Правительница Д'Хары

Когда расстояние между двумя противниками было уже вдвое меньше, их взгляды невольно пересеклись, и у обоих не осталось ни малейших сомнений в том, кто был перед ними, а тем более — кем они были друг для друга.

— Рад лично приветствовать вас здесь, лорд Рал! — осклабился Исповедник, притворно салютуя. Он поставил ногу на грудь только что пораженного им д’харианского солдата, надменно вытирая кровь с меча об его одежду. Ричард стиснул челюсти, но не позволил себе большего выражения эмоций. Он заметил, что бой вокруг них стих в радиусе нескольких десятков шагов, что, скорее всего, было инициативой имперцев. Даже Бердина и Рикка, неотступно следовавшие за Ричардом и прикрывавшие его спину в этом бою, были довольно далеко, и не смогли бы защитить его при необходимости, и в этом четко угадывалась стратегическая линия его противника. Он давно ожидал его.

Впрочем, в чужой защите не было никакой нужды — Ричард находился именно там, где ему следовало быть. Наглая ухмылка юноши дала мужчине понять, что он испытывал ту же жажду боя, что и он сам.

Они оба не видели более причин для промедления. В мгновение ока противники оказались на расстоянии вытянутой руки, обрушивая друг на друга шквал ударов, точно следовавших один за другим.

Как ни странно, атаковал по большей части оппонент Искателя, делая это также ловко и уверенно, как и раньше, словно перед ним был абсолютно рядовой соперник. Его самоуверенность была вполне оправдана мастерством владения оружием, но все же Ричард не уступал ему ни сантиметра собственных позиций. Рвение соперника было точно уравновешено холодным спокойствием Ричарда.

Лязг металла сопроводил очередное столкновение клинков, которое продолжалось не более доли секунды. В следующее же мгновение меч Исповедника описал дугу, готовясь задеть бок Искателя, но второй легко отклонил его удар. Это действие было не более чем заигрыванием с соперником, но все же скорость движений юноши пока производила должный эффект, и вскоре Ричард начал отступать, пусть и на фут с каждой новой атакой, но все же.

Манера ведения боя обоими мужчинами была во многом схожа: они оба были расчетливы, техничны и упрямы, но при этом в их движениях читались одинаковые грациозность, пластичность и легкость, не свойственные никому другому. Ричард понимал, что человек, от меча которого он отклонился буквально секунду назад, защищая свое правое бедро от легкого и проворного выпада, был во многом равен ему в умении ведения боя.

Но холодная голова Искателя неустанно подсказывала бреши в поведении противника, и его решительность и самовлюбленность были одними из них. Очередной удар Томаса, направленный в плечо Ричарда, стал поворотным моментом в их бою. Ралу не стоило большого труда догадаться, что сейчас, даже не коснувшись его плеча, а лишь забрав себе внимание противника, меч вновь опишет дугу, но теперь удар будет настоящим, и направленным, скорее всего, уже в его сердце.

И в момент, когда лезвие приблизилось к его плечу на самое опасное расстояние, Ричард, твердо проигнорировавший первостепенное желание лезвием собственного меча отвести угрозу, вместо этого резко развернулся всем телом на одном месте. Время замедлилось в его восприятии, и вот, когда на остатках приложенной силы клинок Томаса направился туда, где еще момент назад была заключена его победа над Ричардом — в его сердце, Рал уже завладел преимуществом.

После чужой ошибки, совершенной за долю секунды, Искатель перешел в атаку. Его пыл, ранее скрытый за глухой обороной, теперь явился во всей своей силе. Противник не был обескуражен этими изменениями, но его лицо, на котором доселе едва ли не играла уверенная ухмылка, теперь казалось более сосредоточенным, если не напряженным.

Меч Ричарда неизменно метил в горло Томасу, заставляя того постоянно закрывать именно эту область своего тела. Такую самоуверенность, как отвлекающий замах, Ричард позволил себе лишь однажды, но Исповедник никак не отреагировал, а уж тем более не отвлекся от основных целей его противника.

Искателя вела злость, которая многократно усиливалась магией его меча. Он чувствовал, как чистая, первородная сила курсировала по его венам, как отчаянно она стучала в его висках и как сильно легкие требовали воздуха, все больше и больше. Мужчина не знал усталости, нанося каждый удар все более точно, все более ожесточенно, все более расчетливо. И пусть противник был силен, даже очень силен, в его технике не доставало одной составляющей: жажды справедливости. И в тот миг, когда она достигла своего апогея внутри Ричарда, один точный удар, в который была вложена вся сила, что только была у Искателя, решил все.

Момент — и меч вылетел из рук Томаса, мгновенно попадая в месиво, которое когда-то было землей. Конец Меча Истины упирался в кадык юноши, практически царапая его кожу. Ричард мог бы сделать это прямо сейчас — один мгновенный жест, и юноша перед ним стал бы мертвым телом, лишенным души. И все же он медлил, а его взгляд невольно встретился со взглядом Исповедника. Его глаза были темны и пусты, словно чертоги Владетеля на самой заре времен, и в них не было ни единой человеческой эмоции — ни страха смерти, ни вины, ни раскаяния. Они были так похожи на его собственные, но в то же время чувства, что отражались в них, были не похожи ни на что, что было бы связано с жизнью или желанием жить.

Однако за это кратчайшее время Ричард увидел — вернее, услышал и то, чего никак не ожидал. Где-то вдали раздавались звуки бежавшего человека, поступь которого была слишком легкой для любого мужчины, и на фоне утихавшего лязга металла это казалось чем-то невообразимым.

— Ричард! — донесся до него крик Никки, находившейся слишком далеко от обоих мужчин, но быстро сокращавшей расстояние между ними. — Прошу тебя, остановись! Тебе нельзя убивать его!

Искатель, до этого момента не сводивший глаз с Исповедника, под действием сказанных ему слов оказался неспособен к движению. У него не оставалось другого выбора, и он обернулся, лишь на долю мгновения захватывая взглядом силуэт Никки и потерянное, искаженное от волнения и страха лицо. Он был буквально пригвожден к земле его выражением.

Этой секунды, никчемной по сравнению со всем временем мира, оказалось достаточно для Томаса, чтобы попытаться сохранить свою жизнь. Он резким и сильным движением ноги выбил из рук Искателя меч, и, не даря тому ни единой секунды для маневра, схватил за горло. В то время как от силы рывка юноши мужчина потерял равновесие и рухнул на колени, за его спиной послышался крик. Исповедник словно со стороны наблюдал, как бывшая Сестра Тьмы подняла руки, собираясь остановить его. Но ничто не появилось из ее открытых поднятых ладоней: ни огненного шара, ни грома, ни молний. Она была не глупа и сама понимала, что исповедь действует гораздо быстрее, чем даже сила ее темного дара.

Томас взглянул на Ричарда Рала снизу вверх, и в его взгляде читалось торжество. Рука, сжимавшая горло, слегка ослабила свою хватку, но продолжала касаться кожи, а Исповедник поддался искушению и все же позволил и себе получить самоудовлетворение в чужой слабости. Он уверенно взглянул в лицо противнику, надеясь увидеть там страх, мольбу и ненависть, как вдруг застыл, пораженный.

Ричард Рал, хоть и стоявший на коленях, глядел прямо на Томаса, при этом не испытывая ни малейшего страха перед его силами или перед его преимуществом. В его взгляде, теперь не отягощенном магией Меча, все еще горело пламя, пусть и более хрупкое, теперь не магическое: это было пламя самой жизни, вечной и бессмертной свободы, пробившееся из самых глубин души этого человека именно сейчас, когда он был в шаге от потери собственного бессмертия — своей души. Но страх… его не было. Он был полностью выжжен в этот решающий момент.

Ноги Исповедника стали ватными от одного осознания, что подобное пламя могло погаснуть раз и навсегда. Но из-за кого? А самое главное: во имя чего? Ведь та же самая внутренняя сила, которую он чувствовал в себе все это время, которая была его голосом милосердия — свобода, которую Джегань пытался заточить в клетке, именно эта свобода, возможно, была тем, что роднило его с этим совершенно чужим человеком.