Страница 15 из 22
Было ясно, что Виндзоров следует держать подальше от Британии.
Глава 7. Обратный отсчет до войны
В октябре 1938 года, когда срок аренды в Шато-де-Ла-Май истек, Виндзоры взяли внаем на десять лет особняк недалеко от Булонского леса и гольф-клуба «Сен-Клу». Дом № 24 Бульвар Суше, в 16-м округе, представлял собой четырехэтажный таунхаус на небольшом угловом участке с видом на мощеную площадь, окруженный высоким железным забором и густыми живыми изгородями. Внушительная парадная дверь вела в украшенный колоннами вестибюль с черно-белым полом из каррарского мрамора и белыми колоннами. В каждом углу зала в зеркальной нише стояла высокая белая кариатида с короной из свечей на голове.
Слева в их апартаменты вел небольшой лифт, а справа изогнутая лестница из белого мрамора с зеленым ковром шла к четырем взаимно проходным приемным, построенным вокруг большой центральной площадки – официальной гостиной, небольшому салону, столовой и банкетному залу.
Здесь было 16 слуг, в том числе: Джеймс Хейл, английский дворецкий, который ранее работал у Шарля Бедо и был известен как «дворецкий с золотым голосом»; французский шеф-повар месье Дио, ранее шеф-повар герцога Альбы; австрийский камердинер Рудольф Копп и шофер Карл Шафранек; лакеи-французы и англичане; две английские горничные; и, специально для Уоллис, английский шофер Тони Вебстер и горничная швейцарского происхождения[167].
Большой проблемой оставалась безопасность, для чего Виндзоров везде сопровождали несколько сотрудников британской и французской полиции, даже когда герцог играл в гольф. Обедала или ужинала пара в ресторанах с друзьями, или же наносила визиты кутюрье, модисткам, ювелирам, антикварным магазинам, – снаружи всегда ждал чиновник, а на страже у входной двери стоял жандарм.
Новый дом стал их проектом, способом продемонстрировать свою любовь друг к другу. «Она неустанно искала подходящую мебель, ковры, материалы, лампы и безделушки. Уоллис близко познакомилась со всеми, большими и маленькими, антикварными лавками в Париже, – вспоминала Дина Худ. – Все, что касалось дома, вызывало у герцогини всепоглощающий интерес. Помимо мебели и безделушек, она собирала фарфор, посуду, серебро и белье»[168]. Уоллис не была готова отдать 8000 фунтов стерлингов за одну мейсенскую фигурку или 30 000 фунтов стерлингов за пару канареечных бриллиантов – обычно покупала за наличные, чтобы избежать налогов[169].
Супруги почти ничего не ели в течение дня, герцог предпочитал проводить обеденный перерыв на поле для гольфа, зная, что мало кто из французов отважится выйти на улицу в такое время. Вместо этого, вспоминал Худ, он мог заказать легкий поздний завтрак, который «состоял из тушеных фруктов или открытого фруктового пирога, подаваемого со сливками, в сопровождении диетического печенья и слабого чая. Он очень любил фруктовые пироги, особенно апфельштрудель, который впервые попробовал в Австрии»[170].
Их внимание было сосредоточено на вечерах, они устраивали два званых ужина каждую неделю и большинство других вечеров проводили вне дома. «Никогда в жизни я не работал так усердно, – вспоминал дворецкий Джеймс Хейл, работавший как в Ла-Крое, так и на бульваре Суше. – Герцогиня, как я вскоре обнаружил, оценила виллу не столько как дом, сколько как сцену, на которой можно было устраивать бесконечное шоу гостеприимства и развлечений. Она была продюсером, я – режиссером. По прибытии… я обнаружил домашние телефоны не только в кладовой дворецкого, не только в моей спальне, но и в моей ванной и туалете. Было ясно, что, когда герцогиня настаивала на мгновенной связи с персоналом в любое время, она действительно имела в виду «в любое время»[171].
Они были требовательными и не всегда популярными работодателями. «Можно было рассчитывать на то, что упавшая тарелка, неосторожное вторжение или упущенная внимательность приведут к быстрому безапелляционному увольнению, – вспоминал Чарльз Мерфи, работавший на Виндзоров. – Часы работы были долгими, а похвала – скупой. Сомнительно, чтобы какой-либо домашний персонал во всем Париже работал так же усердно, как тот, который обслуживал Виндзоров»[172].
Каждое утро Уоллис обсуждала меню на день с шеф-поваром. «Она внимательно изучала список блюд, иногда одобряя, иногда изменяя или дополняя его», – вспоминал Худ[173]. Он продолжил:
«Уоллис подробно расспрашивала о каждом пункте расходов. Домашние счета велись со скрупулезной точностью в соответствии с системой кассовых и бухгалтерских книг, в которую мистер Картер посвятил меня в Букингемском дворце. В бухгалтерской книге платежи были сгруппированы по различным рубрикам, которые разделялись с такой мельчайшей детализацией, что можно было внимательно следить за каждым видом выплат»[174].
Поскольку заняться им больше было нечем, дьявол скрывался в мелочах. «Они определили точный оттенок и размер своей личной записной книжки, равно как и гравировку на ней, – позже написал Худ. – То же самое и с карточками меню. Этикетки на багаже были напечатаны в соответствии с инструкциями. Вместе они выбирали дизайн и расцветку своих рождественских открыток»[175].
В октябре 1938 года Валентин Лоуфорд, молодой дипломат в посольстве в Париже, написал своей матери: «Прошлой ночью со мной произошло довольно знаменательное событие, так как меня пригласили на музыкальный вечер у Элси Мендл, и по прибытии (с десертом) я обнаружил во главе мужской части стола самого герцога Виндзорского». Он продолжал:
«Его высочество был в прекрасном настроении, заставил меня подойти, сесть рядом с ним и рассказать ему каждую деталь моей (довольно скучной) жизни… После того, как мы вышли из столовой, он сказал мне сесть рядом с ним на диван в углу одной из комнат, и там мы сидели полчаса, пока он рассуждал о политике и расспрашивал меня о том, что думает молодое поколение. В своих идеях он явно тяготеет к нацизму и, похоже, испытывает ужас перед большевизмом… с ним было довольно приятно разговаривать, и, очевидно, он хотел как лучше, хотя я думаю, что он очень недалекий и предвзятый, несмотря на весь его опыт. Конечно, он хотел знать, что ФО думает о внешней политике Чемберлена (которую он полностью одобряет)… Пожалуйста, не рассказывай никому об этой виндзорской блажи. Люди так много болтают, что до ЕКВ может дойти, что некий 3-й секретарь сказал, что он «нацист» и т. д.»[176]
Лоуфорд, которому тогда было под тридцать, стал постоянно вращаться в кругах Виндзоров и Мендлов. 1 февраля 1939 года он описал просмотр фильма, на котором в числе гостей присутствовала жена Сомерсета Моэма Сирия. «Было забавно видеть, как его королевское высочество наблюдает за тем, как его прадедушка и прабабушка резвятся в Балморале, и ему, казалось, это нравилось… После мы вернулись на ужин к Элси, где герцог свободно говорил по-испански и стал довольно веселым…»[177]
На следующий вечер он опять ужинал с ними:
«Виндзоры были очень добры, милы и веселы прошлой ночью, и у меня состоялся довольно сердечный разговор с герцогиней. Мы пообедали в «Максимз», где к нам присоединились Александра Меткалф и Сашеверелл Ситвелл… Герцог обнаружил, что оркестр мешает ему говорить – а он много говорит, – поэтому мы покинули «Максимз» и поехали обратно в их дом на бульваре Суше. Кстати, его французский ужасен: он называет это «Бва де Булонь». Дом пока меблирован только наполовину; но, похоже, в конечном итоге выглядеть он будет чрезвычайно приятно: высокие комнаты с высокими окнами и, конечно же, красивая мебель.
167
На бьюике Уоллис в крошечной рамке в форме ромба на одной из дверей маленькими простыми золотыми буквами инициалы были выгравированы УУС – Уоллис Уорфилд Симпсон.
168
Hood, Working for the Windsors, p. 41.
169
Эквивалент 550 тысяч фунтов стерлингов и чуть более 2 миллионов фунтов стерлингов.
170
Hood, p. 41.
171
Sunday People, 29 April 1973, quoted Martin, p. 361.
172
Bryan and Murphy, p. 394.
173
Hood, p. 105.
174
Hood, p. 106.
175
Hood, p. 119.
176
Lawford to his mother, 17 October 1938, courtesy of Charles Tilbury.
177
Lawford to his mother, 1 February 1939, courtesy of Charles Tilbury.