Страница 5 из 11
Меня приходили навестить девчонки. Маша и Роза выглядели подавленными. Они успокаивали, утешали меня. Но в глаза не смотрели. И я знала почему. И они знали.
Ко мне приходил Павел. Сидел возле меня и держал за руку. Серьезный такой, грустный. И некрасивый. Я всегда выбирала некрасивых и умных мужчин. Павел был таким: рано полысевший, невысокий, но очень и очень умный. Он что-то говорил мне, рассказывал. А я молчала. Не знала, что могу ему сказать. Он пытался меня подбодрить, а я попросила его уйти. Перед тем как покинуть палату, он посмотрел на меня и почему-то отрешенно сказал: «Не надо было тебе туда ездить. Все эти тусовки, вот они чем заканчиваются». Я смотрела и не могла понять – он ли это говорит или моя мама?
Родительница, кстати, была не в курсе моих приключений, потому что устраивала свою личную жизнь за пределами доступного роуминга. И это, пожалуй, единственное, что меня по-настоящему радовало. Ее присутствия здесь я бы точно не вынесла.
Через день после похорон Светки пришел Сергей. Я не ожидала его увидеть и не знала, что ему сказать. Просто лежала молча и тихо плакала, слушала его монолог. Он очень постарел и как-то осунулся. От его мужественности, самоуверенности и красоты мало что осталось. Сплошная печаль.
– Ты же знаешь, как она хотела замуж. Мы долго к этому шли. Сам не знаю, что меня останавливало. Дела, дела. Ее хоронили в свадебном платье в закрытом гробу. Мы не успели. Я не успел, я… – он не договорил и начал тереть лицо, прогоняя слезы, но его голос выдавал всю горечь.
Я просто выла, не было сил сдерживаться.
– Она очень любила тебя. Она всегда говорила о тебе с восторгом. О том, какая ты умная, не такая как все. Какая смелая. Вась. Я тебя ненавижу. Ненавижу тебя, потому что не понимаю. Ты должна была ее спасти. Должна. Она бы тебя не бросила никогда, – сказал он, встал и вышел из палаты.
Он исчез, а его слова продолжали звучать в ушах, набирая обороты: «ты должна была ее спасти, должна». Я уже ничего не соображала. Я слышала только его голос, который разносился по телу. Моя внутренняя система сломалась. Я встала с кровати. Выдернула капельницу и пошатываясь поковыляла к батарее. Врач говорил, что любое сотрясение – это риск для меня. Любая травма – ключ к «тому» миру. Я осознанно шла туда. Мне так хотелось, чтобы внутри замолчало. Чтобы голос заткнулся и пришел полный покой. Зажмурилась и со всей дури приложила себя головой о холодный чугун. Я почувствовала боль, а потом взрыв в ушах. И мир перестал меня волновать.
Глава 4
Мое счастье было недолгим. Очнулась я уже в палате реанимации, со всех сторон обложенная всякими проводами и гудящими приборами. Возле меня стоял какой-то незнакомый врач и что-то рассказывал Розе. И почему она оказалась рядом, когда вход в реанимацию, насколько я знаю, запрещён? Хотя ее способности уговаривать мужчин всегда были на высоте, так что вопрос ее чудесного появления можно смело снимать с повестки дня.
Голова гудела, а тела своего я не чувствовала, и это здорово напугало. Я попыталась пошевелиться и застонала.
Врач замолчал и с явным осуждением посмотрел на меня. Розка же не стала тратить время на бесполезные гляделки и зло зашипела:
– Идиотка! С такой травмой, как у тебя, – прямой путь на огород, овощем, – она кивнула на соседнюю каталку, где лежал мужчина и, очень надеюсь, нас не слышал. – Это тебе надо? Твой план? Лежать и ходить под себя? Или, может, ты хочешь к подруге нашей, составить компанию наверху? Может, жалеешь, что сама трупом не стала? Ну а что?! Помоги маньяку – убей себя сама! Дура! Единственное верное, что ты сделала– жизнь свою никчемную сохранила, сумела выбраться и не попасть в ад. А потом вот так решила работки врачам прибавить? О батарею? В следующий раз в окно прыгай. Чтоб наверняка, а не так по-тупому, – сказав последнюю фразу, Роза притихла.
А я почему-то прониклась… Действительно идиотка. Даже уйти нормально не смогла.
Врач заговорил спокойнее, но было видно, что слова подруги он полностью разделяет:
– Нам пришлось сделать вам операцию. Вы точно родились в рубашке, потому что все прошло достаточно успешно, и прогноз в целом неплохой. Теперь вас ждет длительная реабилитация. Возможно, будут сложности с речью. Возможно, с подвижностью. Но точнее можно будет сказать в период восстановления. Мозг – штука непредсказуемая. Операция была проведена ювелирно. Ваш хирург – признанный гений, просто скажите «спасибо» за такое везение. Попался бы какой другой – вы бы точно больше не встали. Так что будете на него молиться. Хотя… – врач замолчал и посмотрел на Розу. – Сейчас вам нужен полный покой. Через несколько дней, когда мы будем уверены в вашем состоянии, вас переведут в палату. Пойдемте, – сказал врач Розе и вышел.
Подруга отправилась за ним, зло зыркнув на прощание. Мне не дали даже слова сказать, поэтому я просто моргнула в знак согласия. А что мне еще оставалось делать?
Я не ощущала острой боли, состояние скорее было ватным. Я не чувствовала вообще ничего. Ни вины, ни стыда, ни тяжести своего нового статуса «больной». Ничего. Тупое безразличие, которое пришлось мне по душе настолько, что рот мой растянулся в улыбке. Интересно, чем меня обкалывают таким забористым?
Через неделю меня перевели в палату, и начался процесс восстановления. Благодаря Розе и ее колдовским чарам в моей карте не было записи о попытке разбить свою головушку о батарею. Все считали, что я просто неудачно упала с кровати. Чудеса!
Несчастный случай, так сказать. Мне было все равно.
Тело мое восстанавливалось, только покалывания то тут, то там слегка раздражали. Левая часть была тяжелее правой, и меня немного перекашивало, но врач сказал, что это вполне нормально. Даже волосы начали расти маленьким щетинистым ежиком. Да, мои локоны до лопаток пришлось сбрить перед операцией. А еще я изрядно скинула вес за все это время лежания в кровати. Да и черт с ним. Вот бы мама порадовалась, что дочери наконец-то удалось похудеть.
Язык был не очень послушным. Я говорила с трудом, мямля как пьяная. Но врач сказал, что это дело поправимое. Придется заново разрабатывать речь, и это не так страшно, если у тебя есть деньги на специалиста. У меня, кстати, денег особо не было. Мне показывали упражнения, и я даже старалась что-то повторять.
Мой дорогой Павлик приходил ко мне редко. Настолько редко, что первое время я и не чувствовала, что кого-то не хватает. И была рада. Говорить нам было не о чем. Удивительно, как быстро это стало понятно в новых обстоятельствах. До этого мы почти два года играли в удобные отношения. И вот их исход – все впустую. Мы абсолютно чужие друг другу люди. Поэтому я очень попросила его больше не приходить. Никогда. Кого мы обманываем? Пара из нас не сложилась. Мне кажется, он вздохнул с облегчением.
Маме моей так никто и не стал звонить. Зачем отвлекать женщину от самого важного в жизни? От счастья. Я с этим тоже смирилась с удовольствием, потому что если бы мать появилась в больнице, я бы точно вышла в окно.
Меня продолжали расспрашивать про ту злополучную ночь. Пытались нащупать особые приметы таксиста, вытянуть хоть что-то, за что можно уцепиться, но сказать мне было нечего. По качеству и количеству вопросов я поняла, что дело Светы перешло в разряд совсем безнадежных. Но степень изощренности убийцы наводила на мысль и опасения, что это не обычное преступление, и есть риск, что в городе появился какой-то псих. Я слышала, о чем говорили медсестры. Люди были напуганы. Город жил в предчувствии беды. И новая трагедия не заставила себя долго ждать.
Я узнала обо всем от Маши. Она пришла ко мне с апельсинами и цветами.
Села возле кровати, взялась за краешек моего одеяла и прошептала:
– Прости меня, Вась. Я ведь ужасно на тебя злилась, а сейчас чувствую себя такой дурой. Тебе столько всего пришлось пережить, – она замялась.
И я понимала, почему она чувствует себя неловко. За все то время, что я находилась в больнице, ко мне приходила только Роза. Маша передавала свои приветы и наилучшие пожелания. Но я знала, что она не придет, она винит меня, как и Сергей. Я почувствовала еще тогда ее тяжелый взгляд. И это не добавило мне легкости и оптимизма. Желание стукнуться головой о батарею было хоть и навязчивым, но вполне осознанным. Я знала, что была неправа, каждой клеткой тела я чувствовала свое предательство.