Гной

– Поверь мне, Алёшенька, – предупреждала мать, – поздний брак обречен на крах. И это не мой каприз. Вы оба уже взрослые люди, с сформировавшимися характерами и устоявшимися привычками. Элементарно, вы не уживетесь вместе.

И мама, как всегда, оказалась права. Если не женился до сорока, то и не надо пытаться. Долгих восемь лет упреков, скандалов и унижений. А развод просто катастрофа. Чтобы оправится он и отправился в ту, как позже оказалось, кармическую поездку. Internationale Mineralenbeurs стала отличным поводом покинуть опостылевший Питер с погрязшим браком и стервой женой.

Выставка алмазчиков не похоже ни на одну другую. Ювелиры народ своеобразный. Хотя бы из-за того, что профессиональная педантичность и сосредоточенность развивает хронический комплекс дефицита общения. И когда, наконец, одинаковые по духу молчуны собираются вместе, якшанье переходит многие известные рамки. На третий день, за вечерним коктейлем, Дювалье, оценщик «камушков» из ЮАР, предложил прогуляться по главному кварталу Амстердама.

– Если вы ищите чего-нибудь действительно такого, – флегматично заговорил Йенсен, коллега из Датского Jewelirahuse, – рекомендую пуф госпожи Манделиф. Три минуты общения с этой уникальной дамой, и мир для вас зальется иным спектром огранки. Фру Манделиф видит, так сказать … ммм, похоть, через рентгеновские лучи.

– Она симпатичная? – всполошился Белт, самый молодой в их компании, мастер из Антверпена.

– О, нет, что вы, – хмыкнул Йенсен. – Фру Манделиф не оказывает услуги в том понимании, в котором вы подразумеваете. Эта необычная женщина обладает выдающемся талантом улавливать самые сокровенные фантазии, о которых, зачастую, гость пуфа и не подозревает.

Так Алекс впервые оказался в доме на Стамердикской набережной.

– Ты задроченный маменькин сынок, – прохрипела черная фея, буравя нового клиента не моргающим взглядом.

Алекс объяснил проницательность бандерши просто. Зная, что прибывшая компания из ювелиров, многоопытная сводница догадалась или разглядела в нем признаки национальности. Не секрет, еврейские сыновья с особой любовью и трепетом относятся к своим матерям. Но следующая фраза убедила его в правоте Йенсена – женщина обладала неким даром.

– До сорока жил со стервой матерью. Даже дрочил с ее разрешения. Потом, как фамильная безделушка, перешел по наследству к другой стерве. Только мозг тебе ебала. Так? Ушел от нее? Или все еще пытаешься себя обмануть?

Ответа негритянка и не ждала. Хрипло захохотала и продолжила:

– Знаю, знаю! Не мое дело, – она взяла его под локоть и повела по тускло освещённому коридору. – Идем, я знаю, что тебе предложить.

В небольшой комнате, обитой узорчатыми бело зелеными обоями, их ожидала девушка. Одетая в обычную хлопчатобумажную блузку белого цвета и синие джинсы, она сидела на краю огромной кровати. Совсем не похожа на развратницу, торгующей свои телом. В представлении Алекса проститутки так не выглядят. Обычная студентка. Хотя может быть так оно и есть. Одно другого не исключает. Подработки могут быть разными.

Манделиф шепнула что-то девушке и удалилась. Та сняла круглые очки, положила их на прикроватную тумбочку. Развязала голубую ленту на затылке. Встряхнула головой, распустив белокурое каре.

– Фру сказала у тебя не всегда получается, – сказала она обыденным тоном, каким обычно говорят о погоде.

Алекс вздрогнул. О чем он думал? Похотливый самец. Бесстыжий развратник. Зачем он сюда пришел? Ведь заниматься этим можно лишь для продолжения рода – так мать говорила. «Дети рождаются из грязи в грязь, – повторяла она. – И ты, Лёшенька, не должен лишний раз мараться» Как именно «мараться» Алекс понимал. Гной из паха, в том возрасте он научился выпускать себе сам. Как и все, при помощи руки. И да, это и было грязно. Мать предупредила, если на простынях продолжат появятся пятна, она отведет его к моэлю, и дедушка Семен дорежет то, что не вырезал Лёшеньке в младенчестве. Угрозы хватило на несколько лет. Пока однажды полный гноя «обрубок» снова полез в кулак. Игральные карты с «грязными» картинками. Стоило сделать это однажды и его было не остановить. Очередной раз, кажется седьмой за вечер, Лёша заперся в уборной. Держа в одной руке две одолженные карты, второй принялся тешить «обрубок». Вдруг щеколда со звоном отлетела, дверь распахнулась. В туалет влетела разъярённая мать. Стыд почти сразу сменился резкой болью. Она била его ладонями по лицу, голове, спине, выкрикивая что-то о совести, грязи, грехе и еще о чем-то. Алекс не слышал. Ему было больно и стыдно.

Порочный гной проситься наружу не перестал. И каждый раз, выстреливая его, Алексею становилось больно и стыдно. Стыдно и больно. Это плата за похоть.

Брак со стервой Лилей ничего не изменил. Вернее, изменил, но не в лучшую сторону. Сучка и слышать не хотела о том, что «мараться» дозволительно только для продолжения рода. Она требовала и требовала. Теребила «обрубок», водила им по разным частям тела, вынуждая Алекса каждый раз, терпеть стыд и боль. После смерти матери, к стыду и боли добавилось свербящее чувство вины. Но Лиле по-прежнему было все равно. Она требовала. И, все чаще и чаще в супружеской спальне звучало словосочетание «вялый лоскуток»

Но откуда это известно амстердамской проститутке? Она ведь даже не видела его вялый «обрубок».

– Еще фру сказала, – продолжила девушка, – тебе поможет это.

Она протянула ему голубую атласную ленту, еще минуту назад служившей ей, обвязкой для волос.

– Придуши меня, – предложила она. – Фру сказала ты должен почувствовать себя главным.

Алекс оторопел. Не понимал, что происходит. Зачем ему ее душить? Но сидящая девушка, ее вытянутая рука, кроткий взгляд, покорность и … и безропотное согласие на все ради секса с ним, насаждали ему ответ прямо в изуродованное подсознание.

– Это нужно не только тебе, – умоляюще прошептала девушка. – Это нужно мне. Фру просила так сказать.

Последнюю фразу Алекс не расслышал. Он набросился на девушку. Понимание того что, шлюха полностью в его власти, что от его прихоти зависит ее жизнь, что он полностью контролирует ее, превратил Алекса в животное, в перевозбужденного, и от этого разъяренного быка. Боль и стыд, преследовавшие его в моменты страсти, заткнулись и забились в самом дальний уголок мозга. Страсть кипела, билась и, не встречая сопротивления, бурлила как вулканический гейзер. Злосчастный гной, запертый в гениталиях, вырвался наружу, именно в тот момент, когда из обрамленного голубой лентой горла девушки послышался сдавленный хрип.

Позже, наблюдая как белокурая девица натягивает джинсы, Алексу вдруг стало страшно:

– Я же мог тебя задушить? – спросил он.

– Мог, – безразличным тоном ответила фройляйн. – За это ты и платишь такие деньги.

Свидания в доме на Стамердикской набережной стали регулярными. Пожалуй, впервые в жизни Алекс мог назвать себя счастливым человеком. Каждый раз, выходя от очередной проститутки он чувствовал себя победителем. Да, черт возьми, наконец он победил боль и стыд. Он определяет сучкам их место. Держит все под контролем. Он мужик. Реальный, самостоятельный, удовлетворенный мужик. Все стало на свои места. По крайней мере так ему казалось.

– Ну, мой зефирочек, как тебе? – каждый раз интересовалась фру Манделиф, прощаясь с ним. – Все понравилось?

Алекс сдержанно улыбался, сжимая в кармане ту самую атласную ленту. Голубая полоска превратилась в амулет, талисман, доказательство мужественности.

Но рано или поздно и вино превращается в воду. Гезер затухал, гной выстреливался не полностью, оставаясь в паху, зудел и давил. Для перевозбужденного быка раздражающая тряпка перестала быть достаточно красной. Жрец похоти требовал новое приношение. Черная ведьма, без сомнений, знала, так оно и случится.

– Долбучему ниггеру, – как-то, за бокалом виски, хрипела Манделиф, – на твоем месте, достаточно было бы разбить сучке нос и спустить в кровь. Но ты, зефирочек, не такой. Нет. Контроль и доминирование разные темы.