Жаркие летние ночи

– Эй, пижон, ты откудова такой прибарахленный? – окликнул его достаточно молодой голос.

Пожалуй, этого стоило ожидать. Костя повернулся, прищурился от бившего в глаза солнца, с одной стороны пожалев, что очки от солнца остались в рюкзаке, а с другой порадовавшись этому факту. Нельзя было исключать вариант с дракой, и очки было бы особенно жалко.

– Ну, допустим, из Москвы, – ответил он, глядя на парня плюс-минус его возраста, только в вытянутых батиных трениках, белой майке и дурацкой кепочке. По сравнению с ним Костя был не то что прибарахленный, он был почти рок-звездой. – А тебе мой прикид жмет, или что? – добавил он, давая понять, что наезды на пустом месте терпеть не собирается.

– Я ещё не примерял, – деревенский осклабился, демонстрируя отсутствие одного зуба слева, зато справа это компенсировали аж два золотых. – К кому прибыл, Москва? – говор у него был чудной, не вполне поволжский, он как будто специально старался тянуть буквы "а", но память о-кающих предков, видимо, была сильнее.

"И не примеришь", – про себя подумал Костя, но отвечать на эту ремарку не стал. Мало ли, вдруг где в придорожных кустах у него компания друзей с собой.

– К Пантелеймоновым, к деду с бабкой, – ответил он, выжидая, что будет дальше. Солнце жарило макушку, зверски хотелось есть и курить, а ситуация напоминала разборки в каком-то старом вестерне, когда стрелки вот-вот схватятся за револьверы.

– Костя?! – его окликнул еще один голос.

Деревенский повернул голову и, увидев мужчину, немного причудливо одетого – в подрясник и белую кепочку, заметно растерял свой пыл.

– Здрасте, отец Александр. А я вот гостя встретил, думал, проводить, если надо.

Костя с интересом уставился на батюшку, мельком подумав, как должно быть ему было жарко во всем черном на солнцепеке.

– Ну так я его провожу, мне все равно в ту сторону, – сообщил батюшка. – А ты иди куда шел, Витя, Бог в помощь, – добавил он, и деревенскому пацану не оставалось ничего другого, кроме как сплюнуть и развернуться.

– А откуда вы меня знаете? Я вас совсем не помню, – спросил Костя, пока они с батюшкой шли по проселочной дороге. Тому на вид было лет пятьдесят, а может и побольше, поповская борода была перехвачена розовой резинкой, чтобы не мешалась, а общее впечатление было скорее, как от Коровьева, разве что, треснутого пенсне не хватало.

– Как же я могу не знать внучка Мити да Любы? – батюшка усмехнулся в бороду, щедро присыпанную солью седых волос. – Ты ж тут все детство собакам хвосты крутил. Давай-ка с баулом твоим помогу, – он протянул руку за Костиной сумкой.

Возразить толком Костя не успел, сумка перекочевала к батюшке, и тот шустро двинулся вперед, быстрее него самого. Как Костя ни силился, вспомнить он его не смог, впрочем, как и того Витю, с которым едва не схлестнулся. А ведь наверняка в детстве проводили время вместе.

Деревня тоже поменялась, деревья стали выше, кусты гуще. Несмотря на глубинку и развал в стране, эта деревня еще держалась, не вымирала, как остальные. Было слышно косилки на поле, а может, какие другие машины, Костя в них особо не разбирался. В самой деревне было тихо, сонное марево разогнало всех искать тенек и холодок, даром, что время близилось к пяти вечера, а ребятня наверняка была на речке.

Знакомый дом было едва видно за кустами жасмина, который на жаре пах одуряюще. На завалинке дремал дед Митя, сложив руки на животе и забыв прикурить папиросу. Даже дворовый пес вскинулся не сразу, а только когда Костя и отец Александр зашли в калитку.

– Спишь, Митрич, а я тебе тут вон кого привел! – сказал батюшка, когда дед проснулся от собачьего лая.

Дед Митя едва заметно дернулся, размыкая веки, и поначалу уставился на знакомую фигуру батюшки, а потом уже перевел взгляд на внука, которого и сам уже давненько не видел – последний раз больше года назад, когда сын Михаил приглашал их с бабкой в Москву, квартирой новой похвастаться.

– Костя! – он бодро поднялся, хотя Константину в его девятнадцать, шестидесятипятилетний дед казался стариком. Отчасти, наверное, из-за буйной, но совершенно белой шевелюры. – Проходи-проходи! Бабка с утра хлопочет, от пирогов гоняет. Ну ты прямо как с картинки! – он суетился, искренне радуясь приезду Кости, но было и легкое ощущение, будто он смущается, не зная, как вести себя с взрослым столичным внуком.

– Здорово, дедуль, – Костя смущаться не стал, обнял деда, похлопал его по плечу. Тот еще был все равно вполне крепким, Костя чем-то походил на него, и сложением, и тем же пшеничным цветом волос по молодости. Отец был больше похож на бабу Любу, а вот Костя пошел в деда.

– Вечерком еще зайду, – батюшка мешать их встрече не стал и смылся, так что в дом Костя и дед пошли уже одни. Внутри было прохладно, пахло пирогами и самим деревянным домом, запахом, который Костя помнил с детства. Пока они толклись в сенях, из кухни сначала выплыл здоровенный черно-белый кот, а следом вышла и бабуля, тут же принимаясь обнимать и разглядывать внука.

– Ну красавец, красавец. А чего не постригся-то? Сейчас так модно что ли? – спросила она, потрепав его по волосам.

– Модно, бабуль, – Костя ее тоже сердечно обнял, позволив себе с головой окунуться в это ощущение деревенской беззаботности, когда из проблем – только неминуемый, но все равно еще далекий сентябрь с его школой. А пока можно спать, есть, купаться и запоем читать фантастику. К спискам школьной литературы Костя всегда относился скептически.

Он привычным жестом откинул с глаз длинную челку и, войдя в кухню, осмотрелся. Изменение там было только одно – рядом с печкой появилась газовая плита, которую отец Кости, узнав, что в деревню протянули газ, подарил родителям.

– Ба, а ты чего плитой не пользуешься? – Константин увидел, что она так и накрыта заводской картонкой. – Удобно же.

– Да мне с летней кухней как-то сподручнее, опять же, не жарко, – ответила она, снимая полотенца с пирогов. – Иди хоть умойся с дороги, да вещи брось.

Костя решил оставить на потом практический курс по освоению газовой плиты и поднялся в мансарду, где он обычно летом жил. Дед уже поставил там раскладушку и достал матрас, стопка чистого цветастого постельного белья лежала на подушке. Костя открыл окошко, чтобы проветрить, бросил там сумку и оставил джинсовку. Как-то так получилось, что со времени его последнего приезда он вымахал так, что почти доставал головой до стропил.

Спустился, прошел через веранду в сад, где уже дед строгал яблоневую щепу на самовар. Рукомойник висел на прежнем месте, только вот нагибаться к нему пришлось ниже обычного, а ведь раньше едва доставал. Все было вроде привычное, а вроде и другое. Или сам Костя так изменился, что теперь приходилось привыкать заново?

Бабушка гремела тарелками, накрывая стол на веранде, где было попрохладнее. Попутно гоняла кота Семена, который пытался улечься посреди скатерти, словно он главное украшение.

– Может помочь чем? – спросил Костя, ловя кота на очередном подходе к столу.

– Напомогаешься еще! Отдыхай, пирожок бери, – суетилась бабушка, придвигая Косте все сразу – и казанок с картошкой, блестящей от масла, посыпанной свежей ароматной зеленью, и лоснящиеся боками пирожки, и огурцы-помидоры-редиску.

В ответ на все это изобилие Костин желудок издал безнадежно-отчаянное урчание, и он в очередной раз вспомнил, что ел последний раз ранним утром.

– А вы с дедом? – из последних сил соблюдая приличия и сглатывая слюну, спросил Костя.

– Ешь уже! – шутливо прикрикнул на него дед Митя, и Константин сдался – накинулся на еду, так что только за ушами затрещало. Отвлекался только, чтобы Семену его котовью дань отдать.

Дед подсел рядом, захрустел огурцом, и пока Костя ел, рассказывал, как у них дела в деревне. Баба Люба подливала в стакан домашний квас, шикала на кота, который понял, что Костя безвольный и готов отдать ему хоть целую котлету. Прочухав про такой беспредел, к перилам веранды прибежал Полкан, гремя цепью и сопя носом, что как так, кота угощают, а его нет. Пришлось делиться и с ним, а брошенная котлета не успела коснуться земли.