Руины прошлого

Ремень левой руки был расстегнут. «Видимо, этот хрен решил отстегнуть меня, войдя сюда, – подумала она, – только побоялся сделать это открыто, ожидая, что я могу наброситься на него. Вот же урод долбаный. И правильно сделал, ведь я бы ему глазки-то мигом выцарапала одним ловким движением».

Ее сильной рукой была именно правая, потому, чтобы расстегнуть ремень одной лишь левой, ей пришлось немного повозиться. Вскоре она освободила обе руки и следом освободила от ремней и ноги. Ей стало немного легче хотя бы от того, что она больше не связана. Возможно, ее подогревала надежда, что в случае чего она сможет хоть как-то сопротивляться и, если повезет, нанести им какой-то вред. Но пока она лишь села на койку и думала, что же ей все-таки делать дальше.

В этой тишине прошло около двух часов. Может и больше, а может и меньше. Часов у нее, естественно, не было, а время в этой жутко-тихой камере, в которой она слышала даже стук собственного сердца, текло невероятно медленно. Ничего не оставалось, кроме как ждать. Ждать участи, которая ей уготована.

«Может меня просто отпустят, когда поймут, что я уже успокоилась? – думала она. – Это же как с вытрезвителем! А там, когда забирают буйного, даже вусмерть пьяного, его помещают в камеру, в которой он находится покуда не протрезвеет и не успокоится. Черт! Хоть бы, хоть бы».

Зародившаяся надежда позволяла ей выносить эту гнетущую тишину и одиночество, успокаивая саму себя мыслями о скором освобождении. Хотя, другая сторона ее сознания понимала, что верить в подобные сказки было бы крайней глупостью, потому как застряла она здесь очень основательно, и что вряд ли ей кто-либо поможет.

«Дура набитая! – обозвала она себя мысленно. – Сказала бы хоть кому-нибудь, что собираешься снова переться в эту гребаную психушку! Что за глупая башка».

Спустя какое-то время Юля ощутила, что изрядно проголодалась. Желудок урчал без умолку, словно какая-то адская машина, которая не отказалась бы от чего угодно, лишь бы унять этот ужасный голод. Она ведь больше двух дней ничего не ела, если не считать пива и крепкого кофе, пускай и спала большую часть всего этого времени.

Она начала стучать в двери, думая о том, что, если они вломятся сюда, чтобы снова накачать ее наркотиком за буйство, она просто попытается их убедить, что просто очень голодна, и если они ее накормят, то не будет шуметь. «Даже заключенных в тюрьмах кормят», – планировала она воспользоваться этим доводом, отбросив подальше все мысли о дальнейшем сопротивлении, пока не обнаружит слабые места, на которые можно надавить, чтобы сбежать.

Только для начала нужно как-то выбраться из этой комнаты.

Маленькое окошко в железной двери отворилось, и на въехавшей платформе под ним стояла эмалированная миска с какой-то похлебкой, рядом блестящая, цвета нержавеющей стали тарелка с комочком каши и кусочком сливочного масла. В железной кружке какая-то красноватая жидкость. Никаких столовых приборов не было.

– Неужели вы думаете, что я бы себя ложкой убила? – сказала она, наклонившись к окошку и аккуратно заглядывая в него. По ту сторону двери по-прежнему не раздавалось ни звука. – И на том спасибо. Черт, как же я хочу есть. – И с этими словами она сняла с платформы посуду, опустилась на пол и принялась с большой осторожностью пробовать еду.

Слюна во рту собиралась в больших объемах, а сухость во рту мгновенно исчезла, будто бы ее и не было. У еды был просто невероятно вкусный аромат, хотя внешне она вовсе не выглядела аппетитной. «Еще бы, не есть два дня. И дерьмо медом покажется», – подумала она и, взяв одну из мисок с чем-то похожим на куриный суп, приложила к губам и начала пить.

Покончив с обедом, она поставила на платформу всю посуду, которая с металлическим скрежетом в тот же миг исчезла, как и появилась. Через несколько секунд платформа вернулась. На ней стояла кружка с водой и пластмассовая емкость с тремя разноцветными таблетками: красная, желтая и коричневая.

Юля в недоумении застыла.

Чья-то рука с той стороны двери протянула в окошко лист бумаги, на котором было написано несколько слов: «если ты хочешь еще когда-нибудь увидеть еду, то ты должна немедленно принять эти таблетки. Не переживай, от них ты не умрешь».

«Очень обнадеживающие слова, док» – подумала Юля.

Она взяла первую из таблеток, недоверчиво осмотрела со всех сторон, а потом забросила в рот. Следом за первой последовали две оставшиеся, после чего она запила их водой. Платформа вновь исчезла и окошко закрылось.

За следующие часов шесть, как ей могло показаться, окошко больше не открывалось, но и есть ей пока не хотелось. Почувствовав усталость, возможно даже, что от таблеток, которые ее заставили принять, она легла на койку и попыталась уснуть. Голова немного кружилась, но тревога прошла. Ужасные мысли о ее дальнейшей судьбе больше не возвращались, потому она смогла расслабиться.

Свет в комнате погас, оставив только абрис железной двери, из-за которой пробивался едва заметный свет из коридора за ней. Спустя какое-то время она провалилась в сон.

Сколько времени она спала ей было неизвестно, но, когда она проснулась, свет в комнате уже был включен; биологические часы сложно обдурить, потому, вероятно, уснула она как раз с наступлением ночи, а проснулась поутру. В комнате, конечно же, не было ни единого окна, потому время суток она определить никак не могла.

Она уже более спокойно размышляла о том, для чего ее здесь держат. По истечению этого времени стало ясно, что не ради ее психического здоровья, иначе они бы не стали скрывать от полиции факт пребывания ее отца в этой лечебнице. Была другая причина, но какая?

Она перебирала в голове те немногие варианты, и самыми страшными среди них были мысли о экспериментах и опытах над разумом. Еще она думала, что ее, возможно, хотят продать как донора органов. Всплывающие картины перед глазами просто сводили ее с ума, потому как она ничего не могла знать наверняка, в то время, как никто и не торопился раскрывать тайну ее столь длительного удержания здесь.

Весь следующий день прошел точно так же, как и предыдущий – совсем без изменений. Так же безмолвно ей подавали еду, таблетки, ночью гасили свет, а утром включали.

Лишь на третьи сутки ее бодрствования привычный распорядок дня изменился: замок, запирающий стальную дверь ее палаты щелкнул, после чего сама дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Они позволили ей выйти.

Глава 14. Дом, милый дом

В коридоре ее ждал санитар. Он молча проводил ее к лестнице, по которой они спустились на первый этаж и вышли в общий зал.

«Ну вот, – подумала Юля, – теперь и я в числе всех этих психов, будто бы мне здесь самое место. Какая ирония».

Смотреть на всю эту картину изнутри было очень странно: лишь некоторые из постояльцев занимались чем-то осмысленным, когда все остальные, человек двадцать, бесцельно сновали по комнате, глядя куда-то вдаль перед собой, или же просто стояли около стен, рассыпавшись по всей площади, странно двигали пальцами рук, будто бы были чем-то сильно взволнованы, хотя лица их выражали полную безмятежность. Все это очень угнетающе выглядело.

– Присаживайтесь, – сказал ей мужчина в халате, указав на пустующий диван, стоявший в таком месте, с которого видна вся комната и все пациенты. Он будто бы заметил, насколько ей неприятно видеть внутреннее положение дел, потому и указал ей именно на это место, в созидание.

Она решила не спорить и опустилась на мягкий велюр фиолетового цвета, хотя и изрядно потертый.

Санитар отошел от нее и присел на табурет под стеной около выхода, принявшись перелистывать страницы какого-то журнала, время от времени поднимая глаза и осматривая комнату.

Мужчина, лет шестидесяти, проходивший около дивана, споткнулся о ковер на полу и с тяжелым вздохом распластался у ее ног.

– Ой, – вскрикнула Юля. – Вы в порядке?

Тот лишь что-то бессвязное пробурчал в ответ. Она помогла ему подняться и бережно усадила рядом с собой на диван. Подумав, что это лишь очередной старик с ничем не отличавшимися проблемами с головой, как тут же изменила о нем свое мнение. Он, не поворачиваясь, глядя перед собой шепотом обратился к ней, подбирая очень правильные и логичные для жильца сумасшедшего дома слова.