Гной

ШаМаШ БраМиН

Гной

Рундист Рами под нижними клиньями двадцать седьмой грани намерился пустить бороду. Алекс раздраженно уронил пинцет и рассеянной рукой нащупал угломер. Рами капризничала. По шкале своенравия упала ниже «конченой», но до «сучки» еще не дотягивала. Пока.

– Если ты продолжишь в том же духе, – зашептал он по-русски, – я отправлю тебя …, – Алекс запнулся, подбирая справедливое наказание, – в бордель африканского дока.

Накопившаяся злость сделала последнее восклицание слишком громким. Коллеги оторвались от работы. Уставились непонимающими глазами на дерзнувшего размазать грязь по стерильной тишине ювелирной мастерской.

– Прошу прощения, – по-голландски пробурчал возмутитель.

Внимание к нему сразу сошло на нет. Каждый вернулся к своему делу. Шевеля одними губами, про себя, мастер обратился к норовистому алмазу:

– Не дуйся, крошка. Все хорошо.

Отвел лупу. Вытер со лба испарину. Разложил надфили. Снова вытер пот. Наконец зашептал:

– Прости, Рами. Я сам виноват.

Действительно. Вина за бороду на рундисте полностью на нем. Вернее на звонке этой ведьмы Манделиф.

Часом раньше, когда Алекс повернул на Дависстраат, в двух шагах от входа в мастерскую, задребезжал мобильник. Взглянул на экран и замер. Дыхание сперло, сердце, отдавая глухой болью, остановилось. Справочник контактов выдал пару цифр: два семь. Глупая и бесполезная конспирация. Определить номер и самого абонента не составит труда, минуту поковырявшись в умном телефоне. Но так спокойнее. Хотя бы потому, успокаивал себя Алекс, что никто из приятелей, случайно подглядев, не поймет, что немолодой, респектабельный ювелир общается с, пожалуй, самой «озорной» бандершей Амстердама.

Манделиф широко известная личность в узких кругах отчаянных, или отчаявшихся извращенцев. Не только нидерландских. Злая фея воплощает любой каприз, любое желание пресытившегося развратника с воспаленным воображением. От секса с прокаженной уроженкой Ганы, до вампирских оргий, окроплённых кровью младенцев. Этих двух цифр на экране Алекс с одинаковой силой ждал и боялся. Как единственной надежды. Как приговоренный своего последнего желания.

– Миллиончик сладеньких поцелуйчиков, зефирочек! – насмешливо произнес хриплый голос с грубым южным акцентом.

Алекс ясно представил пышную женщину бальзаковского возраста с черной как уголь кожей. На ней красное с блесками платье. Ткань плотно обтягивает обильные складки. В руках старомодный янтарный мундштук с ароматной сигариллой. Хотя … в цвете платья мужчина не уверен. Оно могло быть и голубым. Чтобы отогнать наваждение Алекс встряхнул головой.

– Алле, зефирочек! Ты тут?

Сводня делила мужчин на две категории: сладеньких зефирочков и долбучих ниггеров. Презирала всех одинаково. Зефирчиков попирала гадливой приторностью, «ниггеров» насмешливой холодностью. Как-то, дожидаясь свидания в доме Манделиф на Стамердикской набережной, Алекс стал свидетелем общения сутенёрши с одним из «долбучих ниггеров», важным очкариком с бледным как мел лицом. В обычной жизни он вполне мог оказаться чиновником в правительстве или, на крайний случай, банкиром.

– Чертов говномес, -шипела ведьма. – Чем ты его?

В щели между дверью и косяком Алекс видел лишь опрятного мужчину средних лет. Стоя перед зеркалом, тот неспеша зачесывал волосы. Бандерша, вероятно, стояла дальше у просторной кровати, вне поле зрения. Не отрываясь от зеркала, клиент ответил:

– Ершом для унитаза, – по лицу очкарика пробежала нервная улыбка. – Не люблю грязь.

Послышалось хныканье. Плаксивый голосок заговорил на незнакомом языке. Но мужской бас еще одного присутствующего перебил его.

– Надо зашивать. Лучше сделать это в больнице …

– Никаких больниц, – захрипела ведьма. – У тебя есть все необходимое. Долбучий ниггер, – от последних слов очкарик встрепенулся и принялся судорожно поправлять галстук.

– Я хорошо заплатил!

– Ты заплатил за одну ночь. А мальчишка неделю не то, что работать, срать не сможет!

Очкарик снял со спинки пиджак. Надел:

– Переведу на электронный кошелек. За одну ночь. По обычному тарифу, – снова ухмыльнулся. – Надеюсь сопляк усвоил урок гигиены.

– Жлоб ебливый! – без особой злобы прохрипела Манделиф. – Вали отсюда и не смей мне больше попадаться на глаза.

Перед тем как выйти, у самых дверей, респектабельный господин спросил:

– Ты не забыла о моей просьбе?

Женщина хмыкнула:

– Через две недели. Я позвоню.

– Только ни как в прошлый раз, – беспокоился клиент. – Последний звереныш не издал ни звука.

– Помню, помню, – голос Манделиф звучал холоднее обычного, – ты платишь за то, чтобы яички в мошонке лопались под писклявые крики.

Удовлетворенный ответом очкарик степенно вышел вон. Тем не менее, он не мог не слышать, как на прощание старая сводница снова назвала его долбучим ниггером.

По каким именно критериям чернокожая ведьма определяла клиентов в ту или другую группу Алекс не догадывался. Вернее, не хотел догадываться. То, что он делал с проститутками Манделиф казалось ужасным даже ему – развращенному и, пожалуй, душевнобольному. Но что же должен вытворять человек с себе подобным чтобы имморальная сводня обращалась «долбучий ниггер»? И, по сравнению с которым, Алекс со своей голубой лентой считался зефирочком. Узнать ответ казалось мрачным, даже неприятным.

– Говори, – сдавлено ответил в трубку ювелир.

Бегающий взгляд задержался на витраже здания напротив. В студии йоги шло занятие. Сквозь пелену влажного, осеннего воздуха Алекс разглядел ряды тел, замерших в странных позах на пестрых шеренгах пенковых ковриков.

– Уау, зефирочек, ты сегодня такой важный. Я думала ты будешь рад моему звонку, – чернокожая фея хихикнула.

– Я рад, – сухо, но правдиво ответил ювелир.

– Знаю, – шипение в динамике означало что Манделиф выпустила струйку табачного дыма. – Давненько ты ко мне не захаживал.

Алекс промолчал. Так и есть, больше двух месяцев в его теле бродил омерзительный гной. Мужчина чувствовал его давление в паховых органах. Жидкость зудила и давила. Выпустить эту гадость наружу не получалось. Просто – не получалось. Нет, нет, не потому что он …. Просто не получалось. Не получалось. Не получалось и все. Все чаще посещала дикая мысль выкинуть паховый гной при помощи скальпеля, надрезав «обрубок» как спекшийся, набухший фурункул.

– Ало? Ты со мной, зефирочек?

– Да, – способность говорить наконец вернулась.

– Тебе у меня не нравится? – сутенёрша пыталась вложить в эти игривые слова интонацию беспокойства, но у нее не получилось.

Что он мог ответить на этот вопрос? Что история его жизни спиралевидна. Что, казалось, найденное решение всего лишь отсрочка? Что проклятие каждый раз возвращается и, как кровожадный жрец, требует новые, все более страшные жертвы? Что голубая лента уже не помогает?

– Нет … , – начал он оправдываться, но никакие слова не смогли бы верно объяснить и обосновать его состояние. – Я … я не знаю.

– Я тебя понимаю, зефирочек, – на этот раз слова сводни прозвучали искренно. – Я кое-что тебе обещала.

Пауза. Приглушенный свист выдоха табачного дыма.

– И у меня это есть.

Снова молчание. Алекс понимал, по телефону черная фея ничего объяснять не станет. Да и ни к чему это. Он конечно же придет в ее дом на Стамердикской набережной, как мышь идет на зов удава.

– До встречи, – наконец выдавил из себя мужчина.

– Сегодня, – прохрипела Манделиф. Прозвучало это одновременно как вопрос, утверждение и приказ.

Алекс опустил трубку. Послушники йоги в витраже сменили позы. Слова бандерши разворошили и без того взрывоопасное напряжение в паху. На секунду показалось что «обрубок» сможет даже выпрямиться в настоящий стояк. Одна только мысль об эрекции разозлила его. Нервно приложил электронный пропуск к замку и стремительно распахнул дверь мастерской.

«Вялый лоскуток! – злость накипала. – Сука ты Лиля!» Он повесил плащ на плечики, поправил галстук и прошел к своему рабочему месту. Воспоминания о супружестве – боль в лопатке.