Правительница Д'Хары

— В этом ты прав. Но таково мое предназначение. Это был мой выбор, и я понимал и принимал его, хотя служение Даркену Ралу и не было лучшим решением.

Томас даже присвистнул.

— Не представляю, чтобы кто-либо выбрал службу этому самодуру в качестве жизненного пути, — Исповедник был прекрасно наслышан о правлении этого тирана. Именно на примере последних лет его жизни Сноходец и его Сестры доказывали Томасу, что Ралы всегда использовали магию в корыстных целях: ради удовлетворения своего собственного эго и жажды крови.

Сейчас юноша понимал, что был не прав, по крайней мере, частично. В конце концов, он все еще был жив. Даже после всех его неправильных поступков и рек пролитой крови, он все еще был жив.

Бенджамин не стал оправдываться, не стал аргументировать. Томас почувствовал уважение к нему.

Но в следующее же мгновение светловолосый капитан ухмыльнулся, и слова Исповедника обернулись против него самого:

— Смею напомнить, что ты самолично выбрал служение императору Джеганю. Предполагаю, что тебя к этому тоже не принуждали.

Ну да. Он ведь сам лишил себя памяти и посадил себя в одиночную камеру, приставив к себе Сестер Света. Но… ведь его пальцы сжимали рукоять смертоносного меча. Его дар остановил сердца тех солдат.

Исповедник тоже не стал оправдываться. Таков был его выбор, и он уже испытал его последствия на себе.

— Я понял твою мысль.

— Сейчас моя служба продиктована верой в ее необходимость. Мой выбор — быть сталью против стали ради человека, в правоту которого я искренне верю.

Томас немного помолчал, обдумывая свой ответ.

— Почему ты сказал это? — лицо Томаса напряглось. — Не думал, что в обязанности личной охраны дома Ралов входит такое доверительное общение с пленниками.

— Дело вовсе не в моих обязанностях, — капитан отмахнулся. — Да и тебя сложно назвать пленником. Ты разве видишь на себе кандалы?

— Действительно, как же я не заметил, — Томас слегка сощурился. — Тогда кто я, если не пленник?

— Человек, у которого все еще есть воля и право выбора.

Висок Томаса снова кольнуло. Он искренне не понимал, как расценивать его слова. Не знал, как к ним подступиться. Прямо сейчас он не чувствовал в себе воли — чувствовал лишь пустоту. Он был пленником, но не физическим, а ментальным — у него не было цели. Ему было не к чему двигаться. Рука, руководившая им все это время, разжала свои тиски.

Теперь у него не было стороны, не было цели, не было ни одного родного ему человека. Была лишь вина.

Они вышли за пределы города и свернули налево. По правую руку была лишь пустошь, безмолвная и тоскливая, а по левую тянулись фасады домов. Но когда они прошли немного дальше, обходя окраину Эйдиндрила вдоль, безмолвие приобрело могильный характер.

Спереди, немного поодаль, высился огромных размеров и ширины курган. Он был много выше и Бенджамина, и Томаса вместе взятых, а о ширине не приходилось даже говорить. На нем не было ни каменной плиты, ни даже деревянного указателя, так что проезжавший мимо человек мог не сразу понять назначение этого места.

— Здесь похоронены все, кто погиб во время эпидемии, — коротко резюмировал капитан. Губы Томаса сжались в тонкую линию — он не нашел ответа, глядя на этот гигантский безымянный памятник человеческим страданиям.

Еще десяток минут они шли по пустоши, но затем свернули обратно, к городским улицам. Теперь Томас почувствовал что-то неладное: что на пустоши, что в этой части города, не было ни одного человека. Вернее, ни одного живого человека.

Разум Исповедника отказывался это принимать. Он закрывал глаза — и перед ним представали картины оживленных улиц — тех самых улиц, что они только что миновали, — заполненных торговцами и ремесленниками, белые фасады зданий с чистыми окнами и разноцветными витражами на вторых этажах. Он даже мог поклясться, что чувствовал запах свежей выпечки.

И спустя долю секунды он видел выжженные дочерна стены, маневрировал своим конем среди огромных осколков стекол, вылетевших из разбитых окон. Вокруг них двоих были одни лишь останки чего-то, что когда-то вселяло радость и надежду.

— Здесь был пожар, — в ответ на это утверждение Бенджамин лишь кивнул. Он был мрачнее тучи.

Но что-то подсказывало ему, что дело было не в эпидемии и даже не в войне.

Его виски вновь скрутила боль, и он не понимал, почему эти места вызывали в нем такой поток воспоминаний. Он задержал дыхание и прикрыл глаза, настолько тяжело было совладать с собой и сдержать шипение.

Теперь Бен заметил это. К несчастью Томаса, он не стал тактично молчать, да и вряд ли у него было такое намерение.

— Что с тобой?

А у Исповедника не было намерения говорить правду.

— Мигрень, — процедил он, когда в его виски перестали вкручивать железные болты. Звучало не слишком убедительно.

— Скоро будем на месте.

Он не солгал. Спустя десяток минут они оказались на огромной площади, абсолютно пустой. Она была похожа на пепелище: все деревянные дома, когда-то обступавшие ее надежным кругом, были сожжены дотла. Несмотря на то, что это, должно быть, произошло много месяцев назад, ему показалось, что он мог ощутить привкус пепла во рту.

Лицо Томаса не выражало ровным счетом ничего, но внутри… внутри него было точно такое же пепелище, похоронившее людей, которых он даже не помнил.

Чувство того, что что-то было не так, лишь усиливалось. Юноша тщательно всматривался в окружавшее его пространство, пытаясь понять, что могло вызвать это ощущение.

— Эпидемия началась здесь, — голос капитана звучал жестко, — и здесь же она распространилась больше всего. Люди думали, что, если сжечь все дотла, зараза не сможет пойти дальше.

— Они сожгли трупы вместе с домами? — спросил он, стараясь не выдать свое удивление.

— И вместе с еще живыми людьми, — мрачно добавил он. — За ночь была уничтожена почти вся окраина Эйдиндрила, пока пожар не дошел до каменных домов. Но, как можно догадаться, чуму это ничуть не обеспокоило.

Томас молча выслал лошадь вперед, и ее копыта застучали рысью по каменной брусчатке. Он объехал фасады домов, не зная, что ищет. Впрочем, это даже не имело значения: его искания не имели никакого успеха.

От площади радиально отходили четыре улицы. Инстинктивно он направился по одной из них, до конца не осознавая, что именно он должен был найти — но должен был! Это место было дорого для него в той жизни, он чувствовал это. Что-то заставило его выбрать именно эту улицу из четырех, что-то вело его по ней.

Капитан молча следовал сзади. Молча, предоставив пленнику полную свободу! Было понятно, что он не разделял его сверхъестественные чувства и предчувствия, поэтому не заподозрил в его поведении ничего необычного. Но было в его поведении и еще что-то, что имело право именоваться «неправильным».

Спустя пару минут Исповедник остановился в немом шоке. Перед ним была та же пустошь, с которой они свернули полчаса назад, а улица обрывалась. Но он видел ее перед собой… тот самый призрак из его прошлого, окутанный зимой.

Он видел узкую улочку, небольшие балконы на втором этаже, перильца которых были засыпаны снегом. Видел людей, которые закутывались в теплую одежду, пытаясь оградиться ей от мороза и как можно быстрее прошмыгнуть по улице от одной двери у другой. Юноша почувствовал, как его волосы начали точно так же собирать на себе снежинки.

Но его внимание приковал к себе лишь один человек. Это была девушка примерно его возраста, со светлыми, почти что белоснежными волосами, в простой, но умело скроенной одежде: длинный плащ с меховой оторочкой был накинут поверх темно-зеленого дорожного костюма, на талии перехваченного изящными кожаными ножнами. Плащ вовремя скрыл рукоятку кинжала.

Она шагнула за порог одного из домов, а на ее волосы опускались снежинки, одна за другой. Массивные шпоры резко зацепили каменную брусчатку, и она поправила их одним ловким движением. Она явно торопилась, явно не хотела быть замеченной.