Берегись, Ангел!

Я пробыла у Елены Владимировны еще десять минут, после чего покинула кабинет и направилась в гардероб за курткой. Настроение было замечательным, и его не омрачали злобные взгляды Листовской.

Она с ума сходила, но не решалась что-либо сделать, хотя я видела в ее глазах решимость. Дай однокласснице волю, и она с превеликим удовольствием вонзила бы в меня сотню ножей и не пожалела об этом ни капли.

Данияр ждал меня на улице. Его куртка была небрежно расстегнута, что мне очень не понравилось.

— Морщины никто не отменял, Цветкова. Они портят твое идеальное личико. — Подмигнул, подходя ко мне и притягивая к себе за талию.

Сердце в очередной раз прыгнуло и сделало сальто где-то в районе горла. Я даже пикнуть не успела, как на моих губах был запечатлен легкий поцелуй.

— Мы же возле школы. — Уперлась ладошками в плечи Аристова и почувствовала, как кожа в области щек нагревается от стеснения, все-таки еще не привыкла к подобному проявлению чувств Дана в любое время и в любом месте.

— Плевать. — С улыбкой сказал он. — Я еще и так могу. — Он взял мою руку и умело повел в танце.

— Да, что с тобой? — Рассмеялась, но подхватила уже отточенное раз-два-три.

— Ничего. Тренируюсь всегда и везде.

Мы закружились около ступенек, не обращая внимания на то, что около входа замерла Вероника вместе с ее подручными.

— Губы твои хочу. — Аристов резко остановился и поцеловал, но уже не по-детски.

Жадно.

Выбивая из меня желание сопротивляться.

Я вообще слабо соображала в такие моменты.

Никогда бы не подумала, что поцелуй поднимет во мне нечто подобное.

Неописуемое чувство, которое не проходило, а усиливалось с каждым днем.

Одна рука Данияра сжимала талию, а другая скользила по моим волосам, которые я спрятала под капюшон.

Волна неимоверной нежности сносила мозги в дальний угол. Хотелось, чтобы этот миг не прекращался.

Частое дыхание.

Удары сердца.

Пульс, подобный скоростному поезду.

У него такие же эмоции, и они передавались.

— Носишь с собой? — Спрашивает Дан, упираясь лбом в мой, и я понимаю, что он нащупал в кармане, по которому скользнул рукой, прежде, чем захватить крепкими пальцами мое лицо.

Киваю, восстанавливаю дыхание и глядя в его темные глаза.

— Правильно, — выдает все так же тихо, чтобы слышала только я, а не лишние уши, которые нас постоянно окружали в школе, — Цветкова, — проводит большими пальцами по моим щекам, — я убью того, кто тебя обидит. Слышишь? Просто убью…

Глава 70

Ангелика

— У него работа, Ангелика, все жилищные условия в норме, чистота и порядок, благодаря твоим стараниям, а еще он трезв, как стеклышко. Органы опеки не нашли ни одного изъяна в твоем отчиме. — Петр Иванович хмурится, смотря, как Олежка прыгает в игровой комнате торгового центра, где мы разговаривали и пили чай. — Если бы был сигнал о попойке, избиении, то был бы шанс, понимаешь? А так я просто оклеветал достойного человека.

— Неужели ничего нельзя сделать? — Сиплю я еле слышно, теряя последнюю надежду на то, что все завершится хорошо.

— Если бы были зафиксированы побои… — Петр Иванович делает глоток чая и смотрит на меня. — Не знаю, Ангелика. Законно я не могу забрать сына у отца, который его не обижает и не дает повода для лишения родительских прав.

— Владимир все равно сорвется. — Шепчу я, переводя взгляд на счастливого Олежку.

— Тогда будем ждать этого момента, хотя я бы уже перевез вас в квартиру. — Петр Иванович проводит рукой по лицу и качает головой. — Мне страшно оставлять тебя там, Ангелика. Не прощу себе, если что-то случится.

Я замолкаю и пью чай, наблюдая за братишкой и переваривая информацию.

Недоброе предчувствие копошится в грудной клетке. С момента посещения органов опеки прошло два дня, а Владимир до сих пор и слова мне не сказал. Он молчал. Без каких-либо фраз уходил на работу и возвращался так же, безмолвно.

Петр Иванович отвозит нас домой и просит позвонить, если вдруг что-то случится. Я нехотя бреду к двери и достаю ключ. Олежка теряет весь радостный настрой, как только мы оказываемся внутри.

Тишина.

Последнее время она пугает больше, чем постоянное веселье отчима.

Его нет в квартире, и мы проходим к себе, но стоит мне включить в комнате свет, как в горле моментально появляется огромный ком.

Шкаф открыт. Все вещи выброшены.

— О, нет… — Вырывается из меня.

— Что случилось, Лика? — Непонимающе произносит Олежка, а я проверяю тайник, где лежали все накопления — зарплата, конверт от Петра Ивановича и помощь Елены Владимировны.

— Все хорошо, зайчик. — Произношу, прикладывая руки к щекам.

Сердце колотится с ужасной силой. Ладошки при этом мгновенно увлажняются. Если Владимир забрал все деньги, то сорвался. Как иначе это объяснить?

— Пойдем. — Говорю братишке и веду его в коридор. — Обувай ботинки. Еще погуляем. — Вымученно улыбаюсь ему, а сама нащупываю телефон в кармане.

Выходим из квартиры. Я трясущимися руками закрываю ее и беру Олежу за руку. Нужно немедленно позвонить Петру Ивановичу, чтобы он был наготове.

Мы уходим в соседний двор, откуда я наблюдаю за подъездом. Одновременно достаю телефон и набираю отцу. Не берет. Лишь длинные гудки. Ответа нет. Наверное, за рулем и не слышит. Снова жму на вызов. Когда он обрывается, вижу отчима, который идет домой с бутылкой водки в руке.

Прячусь за домом и улыбаюсь Олежке, который изображает самолетик. Петр Иванович не отвечает, и я по инерции набираю Дану. Он и Макс должны сегодня находиться на банкете. Череда благотворительных вечеров, которые они обязаны посетить. Звали меня с собой, но я отказалась. Не хотелось оставлять Олежку с Владимиром, тем более после посещения органов опеки.

Данияр не отвечает.

До Макса тоже не дозвониться.

Остается один выход. Вернуться в квартиру, но перед этим позвонить в полицию.

Руки дрожат, когда набираю номер.

Только гудки не идут.

Экран гаснет, и я мысленно себя убиваю.

Нет!!! Только не сейчас. Нажимаю на кнопку включения и жду, прикусив губу.

Бесполезно.

Пробую еще несколько раз.

Убираю разряженный телефон в карман и иду к братишке. Играю с ним, пока сумерки не сменяются темнотой. Переходим в наш двор и ходим кругами. Не знаю, что делать теперь. Какой выход искать? Если его нет. даже сейчас невезение накрыло с головой, когда, казалось бы, до счастья один шаг.

— А долго мы еще гулять будем, Лика? — Олежка спрашивает тоненьким голоском и тут же прячет нос за ворот, казалось бы, теплой куртки.

Я останавливаюсь, снимаю шарф и повязываю ему вокруг шеи, закрывая покрасневший носик. Наступивший ноябрь совсем не радует теплыми деньками, а сегодня вечером и вовсе дул пронизывающий ветер.

— Нет, зайчик, — я улыбаюсь и поправляю синюю старую шапочку, которая уже мала братишке, — еще немного и пойдем домой.

Олежка хлюпает носом и с надеждой смотрит на меня, и от этого взгляда все лопается внутри. Снова разрывается на мелкие частицы, и я обещаю себе, что обязательно что-нибудь придумаю и избавлю нас от кошмара, в котором мы живем.

— Ты ждешь, что он уснет? — Братик, не смотря на темноту, пытается отыскать окна нашей квартиры, а я чувствую их даже, стоя к зданию спиной.

— Олежка, — присаживаюсь на корточки и растираю своими руками его маленькие пальчики в тонких варежках, — у нас все будет хорошо. Обещаю. Мы все выдержим. Просто нужно чуть-чуть подождать.

— Если бы у меня была волшебная палочка, то я превратился бы в великана и растоптал его. Я не хочу… — Олежка часто задышал. — … не хочу…

От храбрости братика сердце сжалось в груди, и я притянула его к себе, поглаживая по спине. Я верила, что все наладится. Не может быть, чтобы черная полоса не прошла. За тьмой всегда есть свет. До него нужно добраться, и тогда все изменится.

Смахиваю слезу, которая предательски катится по щеке, и улыбаюсь, глядя на пятилетнего мальчишку, у которого глаза на мокром месте от несправедливости.