Страница 60 из 68
Но не успела она ступить за порог комнаты, как дорогу ей преградил полуодетый мужчина.
Это был Николя Бютен: плач ребенка разбудил его; он прибежал на крик и в одной рубашке стоял перед свояченицей.
Глаза у него налились кровью, все тело колотила нервная дрожь.
Он схватил вдову за руки, сильно встряхнул и сказал страшным шепотом:
— Стоять на месте! Крикнешь — убью!
XII
Мизе Борель перепугалась.
Она была одна, кругом темно, а перед ней человек, который — теперь она точно знала — на все способен, и он грозится ее убить.
— Не убивайте! — пролепетала женщина. — Не убивайте, я ничего никому не скажу!
При этих словах Николя Бютен на шаг отступил.
— Вы что, знаете что-нибудь? — воскликнул он.
Вся ярость обезумевшего фермера ушла, сменившись внезапным испугом.
Мизе Борель поняла: дело не совсем гиблое. Чуть посмелей — и можно спастись.
— Все я знаю, — сказала она. — Но не скажу ничего — только вы жену свою пожалейте.
И показала ему на бесчувственную мадам Бютен.
Николя протрезвел окончательно.
— Что с ней? — спросил он и подошел поближе.
— В обмороке лежит.
— Из-за чего?
— Да из-за вас.
— Из-за меня!
И Николя Бютен почувствовал, что волосы на затылке у него встают дыбом. Потом уставился на свояченицу жгучим испытующим взглядом, словно желая проникнуть в самую глубину ее души, и задал вопрос:
— А что я такого сделал? Я спал.
— Спали, да просыпались.
— И что?
— Пошли, двери все накрепко заперли, ружья зарядили…
— Что тут такого? Имею право: грабители могут нагрянуть.
— Или жандармы, — спокойно произнесла мизе Борель.
Николя снова вскрикнул — но тут испуг опять сменился яростью.
И он опять, схватив свояченицу за руки, встряхнул ее и прохрипел:
— Так что вы там узнали-то?
Вдова поняла: стоит ей дать слабину — и она пропала. Надо было отвечать напором на напор.
— А что, — сказала она, — хотите, так убейте меня. Трупом больше, трупом меньше — какая вам разница?
Николя зарычал.
— Ты что думаешь: я душегуб?
— Я не думаю, я верно могу сказать.
— Ты полегче, полегче! — прохрипел он, и обхватил ее скрюченными пальцами за шею.
— Давай, злодей, давай, души меня! — воскликнула она. — Души, капитан! Так тебя называли? Ничего, на гильотине и за меня ответишь!
Руки Николя Бютена сами собой разжались; он побелел, как мертвец, и задрожал.
— Ох! — прошептал он. — Она все знает!
Потом он посмотрел на жену, все еще лежавшую без движения, словно труп, и тихо — так, что мизе Борель едва его расслышала — проговорил:
— А… она?..
Он смотрел умоляюще, в голосе слышалось рыдание. Злодей любил свою жену!
Он боялся не эшафота, а позора для той, которая согласилась идти с ним по жизни и считала до сих пор честным человеком.
Мизе Борель над ним сжалилась.
— Она не знает.
— Слава богу! — выдохнул Николя Бютен, и глаза его сверкнули.
Его обуял припадок жестокой радости.
— Пока не знает, — продолжала мизе Борель. — И в вашей власти, чтобы никогда, пожалуй, и не узнала.
— Как вы сказали?.. Как это может быть?.. Не узнает?
Этот человек, издавна славный храбростью и хладнокровием, был теперь подобен младенцу без разума и воли.
Мизе Борель взглянула на сестру.
— От обморока не умирают, — сказала она. — Пускай пока лежит: теперь поговорим о вас, да попусту болтать не станем, время не ждет.
— Не ждет? — повторил он, как эхо.
— Это же вы были капитаном черных грешников.
Николя хотел было возразить, но вдова смотрела на него так твердо и убежденно, что он отвел глаза.
— Вас теперь ищут, — продолжала мизе Борель, ставшая хозяйкой положения. — А когда власти кого ищут — рано или поздно всегда находят.
— Так что же мне делать?
— Бежать надо.
— Так я же тогда признаю вину.
— А что, хотите, чтобы вас тут прямо и взяли?
— У них доказательств нет.
Мизе Борель пожала плечами.
— А хотите, чтобы жена ваша умерла с горя, видя, как вас жандармы уводят?
Николя Бютен опять задрожал.
— Нет, нет, — проговорил он. — Нет… Что же делать?
— Слушать меня.
— Я слушаю.
— Да не только слушать, а и слушаться, — властно сказала вдова.
XIII
Николя сдался.
Власть над ним мизе Борель выражалась всем: голосом, движениями, взглядом.
— Я все сделаю, как вы хотите, — прошептал он.
— Так слушайте, — продолжала она. — В сообщниках ваших, положим, вы уверены: улики против вас не всплывут.
— Так и есть, — ответил он. — Улик нет никаких.
— Только ваши терзания вас рано ли, поздно ли выдадут, а я не хочу, чтобы муж моей сестры погиб на гильотине.
— Не говорите больше этого слова, — пробормотал он. — Не надо!
— Сестра про ваши дела догадывается, но точно ничего не знает, — продолжала мизе Борель. — Если успеете бежать, добраться до Марселя и сесть там на первый пароход — я ей тогда скажу, что вы так соскучились по прежнему ремеслу, что рассудок потеряли. Ей, конечно, горько придется — она же вас, бедняжка, любит. Да ведь всякое горе со временем проходит, а семье позора не будет.
— Так что же мне, по-вашему — уехать?
— Нынче же ночью. В четыре часа пройдет карета на низ. В полдень будете в Марселе. Деньги у вас должны быть…
— Нет у меня денег, — сказал Николя Бютен.
Он лгал: в кармане куртки у него лежали банкноты, выданные господином Феро.
Но этот человек без чести и совести, этот бандит и убийца — любил жену…
Он глядел на лежащую без чувств Алису и не решался оставить ее.
— Есть, — хладнокровно сказала мизе Борель.
— У меня?
— У вас.
— Откуда вы знаете?
— Какая разница? Знаю и всё.
Под жгучим взглядом вдовы Николя Бютен опять содрогнулся и отвел глаза.
А вдруг она знает, что он убил Рабурдена?
— Ну да, правда, есть немножко… — признался он. — Что потом?
— До Марселя, стало быть, доедете.
— Ну да, а там что?
— А там садитесь на пароход или хоть матросом наймитесь и поезжайте в Индию либо в Америку.
— А женушка моя бедная…
Николя бросился к мадам Бютен, все еще недвижной, как труп, и стал осыпать ее поцелуями.
Мизе Борель оттолкнула его.
— Нет уж, — сказала она. — Откроет глаза да вас увидит — этого не надо. Уходите теперь же.
— Но что она скажет, когда меня не найдет?
— Я дам ей ваше письмо.
— Письмо? Какое письмо?
— Да то, что я вам сейчас продиктую, а вы напишете.
И мизе Борель, которой он теперь повиновался, как ребенок, подтолкнула Бютена к столу, где лежала бумага и стояли чернила.
Николя плюхнулся на стул и взял перо.
Мизе Борель продиктовала:
"Дорогая женушка!
Я сильно стосковался по морю. Мы с тобой живем тихо и счастливо, только для меня это ад. Даже нет сил с тобой попрощаться. Я уезжаю.
Николя".
Он послушно все написал, но большая слеза капнула прямо на подпись и смыла ее.
— А теперь, — сказала мизе Борель, забрав письмо, — одевайтесь, собирайтесь поскорее и уезжайте.
* * *
И Николя Бютен послушался вдовы — только потому, что она несколько раз сказала про эшафот и пробудила в нем дикий страх.
К двум часам ночи мадам Бютен очнулась. Николя уже уехал. Старшая сестра помогла младшей подняться.
Та первым же делом спросила:
— А муж мой где?
— Муж твой с ума спятил, — ответила мизе Борель.
— Где же он все-таки?
— Встал, взял ружье и ушел.
— Вот так среди ночи?
— С час тому назад.
— Господи боже мой! Он же себя убьет!
— Да нет, — сказала мизе Борель. — Он пошел к Стрельцу кроликов травить.
— Слушай, а ты не врешь? — с сомнением спросила Алиса.