Алый дворец

Умэй медленно прошлась по крытым переходам. Провела рукой по перилам, смахивая пыль. Раньше здесь суетливо носилась прислуга, теперь коридоры были пусты и бездыханны.

Хвост тигра – так называлась пристройка с северной стороны главного дома, где отец часами просиживал в одиночестве, читая письма от глав других северных Дворцов и указания с императорской печатью. На столе все еще стояли догоревшие свечи. Умэй открыла двери, впуская тусклый мертвый свет закрытого тучами солнца. Собрала разбросанные по полу листки бумаги. Провела кончиками пальцев по кисти, деревянному столу, спинке кресла, представляя, что отец все еще сидит здесь, окунает кисть в тушь и выводит аккуратные иероглифы.

Умэй не узнавала многочисленные коридоры, не узнавала свою комнату и покои сестер и матери. Из них ушел свет, а в воздухе кружилась пыль. Все краски выцвели, а стены больше не защищали от холода. Он забирался в самые отдаленные углы усадьбы, превращая ее в стылую пещеру с заснеженных вершин гор.

В покои братьев Умэй никогда не ступала. И теперь она простояла у их дверей, прижавшись к ним ухом и слушая режущее уши безмолвие.

Последним, что она посетила, был храм предков. На алтаре возвышались погребальные таблички членов ее семьи.

Умэй омертвевшими от холода пальцами зажгла свечи и палочки благовоний. Опустившись на колени, она поклонилась родителям, братьям и сестрам. Замерла. Ей нечего было сказать им. Просить прощения? Сказать, что старается изо всех сил? Что бы она ни сделала, этого никогда не будет достаточно. Что сказал бы отец, увидев, во что она превратила их родовое поместье? Увидев, какую жизнь она проживает?

– Умэй?

Знакомый голос вывел Умэй из транса и сбросил обратно, на твердый ледяной пол могилы ее близких.

Умэй медленно поднялась и обернулась.

Встречу с этим человеком она откладывала так долго, как только могла. Ее жег стыд. За все, чему она ему обязана.

Чэнь Цинхэ40 был сыном главы Дворца Бэйху41 и ее верным другом, последним во всем мире. Умэй не видела его много лет. Она помнила Цинхэ еще неказистым нелепым юношей. Он не вырос прекрасным тигром, способным пленить сердца тысяч дев, но вытянулся и возмужал. Теперь Умэй едва достала бы ему до плеча.

С горечью она подумала о том, что господин Чэнь должен покорять Поднебесную своим мастерством, или жениться и обустраивать дом, полный тепла и будничной суеты. Или исполнять сыновий долг, ведь его родители еще живы. Но вместо этого он похоронил себя здесь, рядом с ее семьей, и так он отплатил ей лишь за то, что однажды она проявила к нему участие.

– Ох, Умэй, как же ты похудела! Неужели в столице нечего есть? – воскликнул Цинхэ и порывисто прижал Умэй к себе. Вот и еще одна вещь, за которую ей было перед ним стыдно: он ничего не знал о девяти годах в Тяньбао. Умэй убедила его, что должна неотлучно быть в Лояне при императоре.

Ее бросило в дрожь от того, что слишком теплым и слишком живым он был для этого места. Свеча, поделившись своим огнем с тысячей других, не станет гореть слабее. Но Умэй боялась, что Цинхэ когда-нибудь потухнет. Что горе, превратившее ее дом в заброшенную пустошь, выпьет до дна и его.

– Я рада видеть тебя. – сказала Умэй. Это была правда, но звучала она сухо и безжизненно.

Цинхэ было довольно и этого. Он ослепительно улыбнулся и крепко сжал ее длинную белую ладонь.

– Идем-идем, скорей! Все будут так рады видеть тебя!

Время близилось к вечеру. Умэй вместе с Цинхэ отправились к тренировочным платформам.

Ряды адептов Дворца Уфэн заметно поредели. Посеревшее лицо Цинхэ, когда Умэй спросила его о делах Дворца, многое сказало ей. Но картина, представшая глазам, была действительно угнетающей. Разве эти тощие, еле живые доходяги в поношенной темно-синей форме похожи на адептов одного из сильнейших Дворцов? Пусть Уфэн никогда не был слишком богат, но всегда почитался как один из влиятельнейших и уважаемых Дворцов.

Адепты поклонились Чэнь Цинхэ, и откуда-то с задних рядов вырвалось робкое «приветствуем главу». Цинхэ виновато, как нашкодивший пес, глянул на Умэй, но она не изменилась в лице. Ее не было почти десятилетие. Кроме того, она женщина. Неудивительно, что встретили ее прохладно. Пусть она дочь их главы и последняя его наследница… где же она была все эти годы? И должны ли они, гордые адепты Дворца Уфэн, раскланиваться перед женщиной? Умэй оставалось лишь порадоваться, что чужака из другого Дворца адепты и Старейшины встретили тепло, пусть и лишь потому, что не принимали ее саму.

Вернувшись в поместье, Цинхэ провел Умэй к западному павильону.

– Я не решился трогать кабинет твоего отца. Поэтому работал здесь.

Цинхэ распахнул дверь и впустил Умэй в тесную комнатушку, которую раньше использовал слуги как инвентарную. Все пространство занимали шкаф, стол и стертая подушка, на которой на коленях просиживал вечера Чэнь Цинхэ. Умэй кивнула ему и дала знак оставить ее одну. Им многое нужно было обсудить, но Умэй малодушно оттягивала этот момент.

Она перебрала все бумаги. Перечитала записи и подсчеты за последние девять лет. Тень легла на ее холодное хищное лицо. За прошедшие годы север пережил четыре кочевых набега. Полное разорение близлежащих деревень. Теперь не жители платили Дворцу за покровительство и защиту, а Дворцу Уфэн пришлось восстанавливать поселения за счет своих запасов. Ежегодная проверка из столицы и урезанное вдвое императорское жалованье – условия, на которые Умэй согласилась, чтобы ее дом не сравняли с землей. Здесь цифры вдруг уменьшались, и Умэй понимала: столичные чиновники находили новые «признаки мятежа» во Дворце-предателе. Это выжженое на семье Шань клеймо давало чиновникам возможность шантажировать Цинхэ тем, что императору на стол ляжет сообщение о новом бунте, который замышляет Дворец Уфэн. И Цинхэ был вынужден отдавать им все оставшееся от ежегодного жалованья. На Дворец наложили ограничение количества адептов, которое он может принять. Но оно было бесполезно: желающих вступить в ряды адептов неугодного императору Дворца становилось все меньше. Трое из шести Старейшин скончались. Новых из числа адептов Цинхэ не выбрал. Должно быть, он не хотел принимать решение без Умэй. Может, он писал ей письма в столицу. Письма с отчаянной мольбой о помощи, с просьбой вернуться. Письма, которые так и не попали ей в руки. Читая отчеты, Умэй поражалась, откуда Цинхэ брал деньги. Ему едва удавалось сводить концы с концами, но, стоило возникнуть острой необходимости, и он как по волшебству находил нужную сумму.

Умэй закончила с отчетами и впала в ступор на некоторое время. Ей на голову будто взвалили с десяток мешков камней. Положение Дворца было таким плачевным, что она не знала, за что хвататься. Но, сидя на месте, проблемы не решить. Умэй заставила себя подняться и пойти исполнять свои обязанности.

Самое южное здание, отводившееся под прислугу, оставалось единственным живым уголком в усадьбе. Все, кто остался верен семье Шань после того, как ее заклеймили предательством императорской фамилии, и все, кому некуда больше было идти, собрались здесь. Белые изможденные привидения с потухшими лицами. Увидев Умэй, они бросились к ней. Все хотели коснуться ее, заговорить с ней. Они твердили «молодая госпожа, молодая госпожа, вы вернулись, с возвращением, молодая госпожа». Эти люди с несмываемой печатью усталости на лицах походили на потерявшихся детей, которых наконец-то нашла их мать. Цинхэ стоял чуть в стороне, бесконечно счастливый и довольный. А Умэй кричала внутри. Почему эти люди так тянутся к ней, когда она годы проводит вдали? Чэнь Цинхэ рядом с ними изо дня в день на протяжении многих лет, кормит их, ведет, как пастух свое стадо, следит за поместьем. Так почему сейчас он в стороне, всеми забытый? Что в головах этих людей?

Умэй посмотрела поверх голов на Цинхэ. Тревога, внезапно отразившаяся на его лице, насторожила ее. Он косился в сторону закрытых наглухо покоев и нервно сжимал ткань своих длинных рукавов.

40

陈清河. 清河 – имя, означающее «чистая река»

41

北护 – «защита севера»