Правительница Д'Хары

— Отразил? — в неверии спросила Никки. — У него не было причин защищать Джеганя.

— Тем не менее, я видел это собственными глазами.

— Я видел этого юношу, когда Магистр возводил границу. Он помогал ему в этом, — вступился за Томаса третий солдат. Два других не стали перечить: поступок молодого человека ввел их в ступор, но тот факт, что он все это время был на их стороне, оставался непререкаемым.

— Что случилось после? — Кэлен отчаянно надеялась, что услышит ответ на самый важный для нее вопрос, но сведения д’харианцев заканчивались ровно на этом моменте. Далее они помнили лишь бегство имперцев, о котором уже готовились рассказывать своим внукам.

По мере продвижения от периферии лагеря к его центру окружение шестерых всадников практически не менялось. Изнуренные лица, тихие разговоры и полное оцепенение людей, в глазах которых читалась вся глубина их неполноценности. Они сражались за свободу и за лорда Рала, который когда-то, свергнув отца-тирана, дал ощутить им ее вкус. Пропавшая связь дезориентировала их, заставляя меркнуть радость от победы, давшейся столь дорого.

Часовые у шатра командования приняли лошадей Кэлен, Никки и Кары, позволив им пройти внутрь втроем. Никто не обмолвился ни словом: Никки и Кара молчали почти весь пути из Касски, который занял больше суток, из-за полного отсутствия настроения, а Кэлен берегла силы, которых у нее практически не осталось после долгой дороги, и не пыталась концентрироваться на собственных мыслях, пока не встретится лицом к лицу с Джеганем.

— Я хочу видеть пленного, — заявила она еще с порога. Ее голос звучал твердо, как звучал всегда, когда она нуждалась в немедленном исполнении ее требований. Ноги едва держали ее, и она боялась, что долгое ожидание заставит ее свалиться в бессилии прямо к ногам пленника, которого она хотела допросить. Это было неприемлемо.

— Я провожу вас, Мать-Исповедница, — лично генерал Райбих взялся выполнять ее приказ. Уже когда он поравнялся с ней и они вместе вышли из шатра, а ей более не нужно было держать маску под его взглядом, она смогла немного перевести дух. — Предупреждаю, что он, кажется, немного не в себе.

— Если под этим вы имеете в виду, что он — самоуверенный сукин сын, то он как раз в своем привычном амплуа.

— Наоборот, Мать-Исповедница. Когда мы схватили его, он не сопротивлялся, и до сих пор не сказал ни единого слова, будто не заметил, что что-то изменилось. Он даже на еду и воду не обращает никакого внимания.

Кэлен внутренне напряглась. Если это был какой-то план, то его разгадка была не самой простой. Она переглянулась с Никки и Карой, но те тоже казались запутанными.

— Что-нибудь еще, что мне стоит знать? — сухо уточнила она, на что получила уверенное «нет».

Шатер, в котором держали пленного, находился прямо посреди лагеря, и охранялся не хуже, чем вся тюрьма в Народном Дворце. Кэлен не приходилось сомневаться в целесообразности этих мер. Когда она подошла ко входу в шатер, ее сердце бешено колотилось вовсе не от мысли, что она встретится с тем, кто искалечил ее душу и тело — она предвкушала, как будет вынимать из него все, что он знал о том, что произошло с ее мужем. Эта мысль была искрой для пламени ее сознания, которое вспыхнуло десятками вопросов, стоило ей пройти мимо отсалютовавших ей солдат.

Вопрос о том, почему Джеганя держали в шатре, а не в какой-нибудь яме, отпал сам собой, когда она увидела его неподвижно сидящим, буравящим взглядом землю. Генерал был прав: не таким она ожидала увидеть человека, благодаря которому весь Новый Мир оказался на грани вымирания. В одном лишь главнокомандующий д’харианской армии оказался неправ: Сноходец все же отреагировал на появление трех женщин, оторвавшись от созерцания пола. Его непроницаемые черные глаза не выдавали, к кому именно был прикован его взгляд, но слабейший поворот головы в сторону Кэлен, стоявшей посередине, дал ей понять, что все его внимание было обращено на нее.

— Приказывай, Мать-Исповедница, — холодным, безразличным тоном обратился он к ней. Кэлен замерла, не до конца понимая, почему он встретил ее именно такими словами.

Никки схватила Кэлен за руку, и две женщины переглянулись. В глазах обеих выражалось непонимание различных оттенков, но все же — непонимание.

Мать-Исповедница не встречалась со своим врагом лично до этого момента, но отлично знала его голос — знала насмешливые и самоуверенные интонации, знала звук его надменного смеха. Даже проигрыш не мог вымыть саму суть его существа, не мог лишить его воли. Такое было под силу лишь магии, а вернее — одной конкретной разновидности магии.

— Ты исповедан, — Кэлен и сама не знала, была ли это констатация факта или вопрос. Обсидиановые глаза, которые теперь в прямом смысле были зеркалом его отсутствующей души, моргнули, подтверждая ее подозрения.

— Да. Исповедник приказал мне дождаться вашего появления и ответить на все ваши вопросы.

Кэлен не могла даже представить, что когда-нибудь услышит от него эти слова; что когда-нибудь он будет порабощен чьей-то магией вместо того, чтобы порабощать мысли других своими силами и вливать в их головы яд своих убеждений. Она жалела лишь об одном: что его душу забрала не она.

Пальцы Никки, сжимавшие запястье Кэлен, вдруг разжались. Колдунья будто не знала, чему доверять: своим глазам, которые видели все того же высокого человека с нечеловеческой силой и бычьей шеей, которую с трудом обхватывал Рада-Хан; ушам, которые улавливали его слова, или мозгу, который говорил ей, что оба ее чувства не подводили ее.

— Томас отразил арбалетный болт, чтобы исповедать его, а не чтобы спасти, — в голосе Никки звучало понимание. Кэлен с удивлением осознала, что этот вариант, хоть он и был крайне разумным, до этого момента даже не приходил ей в голову.

— Вот почему он так странно вел себя, — заключила морд-сит, хмыкнув. — Я уж подумала, что у больного ублюдка очередной план на уме.

— Ты ни с кем не говорил, потому что господин велел тебе разговаривать только со мной?

— Он сказал, что после его ухода я должен буду даться в плен д’харианцам и после подчиняться только вам и госпоже Никки, Мать-Исповедница.

Кэлен скрестила руки на груди. Никки громко хмыкнула, но не сказала ни слова, в то время как в ее глазах читалось нечто вроде благодарности к Томасу. Когда Джегань избивал ее до потери сознания и отдавал солдатам для утех, она могла лишь мечтать о том, что когда-нибудь получит такую власть над ним. Кэлен же, которая редко испытывала радость от использования магии исповеди, в этот раз была рада ее действию более всего на свете. Только Кара, понявшая, что ее эйджил не понадобится во время этого разговора, казалась огорченной.

Джегань же молчал, терпеливо ожидая приказа и великолепно проявляя отсутствие воли.

— Расскажи мне, что произошло с Ричардом и Томасом.

— Я не знаю, что произошло с Исповедником после того, как он исповедал меня, но он приказал мне передать вам, что лорд Рал жив. Он сказал, что не убьет меня лишь для того, чтобы вы узнали это.

Сердце Кэлен подпрыгнуло в ее груди. Около минуты она не могла вымолвить ни слова, желая удостовериться в действительности того, что подсказывал ей ее слух. Когда она ехала сюда, она аккуратно лелеяла надежду на то, что Ричард был жив, но боялась, что, если она позволит себе забыться в мире иллюзий, то уже не сможет оправиться от потери.

— Но почему нас больше не связывают узы? — спросила Кара, боясь доверять словам Сноходца, пусть он и был исповедан. Морд-сит знала, что чувства не могли подвести ее.

Джегань будто не услышал ее вопрос.

— Ответь ей, — приказала ему Никки, понявшая, в чем было дело: исповеданные всегда воспринимали приказы буквально.

— С того момента, как граница была возведена, он утратил свою магию — таково было условие Ветров. Он согласился на него, чтобы спасти жизнь моему господину.

«О Духи, Ричард…» — Кэлен мысленно содрогнулась от мысли, что он мог отказаться от важнейшей части самого себя, пусть и для столь важной цели. Когда на шее Кэлен был Рада-Хан, она ощущала себя неполноценной, ущербной. Она не могла представить, что сейчас чувствовал Ричард, но испытывала облегчение от мысли, что ценой Ветров была не его жизнь.