Герой

— Идемте, — обратился к магу и наемнику Киммуриэль, выбежал из комнаты, потащил их за собой, затем быстро захлопнул дверь и закрыл ее на засов.

— Что ты узнал? — нетерпеливо спросил Джарлакс.

— Разграничение, — угрюмо произнес Киммуриэль.

— В смысле, граница? — в недоумении переспросил Громф. Киммуриэль покачал головой.

— У проницателей сознания есть слово для обозначения душевной болезни, — объяснил он. — Они называют ее разграничением, но имеется в виду как раз нечто противоположное: отсутствие разграничения, если хотите. Да, на нашем языке это означает границу, линию, разделяющую королевства, или фермы, или территории Домов Мензоберранзана. Но у проницателей сознания это слово означает особую болезнь, когда больной теряет способность разграничивать действительность и фантазии, теряет связь с реальностью.

— Я знаю нескольких верховных матерей… — иронически начал Джарлакс, но Киммуриэль оборвал его холодным взглядом, и выражение лица у него было очень серьезное.

— Мы все в какой–то степени этим страдаем, — продолжал псионик. — А многие, подобно тебе, стараются «заразить» этой болезнью других, они ведут такие убедительные речи, что жертва теряет связь с реальностью и начинает верить в то, что ей внушают.

Джарлакс, услышав комплимент, прикоснулся к своей широкополой шляпе.

— Иллитиды — уязвимые создания, — объяснил Киммуриэль.

— Однако именно такую тактику они используют для захвата рабов, — возразил Громф.

— Я тоже думал, что они как раз наименее уязвимы в этом смысле, — согласился Джарлакс. — Никогда бы не рискнул применить свое искусство для обмана проницателя сознания.

— Да, на них не действуют твои сладкие речи, — подтвердил Киммуриэль. — Они в силах противостоять любым речам, практически всем сторонним попыткам вмешательства и переубеждения. Но в их случае эта болезнь идет изнутри, когда они создают реальность в сознании других и поэтому легко могут потерять из виду границу между иллюзией и истиной, которую они пытаются скрыть или исказить.

— Самообман? — спросил Громф.

Киммуриэль кивнул.

— Значит, в конце концов они начинают верить в собственную ложь, — произнес Джарлакс. — Как я и сказал, мне знакомы многие верховные матери, страдающие этой болезнью.

— Сейчас речь идет о другом, — возразил Громф.

— Не совсем, — поправил его Киммуриэль, удивив и Громфа, и Джарлакса, который всего лишь хотел пошутить. — В обоих случаях заболевание является следствием гипертрофированной гордыни, самого смертоносного из грехов.

— Тогда Громф давно должен был умереть, — сказал Джарлакс.

— Тогда Джарлакс давно должен был умереть, — произнес Громф одновременно с ним.

Киммуриэль молчал, неодобрительно нахмурившись. Братья переглянулись и скорчили злобные гримасы они казались зеркальным отражением друг друга.

— Никогда бы не подумал, что среди грехов Дзирта До’Урдена числится гордыня, — наконец произнес Джарлакс, возвращаясь к насущному вопросу. — Наоборот, он страдает излишней скромностью, которая часто граничит с полным самоуничижением.

— Его болезнь — следствие внешнего воздействия, — объявил Киммуриэль.

— Фаэрцресс, — догадался Громф.

— Безумие, вызванное Бездной, — продолжал Киммуриэль, кивнув. — Оно порождено магией. — Он взглянул на Громфа, который начинал осваивать псионику, и предупредил: — Не вздумай пытаться вторгнуться в мысли Дзирта До’Урдена или исследовать его сознание, архимаг, потому что эта болезнь заразна. Поэтому и вскрикнул — даже я внезапно обнаружил, что на меня подействовало проклятие Бездны, я едва не поддался мыслям о неотвратимом роке и полному отчаянию. Пытаться провести четкую линию между реальностью и воображением в мозгу Дзирта До’Урдена — значит стереть эту самую линию в своем собственном мозгу. Дзирту это, естественно, тоже не поможет.

— О чем ты говоришь? — настойчиво воскликнул Джарлакс, и в голосе его прозвучала тревога. Ему даже в голову не могло прийти, что великий Киммуриэль не в силах исцелить впавшего в безумие Дзирта.

Киммуриэль вместо ответа беспомощно пожал плечами, и Джарлакс все понял.

— Но ты же сказал, что вылечишь Далию! — не сдавался наемник. — А ей намного хуже, чем Дзирту…

— Это разные вещи, — попытался объяснить Киммуриэль, но Джарлакс перебил его: — Или ты просто боишься заразиться?! — в гневе воскликнул он. — В этом дело, да? Ну что ж, тогда отведи Дзирта в город иллитидов! Пообещай им все, чего они только пожелают, если они вылечат…

— Нет! — крикнул Киммуриэль, и эта вспышка эмоций, совершенно нетипичная для псионика, потрясла Джарлакса и Громфа. — Нет, — более спокойно продолжал Киммуриэль. — Это большой риск. Ты хочешь, чтобы колония проницателей сознания потеряла представление о реальности? Представление о границе между их желаниями и истиной о мире? Представь, какие разрушения они могут принести… — Он замолчал, сделал глубокий вдох и взмахнул руками, словно в попытке обрести физическое равновесие. — Они ничем не сумеют помочь Дзирту, — бесстрастно произнес он наконец.

— Но Далия… — возразил Джарлакс.

— Безумие Далии — результат действий Мефила, — объяснил Киммуриэль. — Проницатель сознания внушил ей серию беспорядочных тревожных мыслей, вложил в ее мозг множество страхов, которые «запускались» при помощи «рычагов». Мефил создал в ее мозгу нечто вроде ловушки, капкана. Какое–нибудь слово или движение нарушает течение мыслей Далии и швыряет их в некий боковой коридор, не связанный с реальностью, и вот она уже заблудилась, и мысли ее движутся по кругу. И это невыносимое раздражение, сознание бессилия, в свою очередь, ведет к тревоге и смятению и усиливает безумие. Мефил проделал блестящую работу.

— Но ты сумеешь это исправить?

— Да, хотя процесс этот будет долгим и трудоемким. Я должен отыскать все «рычаги» и стереть «предложения», которые закрепил за ними Мефил. Но то, что создал Мефил, я могу уничтожить.

— А как же Дзирт?

— В его случае это магическое «стирание», а не просто предложения, ведущие в ошибочном направлении, — ответил Громф, опередив Киммуриэля. Псионик посмотрел на своего способного ученика и одобрительно кивнул. — Твой друг полностью сломлен, в его сознании совершенно стерта линия между его фантазиями, воображаемыми страхами и простой истиной и реальностью, которую он наблюдает, — продолжал Громф. — Он уверен, что чувства обманывают его, что истины не существует.

— Хуже того, воображение его наполнено сомнениями и ужасом, — добавил Киммуриэль. — Не страхом, который можно подавить усилием воли, а первобытным парализующим ужасом. По мнению Дзирта, все, что он прежде считал истиной, все, что он воспринимал как должное, как реальность, — не более чем масштабный обман, иллюзия, дело рук какой–то злой силы, какого–то демона, даже самой Ллос. Он считает, что богиня обрекла его на нескончаемые пытки.

— До чего нелепо! Оказывается, самомнение этого «скромного» воина превосходит все мыслимые пределы, — презрительно усмехнулся Громф, но взгляд Джарлакса ясно дал понять магу, что ему не до легкомысленных шуточек в этот мрачный момент.

— Ему не за что уцепиться, — сказал Киммуриэль.

— И даже его возлюбленная Кэтти–бри превратилась в замаскированного демона, — тихо произнес Джарлакс. Он наконец постиг всю глубину безумия Дзирта, понял, почему тот едва не убил Кэтти–бри и, скорее всего, снова набросится на нее при следующей встрече.

— Мы не можем провести эту линию снова, — предупредил Киммуриэль. — Это под силу только самому Дзирту. Любая внешняя попытка переубедить больного приведет к тому, что его снова охватит тревога. По его мнению, тот, кто хочет его утешить и уверить в том, что все будет хорошо…

— Лишь желает закрепить этот обман, — закончил Джарлакс.

Киммуриэль кивнул.

— Значит, он для нас потерян, — небрежно бросил Громф, и слова эти укололи Джарлакса в самое сердце. — Нам его не спасти. Он обречен совершать одну за другой трагические роковые ошибки, он никогда не станет прежним.