Правительница Д'Хары

Их разговор начался здесь, в этой комнате, и здесь же он должен был закончиться.

Он подошел к постели и сел рядом, кладя ноги Кэлен к себе на колени. Она слегка улыбнулась, давая ему уверенность, что так он мог немного унять боль в них.

— Прости за мою реакцию, — виновато и очень тихо, она обратилась к нему. — Я не должна была оставлять тебя одного, особенно сейчас.

Она наощупь нашла его руку, не смея оторвать взгляд от его лица, и внезапно твердо сжала ее. Показать ему, как сильно она сожалела — одна из немногих вещей, на которую у нее все еще оставались силы. Но Ричард искренне не понимал, за что она могла извиняться.

— Даже не думай об этом, — он сжал ее ладонь в ответ и покачал головой. — Ты имела право, наконец, сосредоточиться на своих переживаниях, а не на моих.

— Но это не так, — она, как и всегда, усмирила его жесткий тон своим нежным участием. Ричард знал, что она никогда не позволит ему принижать себя. — Я знаю, ты был зол, и мне очень жаль, что я не была рядом с тобой. Да, мне было тяжело принять это, но тебе было еще тяжелее хранить этот секрет столько времени. Я не виню тебя во лжи, потому что знаю, чем ты руководствовался.

Слово «ложь» противно кололо слух. Он ненавидел его всеми силами души, и еще более он ненавидел лишь то, что оно жило в их с Кэлен отношениях уже долгое время. Но теперь — нет. Больше нет. Пусть и не без усилий, но им удалось перешагнуть через него.

— Солгав тебе, я взял на себя ответственность за все последствия. Ты не должна извиняться за свою реакцию. Я понимаю, — он наклонился и поцеловал ее в лоб. Кэлен улыбнулась с таким сожалением, которое заставило сердце Ричарда сжаться.

— Так что все же происходило, когда мы втроем ворвались в комнату? — продолжила разговор Кэлен, своим голосом прорезая тонкую завесу тишины. — Вы выясняли отношения?

Она аккуратно покрутила стопами, пошевелила пальцами и немного поморщилась, отметив для себя, что ее ноги были все так же против любых движений. Это подтолкнуло Ричарда к действиям.

— Нет, это было нечто вроде соревнования, — Ричард мягко провел пальцами вверх по ее лодыжке, приподнимая подол белого платья до колен. Теперь, сверху-вниз, его пальцы начали мягко массировать ее ноги. Она закрыла глаза от удовольствия; будь Кэлен кошкой, она бы уже замурлыкала, Ричард был в этом уверен. — Победитель имел право задать любой интересующий его вопрос, а проигравший был обязан честно ответить на него.

— Тогда мне интересно, что означали ваши гляделки перед его уходом? — она слегка сощурила глаза. Ну точно как кошка. А Ричард предпочел не удивляться ее внимательности.

— Я проиграл и дал ему понять, что отвечу на любой его вопрос. Когда он того пожелает.

— Хочется верить, что замысловатость задумки оправдала себя. И многое ты… узнал? — она говорила сонно, очень расслабленно. Когда она раскрыла глаза, он увидел, насколько расфокусированным был ее взгляд. Она и правда устала.

— Достаточно, чтобы понять, что я ничего не понимаю. И чтобы убедиться, что ты была права все это время.

Глаза Кэлен распахнулись от неожиданности. Она жаждала узнать, что именно он имел ввиду, и тем более — причем здесь она.

— Даже после всего произошедшего, ты оставалась лояльной к нему. Ты никогда не позволяла причинить ему вред. И ты остановила меня, когда я был готов разрубить его на части. Что двигало тобой?

— Я не знаю, Ричард, — она села более прямо, подложив подушки под спину. — Возможно, это нечто вроде… инстинкта. Я прощала его каждый раз, что бы он ни совершал, хотя и проклинала себя за это.

Ричард внутренне сжался. Ему показалось, что в нем что-то умирало, медленно и мучительно, убиваемое им самим. Это происходило уже давно, но никто другой не был повинен в этом больше, чем он сам.

Ему сделалось дурно.

— Я не понимал это, и сейчас не способен понять, потому что не чувствую того же, что и ты. Все это время я ненавидел его, Кэлен, и, когда я узнал правду, я был готов выбивать из Никки признание в том, что она лгала. Я просто… не могу.

Он резко замолчал, пытаясь скрыть, как задрожал его голос в самом конце.

Ричард чувствовал себя бессильным, запутавшимся и потерянным. Он обхватил лицо руками, с каждой секундой чувствуя, как он утопал в своих сомнениях все глубже и глубже.

Кэлен увидела это и свесила ноги, садясь на край постели, бок о бок с ним, и Ричард удивился тому, как быстро отступила ее слабость.

Но в этом не было ничего удивительного, ведь она очень тонко ощущала, в какие моменты надо было отбросить все остальное ради другого человека. И сейчас она делала именно это.

— Что ты чувствуешь? — тихо спросила она, кладя руку на его спину. Она ласково и участливо потерлась щекой о его плечо, и он знал, что она не сводила глаз с его лица. Но он просто не мог ответить на ее взгляд.

Ему потребовалось время, чтобы осознать природу своих ощущений, но она вовсе не торопила.

— Ненависть, — сквозь зубы ответил он, так зловеще тихо, что любой другой на месте Кэлен отшатнулся бы. Но она была рядом. Всегда была. — Боль. Злость.

— На кого ты злишься? — она будто не замечала ничего из того, что происходило с ним, а ее пальцы продолжали гладить его спину.

— На него, — выпалил он, даже не задумавшись, хотя и понимал, что это было далеко не все. — И на себя тоже.

Она придвинулась еще ближе, хотя, казалось бы, это было невозможно. Кэлен мягко положила руку на его подбородок и все же заставила посмотреть на нее.

Ее глаза были влажными.

— За что ты злишься на себя, Ричард?

Как же тяжело было признаться в этом, а тем более — сказать в слух.

— За то, что я ненавижу собственного сына, — он грустно усмехнулся, но Кэлен не поддержала его. — И из-за того, что не понимаю, за какой наш проступок в будущем он мог бы начать ненавидеть нас, — он помедлил, — за какой мой проступок.

В конце концов, по щеке Кэлен скатилась слеза, абсолютно одинокая.

— Это вовсе не твоя вина.

Имела ли она ввиду внушение Имперского Ордена? Или перекладывала ответственность на себя? Ричард не знал.

Когда-то она сказала ему, что мечтала забыть о том, что такое слезы. Но раз за разом, вновь и вновь ей приходилось заново учиться плакать рядом с ним. Впервые он был готов, спустя много лет после смерти его матери, сделать то же самое. Но слез не было.

Не так давно он похоронил собственного отца, а теперь, кажется, что-то погибало в нем самом. И все же, именно слез, закономерного показателя горя, не было.

— Ты не ненавидишь его, — Кэлен приблизила свое лицо к его, прижимаясь щекой к его колючей скуле. Именно той щекой, по которой пару секунд назад пробежала слеза. — Я знаю, ты не способен на это. В тебе говорит разочарование.

— Кэлен… — он не хотел слышать, как она оправдывала их обоих. Он не хотел оправданий, потому что не верил им. Единственное, в чем он не сомневался — в боли, курсировавшей по его венам, верному показателю того, что он все еще контролировал себя и свое тело. Он больше не мог думать ни о чем другом. Он не мог чувствовать ничего другого.

— Даже после всего, ты согласился со мной и с Никки и не позволил морд-сит прикоснуться к нему, — мягко напомнила она ему, слегка разворачиваясь в его сторону и целуя уголок его рта. Даже когда ее рука обвила его шею, он не откликнулся. — И даже когда мы поссорились, ты не пошел к нему, потому что ты не испытывал ненависти. Ты был просто разочарован, — с нажимом повторила она.

Он покачал головой, из-за чего Кэлен невольно пришлось отстраниться.

— Даже сейчас, когда я вполне осознаю, что он действовал под внушением, я не чувствую никаких изменений. Не чувствую того, что должен чувствовать любой нормальный отец, — он не осмелился произнести громкое слово «любовь» вслух, и у него не хватило сил даже на простую «привязанность». Мужчина наконец посмотрел в глаза жены, и они оба застыли, безмолвные.

Молчанию было суждено затянуться, но пути обратно уже не было. Кэлен все еще была настроена решительно, и именно сейчас каждое их слово обретало невероятное, невиданное ранее значение. И именно сейчас им было просто нечего разрушать.