Русский Робинзон

Вдруг пришла ему мысль попытаться испечь грибы в горячей золе. Он набрал кучу сухих ветвей и листьев и поджег ее с помощью зажигательного стекла; когда же образовалось достаточно золы, он пригреб ее к горящим угольям и в ней испек ароматные маслянники, оказавшиеся вкусными, несмотря на то что они не были приправлены солью. Утолив голод грибами, наш невольный пустынник опять расположился ночевать на дереве.

Так без всякой перемены прошло несколько дней, впрочем не без пользы для нравственного состояния Лисицына. Из его дневника видно, что он отдавал уже справедливость суровому командиру корабля, снабдившему его полезными вещами — зажигательным стеклом и ружьем.

Лисицын пришел к убеждению, что высадили его на самый бесплодный берег Азиатского материка, потому что, кроме грибов, он не находил никакой пищи. Он часто встречал дичь, подпускавшую его на довольно близкое расстояние, но не решался тратить дорогой заряд на небольшую птицу. Наконец его посетила счастливая мысль смастерить лук и стрелы: он вырезал дубовую ветвь для лука, а для стрел расколол на тонкие брусочки сосновый сухой сук. Когда же дело подошло к концу, стала очевидной бесполезность его труда — не было материала для тетивы и крепкого острия для стрел.

Тогда Лисицыну пришла в голову другая мысль: устроить пращу, заменив ремни жгутом из полотенца. Разрезать полотенце по длине, свить из длинных полотнищ веревку и устроить петлю было для него делом нетрудным, но метать этим снарядом камни пришлось долго учиться. Ему стоило больших усилий преодолеть свое отвращение к труду, и только одна крайняя нужда была причиной, что упражнения в метании камней пращею были постоянны и энергичны. За две недели Лисицын все же выучился попадать камнями в цель на достаточном расстоянии. С помощью пращи он иногда убивал птиц, а потом жарил их над угольями, употребляя вместо вертела железный прут от чемодана.

Лисицын сознался в своих записках, что мясо дичи показалось ему очень вкусным после долгого питания печеными грибами и что ел он его с нечеловеческой жадностью.

Однажды, вооруженный ружьем, пистолетами и кинжалом, он решился на прогулку по морскому берегу. И хотя Сергей Петрович был совершенно уверен, что местность эта необитаема, он принял меры предосторожности для сохранения своих вещей, прикрыв их толстым слоем хвороста. Пустынная жизнь начала исправлять характер Сергея Петровича: прежде он ничем не дорожил, ни о чем не думал, теперь же сделался осторожным и предусмотрительным.

Путь его шел по возвышенному берегу, живописно окаймленному дремучим лесом. Местность изредка пересекалась зеленой лужайкой, маленькой бухточкой, холмами и оврагами. Пробродив целый день и не встретив ни одного живого существа, Лисицын, совершенно уставший, добрел до речки, с шумом падавшей в море по каменистым уступам. Пройдя более версты по левому ее берегу, он не нашел брода для перехода на другую сторону и чем дальше углублялся в материк, тем берега реки делались от-ложе, а течение медленнее; прибрежная долина только изредка была отмечена группами высоких хвойных деревьев.

С закатом солнца громкое завывание волков нарушило священную тишину вековой чащи. Лисицын не решился идти дальше и, поужинав размоченными в воде сухарями, поместился для ночлега на высоком дереве, ближайшем к реке.

В половине ночи он был разбужен сильным треском в лесу. Окинув испуганным взглядом окрестность, хорошо освещенную луной, он с ужасом увидел огромного медведя, шедшего прямо к дереву, на котором разместился наш пустынник. Лисицын, никогда не видавший медведя на свободе, почувствовал чрезвычайный ужас при взгляде на столь опасного соседа, которому ничего не стоило взобраться на дерево. Медведь улегся прямо под деревом. Сергей Петрович не смел пошевельнуться, старался даже сдерживать дыхание, чтобы лютый враг не учуял его присутствия. От сильного испуга Лисицын едва не уронил ружье.

Прошло около часа, показавшегося бедному сидельцу целой вечностью, прежде чем медведь встал и начал обнюхивать воздух. Лисицын понял, что наступает его конец — руки не могли совладать с ружьем. Однако на этот раз именно страх послужил ему спасением: медведь его не приметил. Через несколько минут зверь забеспокоился, потом осторожно пополз по траве к краю поляны, как бы подстерегая добычу.

Лишь только он оказался на поляне, на него напала стая волков. Сильный медведь сперва храбро отбрасывал врагов, сопровождая удары грозным ворчанием, потом, убедившись в своей несостоятельности, отступил и с быстротой, удивительной для его тяжелого тела, влез на дерево, занимаемое Лисицыным, где поместился аршина на четыре ниже. Между тем волки с яростью атаковали дерево: некоторые бросились подкапывать корни, другие, посмелее, пробовали взобраться на ствол с помощью острых когтей, но дорого заплатили за свою дерзость, будучи задушены в могучих лапах рассвирепевшего медведя. В остальных неприятелей медведь кидал обломки сучьев с удивительной силой и ловкостью.

Война эта продолжалась довольно долго; она казалась бесконечной в особенности для молодого человека, ежеминутно ожидавшего, что медведь, расправившись с волками, обнаружит его как более лакомую добычу. От страха он так ослабел, что при сильном сотрясении дерева, когда медведь отламывал сук, не удержал своего ружья — оно упало прямо на спину зверя. Лисицын зажмурился в ожидании своей последней минуты.

Прошло довольно времени, прежде чем герой наш решился осмотреться, удивленный наступившей тишиной. Медведя нигде не было. Вокруг дерева лежали пять мертвых волков. Другой, будучи на месте Лисицына, поспешил бы в жаркой молитве возблагодарить Бога за чудесное спасение, но неверующий молодой человек приписал все игре случая.

Как только взошло солнце, Сергей Петрович слез с дерева, под которым нашел свое ружье в совершенной целости. Зная из рассказов охотников, что медведи чрезвычайно боятся внезапностей, до того, что даже часто умирают от испуга, Лисицын догадался, что его ночной сосед после падения на него ружья испугался и убежал в лес. Он поспешил по следам зверя и не далее двух верст от места сражения нашел медведя, уже издохшего. Раздосадованный невозможностью полакомиться окороком мишки, он снял с него пушистую шкуру. По возвращении к месту ночлега снял шкуры и с волков. Шкуры промыл в реке, развесил на деревьях для просушки. Дерево, свидетель ночного ужаса, оказалось прекрасным кедром, на котором Лисицын обнаружил множество прошлогодних шишек с вкусными орехами. Конечно, пустынник наш поспешил ими полакомиться. Невдалеке Лисицын нашел небольшую возвышенную поляну на берегу реки, окаймленную со всех сторон плодоносными кедрами. За рекой расстилалась пространная луговина, доходившая до самого моря. Вправо от живописной долины возвышались горы, поросшие хвойным лесом. В реке играло на солнце множество рыбы. Восхитительное местоположение этой поляны, вид на море, от которого зависело его спасение, обилие рыбы в реке и богатый сбор кедровых орехов убедили Лисицына основать здесь свою стоянку в ожидании прихода корабля, который избавит его от заточения в этой пустыне.

С большим трудом молодой человек перенес сюда свои вещи, истратив на это несколько дней. В первую же ночь после переселения он промок до костей под проливным дождем и едва успел спасти от воды свои пожитки, накрыв их шкурами зверей. Это заставило его серьезно подумать об убежище, в котором можно было бы укрыться от дождя и холода.

Лисицын долго обдумывал, как приняться за дело, не имея ни топора, ни пилы, ни долота. Наконец, начертив на возвышенном месте четырехугольник, имеющий по шести аршин в каждой стороне, он по этим линиям с помощью большой морской раковины, заменившей заступ, выкопал узкий ровик глубиной до трех четвертей аршина; в этот ровик поставил нетолстые колья на небольшом расстоянии один от другого. Засыпал колья плотно землей, пространство между ними заплел гибкими ивовыми прутьями.

Окончив этот внутренний плетень, он выкопал другой ровик в аршинном расстоянии от первого, и устроил второй плетень, но только по мере его возвышения заполнял промежуток между плетнями глиной, сильно уколачивая ее колом. Лисицын вспомнил, как в деревне тетки мужики заплетали изгороди и устраивали плетневые сараи. Для большей прочности он связал прутьями верхние концы обоих плетней. Теперь стены нужно было накрыть потолком и над ним устроить крышу от дождя. Для этого Лисицын набрал в лесу сухого валежника, из которого приготовил длинные слеги, он плотно забрал ими потолок строения, оставив над стенами со всех сторон аршинные выступы; потом пазы между слегами промазал глиной и навалил на потолок целую гору сырого мха, образовав из него скаты на все четыре стороны. Плотницкого инструмента у Лисицына не было, и потому дверей и окон в хижине он сделать не смог. Наш архитектор при устройстве плетней оставил три отверстия: небольшое для света, другое для входа в хижину — оба под самым потолком, а третье возле пола для сообщения основного жилища с предполагаемой пристройкой. Эти отверстия он затыкал четырехугольными плетушками, наполненными землей, и сверх того наволоками, набитыми сухим мхом. В одном углу хижины было сплетено место для постели на три четверти аршина вышиной от пола, оно было застелено сухим мхом; подушками служили наволоки, также набитые мхом.