Страница 65 из 78
Да особо ни в чем.
Сначала были гильдии, в основном — купеческие. Потом мастера начали объединяться по признаку мастерства и выходить из гильдий. Основывали цеха, а принцип оставался тот же.
Но для трактирщиков многие правила е срабатывали и цех у них был особый.
Тут была своя тонкость.
Вот если для других цехов — к примеру, чесальщиков, сукновалов, прядильщиков, красильщиков и прочих требовалось обучение...
Там мальчик должен был идти в ученики к мастеру, потом проучиться сколько-то лет, овладеть основами мастерства, дать клятву мастеру...
Ограничений там было много.
Например, не жениться до окончания обучения, не ходить по тавернам, не совершать преступлений (отвечать- то мастеру)... ограничения могли быть любые, вплоть до самых забавных. Например, красильщикам запрещалось стрелять из лука.
Почему?
Да кто ж его знает?
Сейчас и ответа не доискаться, и не нужно это. Понятное дело, нарушались и клятвы, и запреты, и неоднократно, но на это поглядывали сквозь пальцы. Иной человек,может, до смерти в подмастерьях проходит, так что ж ему — помереть одиночкой? Без жены-детей-семьи?
Неправильно так-то будет.
Итак, ребятишек учили, потом подмастерья сдавали экзамен, платили вступительный взнос и становились мастерами. И могли работать самостоятельно.
А как быть с трактирщиками?
К ним такое было неприменимо.
Трактирщик мог купить трактир. А как его обучать?
Тут уж или выплывешь, или прогоришь, поэтому для цеха трактирщиков правила были чуточку другие.
Подмастерьев среди трактирщиков не было, мастеров — тоже. Какое тут мастерство? Есть свои тонкости, свои ухватки, но и только.
Поэтому в цеху трактирщиков были ежегодные взносы — раз в году, на праздник середины зимы. Оплачиваешь — и год живешь спокойно, хотя взносы были достаточно велики, и могли достигать до нескольких золотых с трактира.
Были уговоры, касающиеся спиртного — не торговать безакцизным спиртным. Существовал договор с королевскими винокурнями, вот, на них и покупали вино. А если кто-то брался торговать чем-то контрабандным — исключительно на свой страх и риск...
Могли и оштрафовать, и выгнать из цеха.
Нельзя было ставить цены ниже установленных. Выше — пожалуйста, а вот демпинговать цены не стоило.
Нельзя было нанимать слуг, переманивая людей из других гильдий и цехов.
Нельзя было нанимать вышибал, минуя цех...
Нельзя покупать продукты, минуя цех. Есть свои договоры, свои правила, также свои установленные цены на продукты... да, и у рыбаков тоже договор с трактирщиками. У них можно брать рыбу, но не у всех артелей.Свои законы, свои ограничения, свои правила...
Лиля внимательно слушала.
Выходило не слишком радужно, но терпимо.
По деньгам...
Вот тут была проблема.
Лиля уже прикинула, что ее имущества хватит на что- то одно.
Либо заплатить взнос в цех, и тогда на прожитье им останутся медные монетки. Либо — привести в порядок трактир и попробовать нечто принципиально новое.
Тогда на взнос в цех не остается, но если они не заработают, им и так и этак деваться будет некуда.
Лилиан склонялась к тому, чтобы рискнуть. И хотела для начала заручиться поддержкой мужчины, сидящего напротив.
— Дядюшка Патни, я благодарна вам за совет и помощь.
— Не стоит благодарности.
Мужчина напоминал ей медведя. Был такой у них в гарнизоне, полковник Кравчук. Здоровущий, громадню- щий — и не жирный, нет. Та же мягкая мощь, что и у трактирщика.
— Могу ли я рассчитывать на ваши добрые советы и впредь?
Дядюшка Патни медленно кивнул.
— Да, пожалуй. Если найдете, что предложить взамен. И взгляд трактирщика остановился на груди Лилиан.
Женщина даже не поежилась. Вместо этого она глубоко вздохнула, заставив платье пойти волнами. А что?
Мужчинам можно, а ей запрещается пользоваться тем, что дала природа? Пусть смотрят на грудь и не думают о том, что у женщины на уме. Раз уж так сложилось, и ей есть, что показать.
388
к— Разумеется, — мурлыкнула графиня Иртон. — Вы мне не выделите слугу, для помощи? Хочу перенести свои вещи на новое место жительства.
— Конечно.
Трактирщик и свое любопытство удовлетворял. Но Лиля и не собиралась скрывать, где будет жить.
Скоро, очень скоро о таверне «Рыжий ежик» заговорят по всему городу. Лиля была в этом уверена.
# *
Когда Марион утром открыла глаза, она даже себе не поверила.
Солнце светило, заглядывало в окно, ласково касалось лучиками щек. И ее — и Фионы.
Дочка спала у нее на груди, пригревшись, словно котенок..
Как давно они так не спали!
Со дня смерти мужа...
Марион помнила свое отчаяние, когда ушла дочь.
Помнила черное горе, когда уходил муж — он, такой сильный, такой надежный, сдался перед злой хворью, и она была бессильна ему помочь.
Собой бы заслонить — да только это не тот враг, от которого есть заслон.
Закричать?
Но и кричать бесполезно...
А что было потом?
Марион осознавала происходящее умом, а вот в памяти ничего не откладывалось
Серые дни, черные ночи...
Труд, труд, труд, отчаяние, горе, безнадежность, глаза детей, и снова — работа.
Для них, все для них...Болезнь сына и горе от осознания своей беспомощности — неужели она потеряет еще частичку своей жизни, своего сердца?
И снова чернота...
Марион знала, что с утра она просыпалась, она занималась птицей, она занималась двором, хозяйством, она убирала, готовила, она...
Это — действительно было?
Да.
А память не удерживала происходящее.
Словно и не с ней, с кем-то другим оно случилось, словно это была совсем посторонняя женщина...
Так странно...
Так страшно...
И ее отчаяние вчера. И страх за дочку.
И...
И вспышка света.
Зеленые глаза женщины, которая оказалась рядом, и ее уверенный голос, когда она в чем-то убеждала стражника, и странные, чудные сказки, рассказанные сыну, который впервые за столько времени спокойно уснул...
Это — было?
Марион потянула носом.
Откуда-то удивительно вкусно пахло. И женщина тихонько, чтобы не разбудить, переложила дочь на подушку. Та зарылась носиком в ткань, но не проснулась. Только муркнула, словно котенок и попробовала заползти глубже под одеяло.
Марион прикрыла ей плечики, погладила по волосам...
Дочка тоже выросла за этот страшный год.
Пусть поспит.
Так всегда бывает, дети приходят спать с родителями, вдыхают их запах, греются их любовью — и знают, что все будет хорошо. Рядом есть кто-то настоящий, большой,
сильный, кто-то, кто защитит, справится, укроет от любых невзгод...
Она была плохой стеной своим детям.
Но — разве она могла сделать лучше?
На кухне кипела работа.
Вчерашняя женщина с зелеными глазами повернулась к Марион, когда та зашла внутрь.
— А, доброе утро.
Д-доброе...
Вторая женщина, которая раскатывала на столешнице тонкий-тонкий пласт теста — пироги делать? — тоже улыбнулась.
— Выспались, госпожа?
— Меня Марион зовут, — решила познакомиться женщина.
— Вот и ладно. Я — Аля, а это — Лари, — зеленоглазая улыбалась, кивая на подругу. И улыбка у нее была хорошая. Добрая, спокойная, уютная... — Выспалась?
Д-да.
— Тогда садись — и кушай.
Марион послушно опустилась за стол. И перед ей поставили маленький горшочек, на котором вместо крышки была лепешка.
Марион сняла ее с горшочка, и облизнулась, когда оттуда выбрался ароматный вкусный парок.
Как давно она не ела что-то, приготовленное посторонними?
Год?
Десять лет?
После брака готовила только она, это было хорошо и правильно, но... иногда хотелось и отдохнуть. А все не получалось и не получалось.
— Сметанки брось, — зеленоглазая подвинула к Марион еще один горшочек, на этот раз со сметаной.-Да?
Запах определенно был незнакомым, хотя и приятным.
— Не бойся. Хочешь, я у тебя пельмень утащу? Чтобы ты спокойна была?