Страница 25 из 31
Два раза отшагав по переулку туда и обратно, она опять одна тащит тяжеленную коляску в подъезд, поднимает на руках по ступеням и закатывает в лифт, где для нее самой почти не остается места.
Леня вернулся поздно – занимался в Ленинке. Наскоро поел и уселся за свои чертежи и учебники. Ничего не видит, ничего не слышит: одержим наукой ничуть не меньше, чем в прошлом году ремонтом. Высунув кончик языка, все что-то увлеченно записывает, аккуратно, как школьник, окуная ручку с пером в чернильницу-непроливашку, чертит циркулем, подсчитывает на логарифмической линейке, шелестит страницами учебников.
– Лень, уже первый час ночи. Я безумно хочу спать. Давай поговорим, и я лягу.
– О чем? – Леня отложил карандаш, но выражение лица было по-прежнему отсутствующим: сосредоточен исключительно на собственных мыслях.
– Как о чем? Надо же нам назвать девочку. Вот, посмотри, я сегодня выписала десять прекрасных женских имен.
Упрямый, он и не взглянул на список. Оставался последний, запасной, вариант.
– Послушай, Лень, а давай назовем нашу девочку Инной? Очень похоже на Нину и все-таки по-другому.
– Чего это за имя? Я такого и не слыхал. – Склонившийся над чертежом Леня скептически наморщил нос, но уже одно то, что он не сказал «нет», вселило надежду.
– Как не слыхал? Помнишь, в прошлом году мы с тобой смотрели в кино «Молодую гвардию»? Там снималась актриса, хорошенькая, веселая. Она играла Любку Шевцову и очень понравилась тебе. Ты тогда еще сказал: какая красивая артистка! Так вот, ее зовут Инна, Инна Макарова.
– Правда? – Как ни странно, Леня вспомнил – мечтательно заулыбался. – Да-а-а, хороша девушка! Боевая!.. Ладно, добила ты меня. Пусть будет Инна. А теперь, Нин, отстань, дай в конце концов поработать спокойно.
2
Имя для мальчика не вызвало разногласий. Довольный уже тем, что на этот раз будет «парень», Леня не возражает – Женька так Женька! Он вообще пребывает в отличном настроении: успешно защитил свою кандидатскую и теперь дожидается ее утверждения в ВАКе… А она дожидается мальчика, ни на минуту не сомневаясь, что родится именно сын: как-то она подурнела, лицо покрылось противными коричневыми пятнами, живот сильно выдается вперед, и чувствует она себя совсем иначе, чем три года назад, когда носила Инусю, – все дается с большим трудом. Скорей бы уж!
Инуся давно спит в своей кроватке, Леня сладко посапывает, а она, как всегда перед сном, перебирает в уме дела, которые непременно нужно сделать завтра, ведь в любую минуту могут начаться схватки и придется ехать к Грауерману. Не дают уснуть и тревожные мысли об Инусе: как она тут будет без мамы? С Пелагеей договорились за немалые деньги, что та днем посидит с девочкой, Галка Балашова обещала заходить, Лева обязательно примчится поиграть со своей любимой Инусей, но душа все равно не на месте: дочка ни на минуту не хочет расставаться с мамой, так и ходит по пятам, держась за юбку, и без мамы будет горько плакать…
Кажется, она только что уснула, а Леня уже толкал в плечо. Зачем он включил радиоприемник? Что за мрачная музыка?
– Нин, проснись! Товарищ С
талин умер!
– Тише! Разбудишь Инусю.
Леня уставился как на сумасшедшую. Возможно, она и в самом деле была не в своем уме, но только первая ее мысль была не о товарище Сталине, а о том, что теперь Леня точно не вернется домой раньше ночи, не купит ничего, не сдаст белье в прачечную и опять бросит их с Инусей на произвол судьбы.
Слезы застилали глаза. Тяжело ступая и придерживая двумя руками живот, она выползла на кухню, чтобы поставить чайник и разогреть на завтрак Лене вчерашние макароны «по-флотски». Вряд ли ему удастся сегодня пообедать.
– Здравствуйте.
– О-о-ой, Нина, горе-то какая! Ой, горе! Как жа мы жить-то без яво будем? На кого жа он нас покинул, сокол яснай? О-о-ой! – Пелагея раскачивалась на табуретке посредине кухни и пыталась изобразить, будто рвет на себе волосы.
Почему горе делает людей неискренними? Опухшая от слез, толстая, неприбранная Тоня, которая вечно собачится со свекровью, сейчас ласково гладила ее по плечу. – Мама, успокойтися, не плакайте! – и взволнованно поглядывала на Васю, со скорбным лицом курившего у форточки. – Вась, можа, валерьяновки мамы принесть?
– О-о-ой, ничаво мене не надыть! Луче б я заместо яво сама померла!
Не успел уйти на службу Леня, как проснулась Инуся. А сил-то нет! Правда, маленькая уже привыкла одеваться самостоятельно. Нужно только подать ей в кроватку одежонку, застегнуть пуговки на лифчике с резинками и на платьице из синей шотландки. Вытаскивать Инусю из кроватки тоже не приходится: придвигается стул, в кроватку подкладывается большая подушка, и девочка вылезает, как по лесенке.
– Вот, я какая стала больсая!
– Очень большая! Умница! Пойдем умоемся и будем завтракать, у нас с тобой сегодня очень много дел.
Больше всего Инуся любит колбаску и конфетки. Манную кашу никак не хочет кушать. Только с уговорами. Поэтому ложка с кашей подносится сначала плюшевому мишке, потом кукле Маше и затем уже Инусе. Хитренькая девочка старается оттянуть этот неприятный момент любым способом.
– Маса, не балуйся, кусай! Облизы лозку. Посмотли, как Миса холосо касу кусает.
В конце концов блюдце каши всей компанией одолели.
– Инусь, пойдем в магазин, папа придет поздно, а у нас нет ни хлеба, ни молока.
– А ты мне купис конфетку?
– Конечно, куплю…
В переулке как никогда многолюдно, все переговариваются приглушенными голосами, плачут, из установленных повсюду репродукторов звучит траурная музыка.
– Мамочка, сегодня плазник? Ты мне салик купис?
– Нет, милая… сегодня шариков не продают. Дай-ка мне ручку и иди рядышком. Сегодня не праздник, а… наоборот.
– Что такое – наоболот?
– Тише, дружочек.
Продавщица Любочка рыдала на прилавке, обхватив руками голову в белом колпачке. Вытерла слезы рукавом, подала два батона, буханку черного и от себя протянула Инусе булочку с вареньем:
– Кушай, моя деточка. Крошечка ты моя!
В молочном обычно проворная, приветливая Марья Ивановна сегодня, будто неживая, через силу выставляла на прилавок бутылки с молоком, кефиром, ряженкой и шептала вслед каждому покупателю: «Бедные вы мои». Увидела их с Инусей, перевела печальный взгляд с огромного живота, на котором давно не сходится приталенное зимнее пальто, на маленькую девочку в серой кроличьей шубке и горько заплакала:
– Бедные вы мои! Как же вы теперь жить-то без него будете?
Леня не пришел ни в семь, ни в восемь. В половине девятого догадался позвонить – в министерстве митинг, надолго. Как было не расплакаться? Лени нет, у соседей тоже митинг на работе, Пелагея, прихватив шестилетнего Вовку, умчалась во двор, на лавочку, рыдать с соседками. Конечно, всенародное горе, только надо думать прежде всего о живых! Почему никого не волнует, что в пустой, такой темной в холодный мартовский вечер квартире остались совсем одни беспомощная женщина, у которой с минуты на минуту могут начаться схватки, и ребенок двух с половиной лет?
– Отчего сегодня все плакают? – Инуся смотрела снизу вверх очень серьезно. Бархатные глазки такие умненькие.
– Не знаю, милая. Давай Машу с Мишей кормить супом? Уже пора, они, наверное, очень проголодались.
И Миша, и Маша, и плюшевая собачка Булька дружно спали в кроватке вместе с румяной, хорошенькой Инусей. Заплаканная мама тоже задремала, и тут сильно ударил ножкой Женечка. Господи, где же Леня?.. Наконец сквозь мрачные видения и тупую боль в спине послышался долгожданный шепот:
– Нин, ты уже спишь, что ли?
– Нет. Дай-ка мне руку, я встану… Лень, послушай, мне кажется, Женечка может родиться сегодня.
Бесчувственный муж посмотрел так, как будто его ненормальная жена только одна и виновата в том, что ребенок родится именно сегодня.