Переплетение

Екатерина после медучилища уже два года как работала медсестрой в поселковой поликлинике. Что касается Николая, то он до армии успел отучиться в горном техникуме и почти год отработать в шахте, где до недавних пор, до выхода на пенсию, трудились и его отец, и тесть, да и почти все мужики с поселка. И сейчас Николай вернулся туда же проходчиком.

По выходным он занимался домом. Жильё, доставшееся им в наследство от Екатериной бабушки, требовало ремонта: надо было крышу перекрыть шифером вместо прохудившегося толя, подправить забор, в двух окнах рамы поменять, ну и по мелочам ещё много чего набиралось.

Благо, что молодым на свадьбу многие из гостей подарили деньги, да и на «мусор» во второй день накидали немало, так что средства у них на это дело были. Правда, приходилось за всё переплачивать: в магазинах и на стройбазе было шаром покати, поэтому добывали нужное «по блату», через знакомых, но это не омрачало счастья молодоженов. Они просто не обращали на это внимания. Радость от того, что вот они наконец-то стали мужем и женой, заполнила их целиком. Подумаешь, просят за тёс в два раза больше, чем на лесобазе; подумаешь, за шифер просят втридорога, – ерунда, будущее всё равно виделось им светлым и радостным.

Но буквально через пару месяцев на шахте начались проблемы. Сначала не выдали зарплату за сентябрь, а в октябре дали половину за прошлый месяц и сказали, что, когда будет остальное – неизвестно. И жизнь стала меняться буквально с каждым днем, причем, не в лучшую сторону.

Задерживать зарплату стали даже Екатерине в поликлинике, и приходилось время от времени перехватывать деньги у родителей. Товаров в магазинах стало ещё меньше, буквально за всем надо было идти на базар. Страна расползалась по швам, а к Новому году Союз Советских Социалистических Республик и вовсе приказал долго жить.

– Развалили страну паразиты с перестройками своими, – ворчал под рюмочку отец Николая, когда они вдвоем с сыном, разомлевшие и раскрасневшиеся после бани, сидели за столом, ужинали. – Доускорялись, собаки…

Мыться молодые ходили к родителям мужа: свою старую баню они пустили на дрова, а на новую ни денег, ни материала уже не было. Николай особо не вникал в политические процессы, происходящие в стране, поэтому на слова отца лишь пожал плечами:

– Поди, решат чего-нибудь… Не будет же так всегда, людям-то есть что-то надо. Сейчас чего-нибудь покумекают и придумают как дальше быть.

Отец, усмехнувшись, посмотрел на сына:

– Ага, они придумают… Они уже понапридумывали. Нет, сын, не верю я им боле. Было время – верил, да, похоже, отверился. Плевать им на нашего брата с высокой колокольни.

Ближайшее будущее показало, что не верил отец Николая правильно: дальше стало ещё хлеще. Зарплату на шахте не давали уже по несколько месяцев, и мужики даже осмелились на то, чего у нас отродясь не бывало – на забастовку. Долги после этого выплатили, но вскоре несколько стволов в шахте засыпали породой, а несколько частично затопили. И в итоге от предприятия, гремевшего когда-то на всю страну своими рекордами, осталось лишь два забоя. А ставших лишними шахтеров кого-то отправили в неоплачиваемый отпуск (кому до пенсии немного оставалось), а некоторых и вовсе уволили в связи с сокращением производства.

Попал в число уволенных и Николай, как молодой и менее квалифицированный работник. И надо же было этому случиться как раз к концу апреля, ко времени, когда Екатерине подошел срок рожать. И не знали тогда что больше делать – радоваться, что дочка хорошенькая да здоровенькая народилась (назвали её Анной в честь бабушки Николая по отцу), или горевать, что молодой отец остался без работы.

Но, конечно, Николай был счастлив. Он обнимал жену, целовал её в нос, в глаза, в лоб – зацеловывал всю, приговаривая: «Катька ты моя родная, любимая…» Екатерина радостно вздыхала, улыбалась и прижималась к мужу. О проблемах думать не хотелось, хотелось, чтоб всё было хорошо и спокойно, как раньше…

Но как бы там ни было, а настроение у Николая портилось каждое утро, когда он, просыпаясь, понимал, что на работу идти не просто не надо, а даже и некуда, и что он с недавних пор – безработный.

Слово-то какое… Сроду не думали, что у нас такое возможно будет, но вот, почувствовали, как говорится, на собственной шкуре. И это в то время, когда цены на всё стали расти буквально как на дрожжах. После того как в январе их отпустили, товары на прилавках появились, да вот только купить их было не на что.

Денег на жизнь не хватало. Сбережений у молодых не было, «свадебные» деньги почти все ушли на ремонт дома, выручало лишь то, что прошлым летом, ещё до свадьбы, посадили в огороде всё, что полагалось. Картошка, морковка, капуста, соленья всякие – всё своё было. С мясом выручали родители Николая, которые уже пару лет приспособились держать поросят, а Екатеринины родители в прошлом году завели молочную козу и кур.

Ей самой пришлось буквально через пару месяцев после родов возвращаться на работу. Своя картошка с капустой – это, конечно, хорошо, но деньги тоже нужны. Сильно выручала тёща, которая прибегала водиться с внучкой каждый раз, когда дочери нужно было на смену.

Николай искал новую работу. Съездил на завод ЖБИ, но вернулся ни с чем: брать брали, но вовремя платить тоже не обещали. Хотел устроиться на стройку, готов был хоть кирпичи таскать с раствором, но всё строительство в их городе к этому времени замерло. Встречался со знакомыми, однако никто ничего посоветовать не мог, все сами находились в подвешенном состоянии, не зная, что будет завтра.

Иногда он нет-нет да и прислушивался к тому, что толкуют в поселке о шахте, а вдруг опять там всё закрутится, и снова нужны будут шахтеры, но нет… Всё чаще звучало новое слово «приватизация», поговаривали, что их шахту тоже скоро будут приватизировать, передавать в частные руки. Кто-то этому радовался, говорили, дескать, поделят шахту поровну на всех работяг, сами будем хозяевами, сами будем прибыль делить промеж себя, каждому дадут его долю, а кто-то только посмеивался: «Ага, жди… Догонят и ещё дадут. Так дадут, что не унесешь». Поэтому будущее виделось весьма туманным.

Тесть, зашедший как-то в конце июня попроведать внучку и принесший банку козьего молока, сел на крыльцо и тихонько выругался.

– Пап, ты чего ругаешься-то? – попеняла ему дочь, стоявшая тут же и державшая на руках маленькую Анютку.

– Заругаешься тут… Сегодня в магазине был: масло сливочное – двести сорок рублей за кило, а у меня вся пенсия шестьсот! Как жить-то? А ты говоришь – чего ругаюсь… – Он свернул самокрутку с махоркой и закурил. – Во, на махру перешел, бляха-муха… Видала?

– Да уж совсем бы бросал. Здоровее будешь, – улыбнулась Екатерина.

– Так, придется… – проворчал тесть. – С ними жрать бросишь, не то что курить.

Николай без работы становился всё более молчаливым и хмурым. Вынужденное безделье (работа по дому и в огороде была не в счёт) тяготило и раздражало его.

– Ничего, Коль, проживём, – успокаивала мужа Екатерина. – Огород есть, родители помогают, не помрем же с голода. Чего ты, в самом деле…

Она после рождения дочки несильно, но располнела и даже как-то немного подурнела лицом. Может, не отошла ещё от родов как следует, а может, заботы о ребенке заставляли её не обращать внимания на себя как раньше. Однако в доме, несмотря на это, по-прежнему всегда был идеальный порядок.

Николай на слова жены только злился:

– Я – здоровый молодой мужик! Чего мне огород твой? Я же не пенсионер, чтобы с грядочками возиться, мне работу надо нормальную! Мне семью кормить надо!

Екатерина тихонько подходила со спины, обнимала его и целовала в затылок.

– Проживём… Ты только не переживай так. Нервные клетки не восстанавливаются – это раз, и все болезни от нервов – это два. Я тебе это как медик говорю, – улыбалась она. – А ты мне здоровый нужен, понятно?

Муж сердито поводил плечом, освобождаясь от объятий жены, и выходил на улицу.

Безрезультатно промыкавшись три месяца, он уже подумывал устроиться грузчиком в местный хозяйственный магазин, но что-то пока удерживало его от этого шага, думал решиться ближе к осени, если за это время ничего не подвернется.