Страница 16 из 22
Но ему напомнили:
Ты поверь, что мы живем в невидимом,
Что теперь все более невиданно.
Вот так и проявляет себя (когда возникает беспросветная нужда в божественном вмешательстве) пресловутый принцип deus ex machina: на пороге распахнутой двери стояла маленькая черноволосая (ослепительно черноволосая) и очень красивая (ослепительно красивая) женщина, перед которой мог быть беспомощен даже тот, кто видит в невидимом.
– Апсара! Никаких сомнений. Зачем она здесь? – так мог бы подумать любой просветлённый; но – Идальго лишь (мысленно) воскликнул:
– Жанна.
Она услышала и то, и это. Спросила:
– Апсара? С чего бы? Нас перед тобой не пятьсот и не две-три сотни тысяч (предполагаемое число апсар в индуистском пантеоне): я совершенно одна. Как и ты.
Он подумал (вослед за её словам) логически: число апсар в "Ахтарваведе", "Махабхарате" и пуранах колеблется от двух-трех десятков до сотен тысяч. В "Ваю-пуране" упоминаются апсары двух видов – "мирские" (лаукика), соблазнявшие людей, и "божественные" (дайвика). К высшему, "божественному" разряду относились апсары, находящиеся в непосредственном услужении у богов и нередко по их поручению соблазнявшие асуров или аскетов, которые своими подвигами достигали чрезмерной власти над мировым порядком и становились равными богам. Соблазненные апсарами, риши теряли свою силу и становились простыми смертными. Так, согласно "Махабхарате", апсара Тилоттама соблазнила братьев Сунду и Упасунду, из-за нее убивших друг друга; апсара Гхритачи – риши Бхарадваджу, ставшего отцом Дроны; апсара Менака – мудреца Вишвамитру, родив от него дочь Шакунталу.
– Я никого не собираюсь от тебя рожать, – рассмеялась она. – Да и чрезмерной власти над мировым порядком ты никогда не достигнешь. Сколь бы долго не простоял на одной ноге – это не приблизит тебя к богам (а на демонов в миру есть какая-никакая управа).
Кар-р!
– Скажи, – сказала она. – Разве ботинок в твоей руке похож на крокодила? Сколь бы ты не именовал его калигулой (или калигой) – никакого сходства.
Кар-р!
Он знал: ни одного случайного слова! Он (всё ещё на одной ноге) был очарован и озадачен: как описать неописуемую красоту? Только словами мифа:
Вот что сообщал Будде о красоте апсар его брат Нанда в буддийской "Нанда сутре" (Сутре о Нанде): "Преподобный Учитель, в сравнении с этими розовоногими небесными девами [апсарами] девушка из рода Шакья, красивейшая на земле, подобна обезображенной обезьяне, у которой отрезали уши и нос. Она не имеет никаких преимуществ, даже частично она не может равняться с ними, здесь и сравнивать нельзя. Эти пятьсот розовоногих апсар намного красивее, намного прекраснее, намного очаровательнее".
А вот что говорится об облике и способностях апсар в "Адипарве":
"В тот самый миг, когда Арджуна вытаскивал крокодила из реки, тот внезапно превратился в стройную женщину, украшенную всевозможными драгоценностями. Она была как бы озарена, о царь, великолепным сиянием своего божественно пленительного тела. При виде столь великого чуда восхищенный Арджуна, сын Кунти, сказал женщине:
– Кто ты, о стройная женщина, и каким образом ты превратилась в обитающего в воде крокодила?
Женщина сказала:
– О великорукий воин, я апсара, некогда бродившая в лесах, где обитают боги. Зовут меня Варга, я возлюбленная бога богатства Куберы. У меня есть четыре подруги-апсары, все необыкновенно красивые, которые по желанию могут переноситься с места на место. Однажды я отправилась с ними в обиталище космического правителя…
Я была с четырьмя своими подругами Саурабхейи, Самичи, Будбудой и Латой … мы были опьянены своей красотой, молодостью и любовной страстью…". Кар-р!
Нет, вовсе не так (банальным вороньим воплем) прозвучало это мене, текел, фарес:
– Привет! – сказала она (причём – безо всякой многомудрости).
– Привет, – едва-едва высказал он (причем – словно бы говоря на том языке, который сам стоит на одной ноге). – Здравствуй, Жанна.
– Стань нормально.
– Конечно, – сказал он и опустил ступню в носке на пол.
– Если ты видишь юношу, парящего над землёй, – сказала она.
Он бросил на пол калигулу… Кар-р!
Вот он стоит перед нами (и перед Жанной) – как перед зеркалом. И в этом зеркале ничего не переменилось в изображении Илии Дона Кеханы. Незачем было его отражению в нас менять (опять же – в нас) свою позу.
В нас (своих читателях) он просто стоял и смотрел на неё. И даже сам не заметил, как перестал душой опираться о дверь. Ведь одна его нога – была закинута на небо, потому – он вполне твердо стоял на обоих ногах – в обоих мирах.
Но она его видела совсем другим: удивленным, обрадованным и восхищенным. Она видела его – и она собиралась его (у него же самого) похитить. Да и почему бы ей так не собраться? Она видела нелепого человека в нелепой жизненной позе: с рыцарской калигулой (в одной руке) и с продажными сестерциями (в другой мысли).
А он опять и опять удивлялся наличию в мире такой красоты! Даже в его мире (и даже на пороге его Божьего Царства) такая красота ослепляла.
Ведь пока ты внутри себя – считай себя и Бармой, и Постником, которым любой Иоанн Васильевич просто-напросто обязан выколоть очи; причём – лишь затем, чтобы ни в Суздальских землях и в землях Рязанских, и прочих землях не поставили лучшего храма, чем храм Покрова! Чтобы никто бы не смел глядеть ни на что, помимо такой красоты.
Вчера он расстался с её красотой, причем – так, что оба они ощущали себя униженными! Сегодня он взглянул на нее и опять восхитился.
А если смерти нет, то что есть красота,
Которую не видят люди?
А если так, то что есть высота,
Которая тебя разбудит
И (как душа) едва коснется тела?
А если смерти нет, то что твои слова,
Которые не станут делом,
Доколе не поднимет голова
Всю твердь небесную на крыльях лебедей?
А если смерти нет среди людей,
И некому вернуться из нее
И оглядеться, чтобы улыбнуться
И осознать владение свое
Пусть как грехопадение, но все же…
Но вот же он, Илья Дон Кехана, человек Воды! Вот он стоит пред этой немыслимо красивой женщиной на одной ноге (пусть это «всего лишь» одноногость его языка – в невидимом зазеркалье). Другой его половины на этой земле уже нет. Поэтому – он мог бы подумать (а потому – подумал), что сказал бы на его месте заключенный в долговую тюрьму дон Мигель? Или что сказал бы человек, который навсегда остается должен женщине – ибо расстается с ней…
Он бы взглянул на женщину, с которой уже расстался, и обязательно сказал бы себе:
– Я непременно должен иметь другую даму сердца: только она может достойно наградить рыцаря за его доблесть! Но где её (другую) найти? Любовь всегда одна.
И вот здесь его взор обратился бы… Кар-р! Его взор обратился бы на Дульсинею Тобосскую. На кого же еще, кроме живущей по соседству крестьянки? Ведь незачем ехать на край света, чтобы убедиться, что и там небо синее. Ведь для того, чтобы увезти с собой чье-то имя, необходимо (но никак не достаточно) просто расстаться с его прекрасной обладательницей.
Что иное могло бы прийти в его ум, помраченный от такой очевидности?
Только оче-видность. То есть – только то, что у человека вообще ничего в жизни нет, кроме Прекрасного Вчера.
Поэтому – он увидел сегодняшнюю (более того – пришедшую к нему) женщину – вчерашними глазами. Более того, он увидел сегодняшнюю женщину – не своими глазами; и он понял простую вещь: нет у человека никого ближе тех, с кем предстоит расстаться.
Теперь эта женщина никуда и никогда его не отпустит… Кар-р! Она везде будет с ним, везде будет напоминать: пророк! Ты всего лишь слабый и грешный человек; но – если из Царства Божьего – возможно уйти (к женщине), то из Первопрестольной – выдачи нет (ты Царь! Живи один). Отныне и на веки веков женщина опоздала.