Руины прошлого

– Вы прекрасно знаете! – не разжимая зубов прошипела она в ответ.

– Прошу вас, успокойтесь, – вмешался полицейский, положив руку ей на плечо. – Сейчас мы все выясним. Как зовут вашего отца?

– Не нужно меня успокаивать! Игорь Николаевич Сервицкий его зовут.

Девушка по правую руку от доктора принялась листать страницы журнала, что все это время держала на сгибе локтя. Высоков также наклонился над журналом, пробегаясь глазами по строкам в нем.

– Простите, доктор, такого имени в списках нет.

– Ну вот, – повторяя слова ассистентки, Высоков обратился к офицеру. – Такого имени в наших списках нет, а это означает, что пациент с этим именем не проходит лечение в клинике, иначе запись однозначно была бы. Быть может, вы что-то напутали? – Он пригладил седоватую бороду и смерил Юлю взглядом.

– Что? Я напутала?! Что вы несете? Я видела его в окно час назад! Я… я… вы сказали мне, что не можете его выписать, когда я пыталась настоять на этом, а теперь вы мне говорите, что такого нет?

– Девушка, я вас настоятельно прошу, успокойтесь, – уже более строгим тоном говорил полицейский, пытаясь сдерживать произвольные взмахи руками девушки.

Она уже очень отдаленно понимала, что здесь происходит, и от ярости, затуманившей рассудок, почти не слышала саму себя. Она пыталась высвободиться от ограничивающих ее действия рук стража порядка.

– Она говорит правду? – спросил тот доктора.

– О, что вы, нет. Я впервые вижу эту девушку. Для меня самого все это как снег на голову. Даже не знаю…

– Впервые?! Ах ты… – она махнула ногой, но не дотянулась. – Козел! Верни моего отца! Я тебя засужу, урод несчастный! Что вы с ним сделали?

Юля неистово кричала, пыталась высвободить хоть одну руку, чтобы ударить лгуна, но у нее ничего не выходило.

– Простите нас, – начал офицер, переводя сбитое дыхание. – Я не проверил ее информацию перед выездом сюда. Возможно, что… что у нее бред.

– Не переживайте, это как раз по нашей части.

На губах доктора вновь появилась едва заметная улыбка, но полицейским она замечена не была. Доктор сделал жест кистью руки, подзывая санитаров, ожидавших команду «фас!» по углам холла. Те в тот же миг подбежали и схватили девушку под мышки. Помощница, державшая журнал, достала из кармана шприц и вонзила иглу с успокоительным препаратом Юле в плечо.

Еще мгновение и она обмякла.

– Спасибо вам за содействие.

– Что вы, что вы. Это мы еще должны извиниться за доставленные неудобства.

– Доктор, нам нужно…

– Да, конечно. Отведите ее в палату номер…

Еще какое-то время Юля слышала отдаленные голоса, но лишь малую долю слов могла разобрать. Ею овладело ощущение, будто бы ее выселили из собственного тела: она не могла пошевелить даже пальцем, своего же дыхания она не ощущала, а мысли… мысли в ее голове казались совсем чужими, как если бы она находилась вне своей физической оболочки. На смену злости пришло страшное ощущение невесомости, в котором она чувствовала свободу, но в то же время была заперта внутри чего-то, а некий обезумевший диктор наговаривает их ей в ухо ужасные, до жути пугающие ее вещи. Она могла лишь смиренно слушать и быть наготове, чтобы начать говорить, когда ей это позволят. Только этот момент все никак не наступал.

– Кто ты? Что тебе от меня нужно? – она пыталась говорить с кем-то столь явным, но не осязаемым… человеком? Только своего голоса она не слышала, хотя ей казалось, что ее шепот переходит в отчаянный крик.

– Кто ты? – пыталась повторить она, но в действительности ей удалось лишь едва пошевелить губами, не издав ни единого звука.

Оставив свои попытки, она уснула, хоть это вовсе и не было ее решением. Это было лишь действие препарата…

Глава 13. Узница

Абсолютная тьма. Ничего кроме бесконечной пустоты. Но, как любой свет имеет конец, так и тьма не может длиться вечно. Сначала она зажглась маленькой искоркой, тонким лучиком света где-то в конце очень длинного, казалось, нескончаемого коридора. Юля всеми силами пыталась разглядеть эту точку в обволакивающем ее черном полотне. Было в ней что-то такое притягательное, как в самой яркой звезде посреди ночного неба. Она смотрела на нее и думала, что вот-вот увидит нечто большее, увидит суть, постигнет что-то такое…

Но она ошиблась.

Внезапно точка стала расширяться, все стремительнее и стремительнее она росла, безжалостно вытесняя тьму нестерпимо ослепительным белым светом, принося с собой боль и страх. Яркий свет наполнил все вокруг. Понимая, что больше не способна сопротивляться, она сделала последнее усилие над собой и ее глаза открылись.

Действие транквилизатора уже почти закончилось и, хотя голова еще была словно в тумане, она уже очнулась от странного сна.

Обведя помещение взглядом, ее глаза сделались круглыми и наполненными первобытного ужаса. Все, что она смогла рассмотреть вокруг, было выполнено из белых, похожих на подушки неровностей, если не считать жесткой койки, от которой сквозь тонкую ткань простыни ощущался зловещий металлический холод. Ее руки и ноги были крепко привязаны к бортам койки широкими кожаными ремнями, да так, что пошевелиться не представлялось возможным. Юля, еще даже не взглянув в том направлении поняла – впереди не может быть ничего иного, как металлическая дверь с маленьким окошком, и это привело ее в еще больший ужас. Она осознала, что, будучи рабом своей глупости, отныне стала узником сумасшедшего доктора. И что никто теперь не в силах ей помочь.

Взорвавшись в истерических криках, она пыталась высвободиться, оборвать ремни. В этот момент с металлическим лязгом дверь в комнату отворилась. Сквозь залитые слезами глаза Юля увидела два размытых силуэта в белых халатах. Они направлялись к ней. Одного из них она узнала по голосу. Это был доктор Высоков.

– С добрым утром, милая!

– Пошел ты! – выругалась она все еще онемевшим языком, и попыталась плюнуть ему в лицо, только сухость во рту не позволила ей этого сделать.

– Но-но, – пригрозил он ей пальцем. – Ты же не хочешь еще сутки проваляться без создания, а, солнце? Если хочешь, то… – он обернулся к стоящей за его спиной медицинской сестре.

Юля попыталась успокоиться. Перспектива вновь оказаться отрезанной от реальности ее никак не прельщала, так как лишь в состоянии бодрствования она может знать и хоть как-то контролировать то, что они могли бы с ней сделать. Или ей так казалось. В любом случае, быть в сознании, думала она, гораздо важнее личной обиды и обломков оставшейся гордости.

– Вот и замечательно. – Он снова так по-доброму улыбнулся, словно какой-нибудь старый приятель, внезапно встретившийся ей между рядов супермаркета. Это бесило ее еще больше, но ничего поделать она не могла. Нельзя давать волю эмоциям. – В общем, имей в виду, солнце, за любые доставленные мне неприятности ты будешь получать порцию успокоительного. Ты девочка не глупая, и должна понимать, что частое и длительное применение сильнодействующих средств очень пагубно влияет на мозг. Я ни на что не намекаю, просто хочу, чтобы ты позаботилась о себе. Кто, если не ты. – Высоков похлопал ее по ноге и направился к выходу.

– Что вам от меня нужно? – стараясь говорить спокойным тоном, спросила Юля.

– Нам? Нам-то от тебя совсем ничего не нужно…

Дверь в палату закрылась, оставив несчастную испуганную, лишенную свободы девушку поедать саму себя назойливыми страшными мыслями, которых в ее голове роилось огромное множество. Эти мысли сбивали одна другую, вгрызались в сознание, мешая рассуждать логично. А о какой логике вообще могла идти речь, если во всем, что происходило с ней за последние дни, не было ни капли логики. Ничего из увиденного или случившегося нельзя было объяснить здравым умом. Нельзя было ни понять, ни сделать вывод.

В состоянии крайней озлобленности на саму себя, свои необдуманные слова и поступки, так же, как и на результат всего этого – свое нынешнее положение, она дернула рукой и ощутила, что ремень подался.