Страница 56 из 73
Когда позвонил Эллис Флуд, он дозвонился до меня в общежитие через моего коменданта. Я сидела на жестком стуле в ее комнате, глядя на крашеную стену из шлакоблоков, ламинированный плакат о подростках и стрессе. Пока Эллис Флуд говорил, я едва могла вникнуть в происходящее, погруженная в замешательство и недоверие. Что могло заставить Хэпа сойти с тропы без провизии или даже воды? Он был непревзойденным профессионалом в этой области, хорошо знакомым с проблемами и опасностями любой дикой местности. Для меня не имело смысла, что с ним могло случиться что-то ужасное. Не с его мастерством и опытом.
— Очевидно, мы собираемся продолжать поиски, — успокоил меня Эллис, — но, Анна, возможно, горе могло заставить его потерять концентрацию. Мы с тобой оба знаем, что он на самом деле не был прежним с тех пор, как умерла Иден.
Он был прав, но я не хотела этого признавать. Вместо этого я начала плакать, а шериф мягко продолжал, пытаясь объяснить свою мысль. Хэп мог совершить какую-нибудь критическую ошибку и заблудиться или подхватить переохлаждение. Он мог не рассчитать и свалиться в овраг. Он мог потерять ориентацию и утонуть или подвергнуться нападению медведя. Такие вещи случались постоянно, даже с теми, кто знал, что делал. Что касается тела, то оно, должно быть, все еще где-то в лесу, слишком хорошо замаскированное, чтобы его могли найти поисковики и собаки, или его утащил медведь или горный лев. Эллис не терял надежды, просто хотел, чтобы я, по крайней мере, начала думать о том, что мы можем его не найти.
Следующие несколько недель были адом, пока я ждала каких-либо новостей. Я не могла сосредоточиться на занятиях или домашнем задании, фактически едва могла есть. Каждые несколько дней я связывалась с шерифом Флудом. Наконец, перед рождественскими каникулами, когда за месяц с лишним не появилось ни одной зацепки, он сказал:
— Мы все равно продолжим поиски, Анна. Но какая-то часть меня начинает задаваться вопросом, хотел ли Хэп оставить след в тот день. Возможно, он пытался покончить с собой.
Я разговаривала по телефону-автомату в коридоре общежития. Пока Эллис продолжал, я втиснулась в угол и дрожала, не заботясь о том, кто меня видит или слышит. Если бы Хэп хотел умереть, он, конечно, сделал бы это именно так… в лесу один, на своих условиях. Никакой драмы или фанфар. Никакого прощания. Как бы мне ни хотелось верить, что он никогда не бросит меня, каким бы несчастным он ни был, мне уже исполнилось восемнадцать, и я больше не была его подопечной, по крайней мере, в том, что касалось штата. Он выполнил свое обещание, данное мне.
В углу, пока текли слезы, слова Эллиса продолжали эхом отдаваться в телефоне, забирая воздух из моих легких.
— У вас будут похороны? — Мне удалось спросить его, чувствуя странную пустоту.
— В подобных случаях проходит много лет, пока государство не объявляет кого-то умершим. Но поговаривают о поминальной службе. Я буду держать тебя в курсе, чтобы ты могла вернуться домой за этим.
Домой. Каким-то образом слово полностью изменилось в одно мгновение. Без Хэпа и Иден Мендосино был просто местом — любым местом — по крайней мере, так казалось, когда я переживала горе.
— Конечно, — сказала я, затем поблагодарила его и повесила трубку. Я никогда не возвращалась туда.
— 57-
Когда я выхожу из рощи, то направляюсь прямо на пляж Наварро, к югу от деревни, чтобы встретиться с командой поисковиков. Маленькая пляжная стоянка находится в конце заросшей дороги, которая ведет меня мимо старой гостиницы, расположенной здесь со времен бума лесозаготовок в девятнадцатом веке. В те времена побережье было усеяно собачьими норами, как их называли, крошечными судоходными пунктами, где фабричные рабочие отправляли доски по шатким желобам на транспортные шхуны, которые ждали. Позже появились китобои, торговцы слухами, женщины с дурной репутацией. В течение семидесяти пяти или более лет — целого поколения — этот район рос и процветал, поддерживая салуны, небольшие продовольственные магазины и дома, которые больше походили на лагеря. Теперь есть только гостиница с привидениями, чтобы показать это, широкий пляж, полный плавника, и двадцать или тридцать поисковиков, готовящихся к парковке.
Я выхожу и, пристегивая Крикет к ремню безопасности, замечаю поблизости группу женщин, застегивающих ветровки поверх спортивной одежды. Одна из них — Эмили, и я горжусь ею. Также удивлена. Это большой шаг для нее. Секундой позже я замечаю, как Гектор топает ботинками в ожидании, как будто его ноги уже замерзли. Скорее всего, он испытывает беспокойство при мысли о том, что может найти свою сестру слишком поздно. Или вообще не найти ее.
Странно видеть его и Эмили, стоящих менее чем в двадцати футах друг от друга. За пятнадцать лет жизни Кэмерон они делили ее слепо и разобщенно, зная совершенно разные версии одной и той же девушки, версии, которые никогда не соприкасались. Но сейчас они почти это делают.
Организатор — Билл Манси, отец Кейтлин. Когда он делит группу на более мелкие подразделения, я быстро здороваюсь с Гектором, а затем встаю рядом с Эмили, чтобы оказаться в ее группе. Я не видела ее с тех пор, как было найдено тело Шеннан, и хочу знать, как у нее дела.
Кажется, она испытала облегчение от того, что сегодня утром ей удалось как-то справиться со своим страхом. Я чувствую то же самое, что и фанаты вечеринки на парковке. Наша группа была направлена в самую северную часть пляжа, где сосредоточена большая часть плавника. Прилив приносит его сюда и оставляет здесь в выбеленных солнцем кучах, где десятилетиями подростки, художники и свободные души копались в осколках, чтобы создать убежища, похожие на потерпевших кораблекрушение, и странные, сложные скульптуры, сложенные естественным образом и закрепленные на песке.
Я всегда находила эти сооружения красивыми, но сегодня дует холодный ветер, солнце скрыто, и мы здесь не как туристы, а чтобы поискать тело или место убийства.
— Вы нашли ту девушку, — говорит Эмили, когда мы начинаем идти. Ее голос звучит ломко, хрупко. — Что это значит для моей дочери?
— К сожалению, мы пока не знаем. Но в каком-то смысле это может быть хорошей новостью, Эмили. Сейчас нам помогает ФБР. У нас гораздо больше рабочих рук и больше ресурсов. Я очень надеюсь, что скоро что-нибудь щелкнет. Мы собираемся найти ее.
Когда она не отвечает, я провожаю ее взглядом до длинной кучи плавника, где есть пустые места, темные участки, которые кто-то сегодня тщательно и даже кропотливо обыщет. По напряжению в теле Эмили я могу догадаться, о чем она думает, что «найти» Кэмерон не обязательно означает вернуть ее домой живой.
Я незаметно поворачиваю нас на север, где пляж широко открыт, ограничен только скалистым черным утесом в дальнем конце и небольшим устьем, которое уже было вырыто. Не то чтобы Эмили нужно было это знать. Я держу это при себе, пока мы идем бок о бок, ветер дует нам в спину, порывисто, небольшими толчками, которые ощущаются почти как человеческие руки. Песок проносится мимо, сверкая, придавая воздуху тело, сделанное из стекла. Мои руки замерзли, и я засовываю их поглубже в карманы.
— Вы знали, что Кэмерон хотела поработать моделью? — спрашиваю я ее, решив немного открыться, поделиться своими мыслями о том, хорошая это идея или нет.
— Что? Нет, Кэмерон даже не красилась. В ней не было ничего девчачьего.
— Может быть, не внешне. — Я вытаскиваю фотографию и протягиваю ей.
Она останавливается на полпути, как будто увидела змею.
— Это даже не похоже на Кэмерон. Когда она это сделала?
— В конце лета, как раз перед началом занятий. Думаю, она работала над модельным портфолио. Она вообще никогда не упоминала о своем интересе?
— Я бы сказала «нет».
— Почему?
— Потому что ей бы просто разбили сердце.
«Разбить свое сердце — это привилегия быть человеком», — говаривала Иден. Тогда я не поняла, что она имела в виду. Мое сердце было разбито много раз, и я должна была сказать спасибо? Теперь, спустя столько лет, я, по крайней мере, начинаю понимать, что она действительно говорила обо всем этом путешествии. Что иногда невозможно быть живым и не пострадать, если ты все делаешь правильно.