пока приемная мать с довольным видом складывает руки на груди. Маруся бьет по двери в своей комнате. Она закрыла ее. Скриплю зубами, засовывая ноги в кроссы.
— Помни мою доброту, Лешенька…
Летит в спину, но я перекидываю сумку через плечо и сбегаю по ступенькам вниз, чтобы не передумать. Нельзя. Нельзя ее трогать. Это равносильно тому, что добровольно лечь под поезд. Без шансов выкарабкаться.
Вылетаю из подъезда и иду на площадку. Сажусь на лавку и запускаю пальцы в волосы. Руки трясутся от гаммы эмоций. Негативных.
Глотаю обиду и смотрю на окна, где мелькает Маруська.
Не могу так уйти.
Жду.
Темноты.
Чтобы некоторые правильные соседи не вызвали ментов. Пишу смс сестренке и подхожу к зданию, глядя вверх.
— Была не была.
Сам себя мотивирую и использую трубу не по назначению. Силы хватает, как и ловкости, чтобы добраться до нужного окна и постучать в него. Слегка, чтобы Альбина не услышала. Адреналин бьет в голову, и мышцы каменеют. Да, детдомовские детки такие. Вертлявые обезьяны.
— Леш…
Маруська обнимает меня сразу, как только я спускаю ноги с подоконника.
— Тише, а то кобра услышит. — На ухо шепчу и глажу ей по волосам.
Немного отпускает. Мы так и стоим. Долго. Пока сестренка не успокаивается.
— Что случилось?
— Я убежать хотела, а она раньше пришла.
Маруська отстраняется и виновато опускает глаза. Я тяжело вздыхаю, потому что прекрасно ее понимаю. В детдоме у меня часто бывало такое желание. Глупое. Да, и в этой квартире оно не проходило.
— Я не хочу учиться в той мажорской школе, Леш. Не хочу. Они же все там крутые. И никого нет. Из моих никого просто… — Снова всхлипывает. — А она… — Переходит на шепот, поглядывая на дверь. — Она уже обо всем договорилась. Мне конец. Это просто конец…
— Не надо так говорить, Марусь, — вытираю ее щеки пальцами, пытаясь говорить бредовые и несвойственные мне слова правдоподобно, будто так и надо, — ты вольешься. Ты же боец, сестренка! — Толкаю ее в плечо кулаком. — Ну?! Перестань! Престижная школа, а потом ВУЗ. Не бери с меня пример. Он не очень. — Усмехаюсь, ведь пример с меня реально хреновый. — Подожди.
Лезу в карман и достаю увесистый конверт. Премии. Наличка вне кассы. Металлолом. Тут результат моей работы. Как знал, что нужно прятать.
— Что это? — Маруська берет конверт и заглядывает в него. — Нет, Леш, я не могу…
Толкает мне его обратно в руки и вертит головой. Прижимаю ее к себе, утыкаясь подбородком в ее лоб. Дуреха!
— Не сбегай, Марусь. Тут хватит на пару супер модных шмоток или чего-то другого. Твое. Не глупая. Потратишь с умом.
Снова вертит головой и плачет. Больше ничего не говорит. Да, и я молчу. Слишком тяжело сейчас потому что…
…потому что дико лагаю.
Глава 17. Если взглянуть с другой стороны
— Почему я должен отменить наказание? — Папа расстегивает пуговицы на воротнике рубашки и смотрит в монитор ноутбука, пока я заламываю пальцы, держа руки за спиной.
Меня все еще не отпускает та ситуация. Всего пара часов прошла с того момента, как мы вернулись из «Дракона». При Лиле и Максе мне пришлось держать лицо. Жалости к себе я точно не потерплю, особенно от найденыша, которого пригрели мои родители.
Владимир Эдуардович откидывается на спинку кресла после нескольких быстрых движений мышью по коврику. Теперь его взгляд прикован ко мне. Жутко. В горле пересохло от волнения. Я боялась того, что он мне откажет.
— Я не могу находиться в обществе Лили.
— Не аргумент, Света. Я для этого вас и наказал, чтобы наконец нашли общий язык.
Безэмоциональный тон чуть ли не тон из меня выбивает. Даже не знаю, какие доводы нужно привести, чтобы добиться своего.
— Мы его не найдем. У нас разный круг общения, пап.
Сейчас пытаюсь говорить, как он, не включая те чувства, что разрывали внутренние органы на мелкие частицы. Больше всего мне хотелось закрыться в комнате и плакать, только чтобы никто не слышал и не видел, а все из-за мерзкого дикаря, который посмел меня оскорбить.
— Чем шире круг общения, тем лучше. Еще вопросы?
— То есть, — облизываю пересохшие губы, опуская плечи, — ты ничего не отменишь?
— Нет.
Несправедливо! Я с психом отворачиваюсь, но замираю, поджимая губы. Не могу так уйти!
— Тогда я вообще из дома не выйду, — поворачиваюсь к нему, — неужели ты не можешь понять, что ничего не изменится. Я ее не-на-ви-жу! И чем больше нахожусь рядом, тем сильнее! Может, — губы начинают дрожать от напряжения, а в голове так вообще кавардак, — мне рассказать ей, по какой причине вы приютили несчастную?!