Мой плохой мальчик

— Нормальная стена. У нас в универе такие же были, они фонтанчик с водой отгораживали от коридора.

Так боязно, что подруга догадается. Мы с ней близки, но я знаю Сашу — она осудит. И ей почему-то симпатичен Юра. Не в глобальном смысле, как женщине мужчина, а просто нравится, как человек. Она утверждает, что он очень интересный, необычный.

Однажды они с мужем посетили Юрину лекцию, потом разговорились на симпозиуме, и с тех пор Саша загорелась идеей исправить моего мужа и отправить нас в медовый месяц на Бали. Но на такое путешествие у нас нет денег, Юра все так же пьет, а про меня ей лучше вообще не знать.

Если она догадается, что я закрутила роман с малолеткой, она во мне очень сильно разочаруется. Да я не представляю ни одного человека, кто бы понял и поддержал мое стремление тереться телами с Волковым. Вообще ни одного. Даже мать и отец от меня откажутся. Ему девятнадцать, а мне тридцать.

— Слушай, а это не тот пацан, что выиграл соревнования по плаванию? За которого ты так сильно болела?

Каменею. Душа уходит в пятки. Я забываю, как правильно произносятся слова. Мне плохо. Я ненавижу вранье и изворотливость.

— Я не знаю, в смысле не помню, может быть, они все одинаковые. — Махнув рукой, начинаю активно болтать ложкой в чашке, размешивая и без того трижды перемешанный кофе.

— Крашеный какой-то. Зачем пацану красить волосы? Они сейчас все как попугаи. То голову красят, то дырки в ушах делают, а еще татушками разрисуются и ходят как павлины. Это же не мужик, а хохлома — старинный русский народный промысел — получается.

— У него нет никаких татушек, — случайно вырывается в защиту Андрея.

Тут же прикусываю себе язык.

Подруга внимательно на меня смотрит.

— Ну если это тот парень, что выиграл соревнования для нашего факультета, то у него не было никаких тату, — медленно выдыхаю, спасая остатки чести и совести.

Хотя какое может быть общественно-моральное достоинство у человека, трахающегося в аудитории? Я как таракан на кухне: залезла в хлебницу и сижу, прячусь. Меня обнаружат и начнут травить. Это лишь вопрос времени. Впившись взглядом в лицо подруги, я ищу хоть чуточку понимания. Она ведь шутила про мальчиков. Прикалывалась про их темперамент. Но я изучила ее как облупленную. Если только она узнает — она сдаст меня. Напишет докладную.

— Ах да. Точно.

— Они все на тебя пялятся. Помнишь, когда мы в ресторане стояли на День учителя, тогда на тебя тоже какой-то малой засмотрелся. Знатно мы тогда погуляли. Жаль, Юра не в курсе, что его жена совсем еще пацанов привлекает, может быть, пить бросил бы. Ты вообще как? Часто мужа радуешь? Может, от этого вся беда.

Хмурюсь.

— Ты считаешь, он пьет, потому что я ему не даю?

Подруга мрачнеет. И опускает голову.

— Прости, но ты сама говорила где-то с год назад, что не хочешь с ним спать, если вы поссоритесь. Что дуешься и неделями не разговариваешь. А тогда он еще не так сильно пил. Ведь причина всегда в состоянии человека. В том, как к нему жена относится.

— О, ты прям как моя свекровь. — Скрещиваю руки на груди и кидаю быстрый взгляд в сторону коридора.

Прозвенел звонок. Андрей подбирает с пола рюкзак и едва заметно складывает губы в воздушный поцелуй. Пижон.

Хочу улыбнуться, но сдерживаюсь.

— Я не как твоя свекровь и не надо меня так обижать. Просто вот взять моего дядьку: он пил всю жизнь, потому что очень любил тетку, а она его туда, — указывает взглядом под стол, — даже ни разу не поцеловала за тридцать лет брака. Вот как тут не пить? Вот была бы нежной, заботливой, разговаривала бы с мужем почаще.

Не могу это слушать. Мне хочется настучать Сане по голове. Поэтому я просто меняю тему. Не желаю ссориться. У меня должен быть хоть кто-то, с кем я могла бы разговаривать.

— Мама приехала, — делюсь домашними событиями, — Мишка в школу ходит, не то, чтобы сильно болеет, ну без температуры. Но сопли, остаточное. Вот она с ним: забирает после уроков, занимается. Заодно пусть у нас погостит.

— Пусть. При ней Юра не будет баловаться.

— Надеюсь.

И мне, пока мама не уедет, баловаться тоже не стоит. Она у меня все видит и понимает.

Глава 27

Миша все же разболелся. У него поднялась высокая температура, и я не смогла пойти в университет, зная, что мой сын в плохом состоянии. Взяла больничный.

Бабушка с нами. Юра на работе. Сажусь рядом со своим мальчиком и подношу ему чашку, доверху наполненную компотом из сухофруктов.

— Пей, сыночек. — Глажу Мишу по голове. — Чем больше выпьешь, тем быстрее поправишься.

— Мама, отстань, меня тошнит. Я не хочу пить. — Толкает он чашку с засунутой в нее трубочкой.

Я не обращаю внимания на Мишину резкость. Вижу, что ему плохо. Сына колотит, он сворачивается в клубочек под одеялом. Он бледный и крутится в постели, изнывая от жары. Проверяю ноги, они ледяные, начинаю растирать стопы и щиколотки, подрываюсь, тянусь к шкафу и достаю шерстяные носки. Читала что-то там про нош-пу в таких случаях, но так нервничаю, что не могу сообразить, что надо дать ребенку.

— Если ты не будешь пить, то жаропонижающие не помогут. Но надо потихонечку, чтобы не вырвало, Миш. Иначе придется вставлять свечку.

— Мама, ну какую еще свечку? Куда? Я же мужик! Папа говорит, что мужик не должен позволять такого! — Подрывается, начиная сопротивляться.

Закашлявшись, сын падает обратно на подушки. Миша не особо проблемный ребенок, но, как и все дети, капризничает во время болезни. Я сама терпеть не могу эту ломоту в теле. Пытаюсь его еще немного напоить.

Закрываю дверь в детскую и возвращаюсь на кухню к матери. Она моет посуду, намыливая губкой тарелки. Мама всегда работает. Не сидит ни минуты. Иногда я силой заставляю ее отдохнуть.

— Ну как он?

— Плохо. Держится тридцать восемь и шесть.

— Ох-хо-хо, — вздыхает мать. — Ты, когда маленькая была, тоже много болела. У нас еще школа далеко. Мы за час выходили и шли с тобой через поле. А утром, даже в сентябре, такой дубак, как будто зима почти. И вот ты намерзнешься, устанешь, и сопли ручьем. Но учиться любила. Шла в школу с радостью. Уже во втором классе сама начала ходить.

— Миша тоже любит заниматься. Ты же знаешь, он и в олимпиадах участвует и во всяких соревнованиях.

Поддерживаю маму вздохом, очень переживаю, когда сыну плохо. Заметив мою тревожность, мама меняет тему:

— Твой батя загорелся строить новый сарай. Я говорю: «Спину окончательно надорвешь». А он: «Вот в старом сарае у нас все гниет. Дрова отсырели. Топить будет нечем». Если бы кто ему помог. Сына-то нет.

Ее слова дерут наждачкой. Чувствую вину, что вышла замуж за Юру и в итоге они получили бестолкового зятя, который даже не может помочь им на старости лет.

— Ты же знаешь Юру, он это не очень. Он больше теоретик.

— Да уж. — Стряхнув капли с тарелки, мама засовывает ее в металлическую сушилку для посуды. — Твой Юра все не очень, — еще один вздох. — Думали, перспективный, а он… Главное, чтобы он при мне не пил. А то ведь я не ты. Я ему скалкой хребет переломаю.

— Мама, не лезь, пожалуйста, я сама разберусь. Только орать будет громче.

Скомкав полотенце, мама сердится.

— Жанночка, я тебе так скажу: если мужик дорогу потерял, ему надо показать направление. Помнишь, твой батя одно время увлекался, так я его быстро на место поставила. Выгнала в одних трусах на мороз и все сигареты в унитазе искупала. Он с тех пор боится. Знает, что на улице жить плохо.

— Я не такая, как ты, мама. Я не умею.

Вся моя жизнь — сплошное метание.

— Умеешь не умеешь, а бороться с этой заразой надо. Тетя Люда твоя с десяток бутылок в унитаз вылила, прежде чем дядю Севу уму разуму научила.

Поворачиваюсь к окну и смотрю вдаль. Держусь за спинку стула.

— Я разводиться решила. Вот он сейчас на симпозиум свой съездит. Методичку презентует. И скажу ему, что с меня хватит.

Проблемы, накопившиеся как снежный ком, давят на горло, и я начинаю плакать. Беззвучно. Лишь редкие капли текут по щекам. Мы с Юрой когда-то были очень близки. Куда все ушло?