Страница 48 из 70
— Относительно. Довести самый конец, это процентов десять уже сделанного. Клинические испытания. И можно будет загонять на коррекцию первый опытный список.
— Который, ожидается, станет первым списком счастливчиков?
— Да.
— Ну вот если даже на этом этапе такое нездоровое оживление, то я тебе голову на отсечение даю: чем ближе к клиническим испытаниям, тем больше будет давление на тебя. В геометрической прогрессии.
— Это не секрет. Такое бывает… Бывало, — поправилась Хамасаки, — при релизе любого революционного продукта либо концепта.
— Все предыдущие "революционные" продукты либо концепты никаких революций по факту не делали. Так, улучшали по мелочи текущее. А вот когда вместо чётко лимитированной жизни замаячит перспектива бессмертия — передергивание судьёй фактов под влиянием знакомого прокурора тебе покажется даже не цветочком, а так. Рисунком из детской раскраски с первой её страницы.
— А ты предлагаешь обозначить границы прямо сейчас?
— Я думала, мы с тобой именно поэтому и образовали тандем. — Дальхис выглядела серьёзной и собраной. — Наша договорённость в силе: твои мозги и решения — мои руки, инструменты, и работа. Но поскольку аналогия достаточно условна, позволяю себе обратить твоё внимание: ты годами жила без опыта использования этого инструмента, вы тут просто заплыли жиром и оторвались от нормальной улицы. Реальные нравы другие.
— Я не спорю, но пока думаю, что у человека должны быть какие-то сдерживающие моменты.
— А я знаю. Именно поэтому я к тебе и приклеилась: ты очень рациональная, не стерва, не теряешь голову и имеешь свою систему ценностей. — Эскобар перевела дух. — Я тебе просто напоминаю: этот инструмент у тебя есть и, по моему личному опыту в других местах, обозначить границы твоей терпимости для других личностей нужно жёстко и сразу. Чтобы у следующих даже желания не возникало пытаться пробовать тебя на прочность. Сегодня Рыжий, а завтра кто? И неважно, что лично он чудом отбоярился.
— Я оценила, что ты даже не поднимаешь вопроса о природе этого чуда.
— А мы никогда не лезем в чужие дела, — твёрдо отчеканила Дальхис. — Я тебе сразу сказала, нам редактура гена неактуальна. Твоё тело — твоё дело. Твоё решение — твои последствия. Просто мне кажется, что когда противоположная сторона начинает пытаться вцепиться в твоих детей, это уже априори смена правил игры на анархию. Так?
Хамасаки промолчала.
— А с этим нужно бороться всерьёз. В футболе подобного беспрецедентного нарушителя правил просто удаляют с поля, знаешь зачем?
— Нет, не знаю. Никогда не интересовалась этой игрой.
— Не любите вы футбол… Чтоб другие, играющие
***
— Что там у вас было в суде?! — когда я после заседания возвращаюсь на транспорте HAMASAKI INCORPORATED в резиденцию Мартинес, меня с порога встречают обе матери.
— Да там два дебоша подряд, один на другом, — подробно пересказываю и затею Айи, и демарш её полицейского земляка. — Судья в итоге тупо сбежал, патрульный — за ним в дверь. Мы подождали некоторое время, затем с вашим адвокатом зашли к какому-то начальству. Японцы между собой наверное пятнадцать минут говорили не по-английски, я ничего не понял.
Тика слегка морщится, как будто от досады:
— Я даже со своего терминала не могу достучаться туда. Как будто сбой системы, хотя сбоя нет.
Молча развожу руками. Понятия не имею, чем закончился забег копа-латиноса за судьёй-японцем по коридорам суда.
— Айя уже дома, — Дальхис Эскобар буднично касается губами моего виска. — У себя: её из здания вывели и официально запретили туда сегодня возвращаться. Ана и Миру тоже с ней.
Разговор происходит в просторном холле. В дальнем углу, между кадками с фикусом и пальмой, с низкого кресла поднимается девушка:
— Хамасаки-сан, я тоже пойду туда? Чего мне здесь сидеть?
— Да, конечно, — Тика слегка озадачивается, но затем как будто берёт себя в руки.
— Пошли, заодно покажешь, где тут что, — миловидная японка лет двадцати пяти по-европейски берёт меня под руку. — Я о тебе уже наслышана.
Захлопнувшаяся за нами дверь отделяет коридор, по которому мы шагаем, от помещения, где остались женщины.
— А ты сама-то кто? — задаю встречный вопрос.
Вообще-то, частично я знаю ответ, но он явно нуждается в уточнениях.
Потому что под руку сейчас меня держит именно та девчонка, которую на известном видео насиловал родной отец Миру, Хадзимэ Хамасаки.