Ревик (ЛП)

Эта мысль казалась тревожной… во всяком случае, с точки зрения Кали.

Она невольно вспоминала наглую ярость, которую та обрушила на Ревика посреди улицы, её готовность навредить ему, её собственничество и откровенное владение его светом.

Неудивительно, что Ревик демонстрировал некую двойственность касаемо своих отношений в том единственном разговоре с Кали.

Хоть была Элан Рейвен его девушкой, хоть нет, Кали чувствовала в свете голубоглазой видящей более сильное присутствие Шулеров по сравнению с Дигойзом Ревиком. Учитывая это, а также ревнивость женщины и её проблемы с самоконтролем (по крайней мере, в отношении Дигойза), Кали посчитала, что эта женщина представляет для неё угрозу.

Учитывая то, как Рейвен отреагировала на то, что они с Дигойзом меньше двадцати минут поговорили у бассейна, возможно, она представляла большую угрозу для жизни Кали.

В любом случае, переехать в другой отель казалось здравым решением.

Теперь Кали жила подальше от реки, в «Каравелле», более крупном и дорогом заведении, битком набитом иностранцами и военными корреспондентами.

Хотя отель был знаменитой достопримечательностью города, особенно для иностранцев, Кали понимала, что ей надо остановиться в месте, где иностранцы не привлекали внимание. Ей также нужны были достаточно комфортные условия, чтобы там предоставляли нормальное обслуживание номеров — и желательно, чтобы место находилось достаточно далеко от реки и позволяло ей легко скрыться в городе.

Даже по сравнению с «Грандом», в «Каравелле» Кали чувствовала себя менее выделяющейся.

Её анонимность здесь стала облегчением, и не только из-за друзей Дигойза.

Большинство глаз, наблюдавших за ней здесь, в «Каравелле», принадлежали людям — в отличие от тех, кто замечал её на маленьких улочках возле «Маджестика» и «Гранда». Те, кто смотрел на неё, делали это по обычным причинам, не связанным с её расой, Дигойзом Ревиком или даже самой Кали.

И всё же она почти не выходила из номера на протяжении семи дней или около того.

Она толком не позволяла себе подумать о том, чем это вызвано.

Тем временем, она не переставала осознавать присутствие Дигойза Ревика.

По той же причине она знала, что он по-прежнему в городе. Она уловила тот один раз, когда он уезжал, предположительно по работе. Она почувствовала, когда он вернулся. Она чувствовала, как он искал её, практически сразу после возвращения. Она ощутила его раздражение и облегчение из-за того, что она до сих пор в Сайгоне, что она не уехала.

Она не уехала, хотя отчасти ей этого хотелось.

Она отчётливо чувствовала, что они скоро снова поговорят.

Она хотела быть здесь, когда он будет готов.

Кали не забыла, как легко Дигойз сумел её выследить, хоть Кали и думала, что он не заметил её слежку. Она так долго жила в глубинке с Уйе, что забыла, каково это — когда кто-то из её рода замечал её.

Её навыки скрываться опасно ослабели за последнюю сотню лет.

Уйе тоже говорил ей об этом.

Уйе предупреждал её, что она может не справиться.

В отличие от него, она не была тренированным разведчиком. В отличие от своего супруга, она не до конца понимала, чему противостоит в лице Дигойза Ревика или Шулеров в целом. Уйе снова и снова вбивал это ей в голову, твердил, что она не должна его недооценивать.

Вспомнив его слова, она занервничала ещё сильнее.

И всё же она не развернулась, чтобы пойти обратно в «Каравеллу», как бы ей ни хотелось этого. Вместо этого она продолжала идти по тихим сайгонским улицам, сама не понимая, зачем и куда идёт. По дороге она подмечала, где находится, смотрела на бело-жёлтые здания во французском стиле, шагая по узкой улочке, которая в итоге приведёт её к реке.

В итоге она прошла мимо «Гранда».

Это был первый раз, когда она оказалась в данном районе после того разговора с Дигойзом у бассейна. Было ещё рано, последние минуты перед рассветом, когда она прошла мимо здания во французском колониальном стиле. По той же причине никто не проходил через те стеклянные двери.

Единственными, кого она видела на улице, были два чёрно-белых бродячих кота.

Кали ушла из «Каравеллы», когда небо было ещё тёмным, и всё же её удивило, что прошло так мало времени.

Ей казалось, будто она часами бродила по улицам Сайгона.

Даже в свете тусклых мигающих фонарей она видела, что большую часть взорвавшейся машины убрали. На пыльной дороге перед отелем не осталось обломков, и даже стекло во входных дверях и длинных стеклянных окнах по бокам от входа было заменено.

Подойдя ближе, она увидела, что эти двери теперь охраняются, даже в такое время суток, и охранники выглядели местными.

Но оставались другие намёки на случившееся.

Замысловатые белые кадки для пальм, стоявшие по обе стороны от дверей, оставались обуглившимися и потрескавшимися, их содержимое частично почернело от взрыва. Подпалины виднелись и на белой краске фасада отеля, а также образовывали некую похожую на звезду фигуру на брусчатке, которая вела к берегу реки.

Глядя на эти следы, вспоминая видящую с бирюзовыми глазами, которая пыталась подстрелить и побить Дигойза Ревика пистолетом, Кали поймала себя на мысли, что надо вернуться в помещение прежде, чем солнце слишком высоко поднимется на небе.

Вопреки этим наверняка мудрым мыслям, Кали всё равно пошла к реке. Совсем как она без единой ясной мысли покинула гостиничный номер, она так же продолжала шагать, не принимая ни единого осознанного решения.

Несмотря на усиливавшуюся нервозность, она невольно наслаждалась видом города в такое тихое и чистое время суток. Она беззвучно шла по брусчатке мимо тёмных витрин, закрытых церквей, буддистских храмов и французских кафе с выключенным освещением и запертыми окнами. Не считая редких звуков проезжавшей машины, мопеда или радио вдалеке, она не слышала ничего, кроме птиц, а также тихих звуков из помещений — например, из пекарни, которая уже трудилась над производством хлеба.

Ей всегда нравилось гулять ночью.

Ей особенно нравилось гулять в предрассветные часы.

Однако, в отличие от Калифорнии, здесь никогда не холодало полностью, даже в такие ранние утренние часы. Воздух оставался влажным и слегка душным, хотя был всё же прохладнее, чем днём. Прохладный ветерок обдувал её тело и побуждал летучих мышей и других ночных жителей сокращать популяцию насекомых.

Но теперь, идя уже какое-то время, Кали чувствовала надвигающуюся дневную жару.

Её шёлковое платье, пошитое по местной моде (опять-таки, в надежде привлекать поменьше взглядов в такое время), уже сделалось влажным от пота и потемнело от пыли, когда она добралась до берегов реки.

К тому моменту солнце выглядывало из-за горизонта.

Кали почему-то почувствовала себя лучше, остановившись и посмотрев на реку — может, потому что это изначально было точкой её назначения, а может, просто потому что она размяла ноги и поработала мышцами, которые не привыкли к длинным периодам безделья после её жизни в Калифорнии.

Там они с Уйе постоянно были чем-то заняты — работой в саду, охотой, визитами в город или просто долгими прогулками в тихих лесах, которые кишели птицами и растительностью даже прямо возле их дома.

Прямо перед отъездом она вместе с Уйе чинила крышу, готовясь к зиме.

Подумав об этом теперь, Кали вздохнула.

Уйе наверняка уже доделал работу.

К тому моменту, когда она вернётся домой, он наверняка уже починит ставни и заменит старые наружные рамы в окнах.

Она долгое время стояла у реки, наслаждаясь тишиной раннего утра.

Она наблюдала, как солнце всё выше поднимается над горами за рекой Сайгон, и улыбнулась, наблюдая за рыбацкими лодками, которые появлялись на золотистой воде. Она задержалась на землистых берегах, пока река постепенно оживала, и обняла себя руками, дрожа под первыми горячими лучами солнца.

Кали провела примерно час, наблюдая за быстрым течением и лодками, а также военными кораблями с южной стороны города и местными пароходами, которые возили пассажиров с одного берега реки на другой.