Страница 17 из 19
— Да ты ещё потом меня благодарить будешь! — Она оглядела тёмные углы конюшни и, понизив голос, сообщила: — Я почитала про этот эликсир. Говорят, его умели создавать только древние маги, которые занимались Алхимией. Сейчас такое вообще не умеют делать, и это что-то невероятное...
— Мидори!
— Ладно-ладно.
Она до последнего оттягивала уникальную новость и вот, наконец, с замиранием сердца сообщила мне её:
— Этот эликсир позволяет вернуть человеку примерно десять минут из прошлого. Он возвращает всё. Даже ощущения и запахи. Всё-всё. Ты оказываешься на месте того человека, каким был тогда. Прошлое, конечно, изменить невозможно, зато удастся побывать в каком-нибудь светлом воспоминании. Я, например, отправлялась в тот день, когда отец впервые научил меня мастерить бомбы. Вспомнила всё до последней детали.
Я даже опешил.
Насчёт этого эликсира моё воображение рисовало всё, что угодно, но только не то, о чём рассказала Мидори.
Целых десять минут из прошлого... из любого дня... это правда было невероятно.
Увидев, какой эффект произвели на меня её слова, девушка закусила губу от ликования.
— И что ты теперь скажешь, циник? Всё ещё хочешь уйти?
— А зачем нужны лампы?
— Так, а где фраза «Мидори, это просто невероятно»?
— Ну да, это невероятно, согласен. А зачем лампы?
— Ненавижу тебя, Волков! — Мидори скривилась. — Когда погружаешься в воспоминание, то становится очень холодно. Прям сильно холодно. Но ощущаешь это только когда просыпаешься. Я когда очнулась, думала, что умру от переохлаждения. Хорошо, что рядом была Тучка. Она меня и согрела.
Я покосился на загон, откуда за каждым моим движением продолжала подозрительно следить её лама, и кивнул:
— Знаешь, лучше тепловые лампы, чем твоя Тучка. Она греть меня точно не будет.
Мидори вынула из кармана пальто бутылёк с половиной эликсира и подала мне.
— Только пей всё сразу. В один глоток. Эликсир вкусный, кстати. Как будто черничный сок. Ты пей, а я тебя посторожу, а то ты сразу отключишься на все десять минут.
Я забрал эликсир и всмотрелся в ярко-синюю жидкость.
Вливать в себя непонятную дрянь вовсе не хотелось, но соблазн увидеть прошлое был настолько велик, что зашлось сердце. Я даже знал, что именно бы хотел увидеть.
Тот самый день и час, когда отец подарил мне рунный атлас.
Мне было тринадцать, и тогда я, совсем ещё мелкий пацан, не придал большого значения словам отца и той тетрадке, что он принёс.
Но сейчас — совсем другое дело.
Сейчас бы я очень хотел ещё раз услышать, что он мне тогда сказал. Увидеть выражение его лица и, возможно, понять его секреты и то, почему он погиб ровно через два года после того, как подарил мне тот артефакт.
— Я могу выпить это у себя в комнате, — сказал я Мидори, но та покачала головой, сразу став серьёзной.
— Времени мало. Или ты мне не доверяешь? Думаешь, что я тебя тут одного оставлю валяться на соломе? И вообще, ты тепловые лампы с собой в комнату потащишь? Или, может, тебя Лёва греть будет, когда ты будешь подыхать от переохлаждения? А я, кроме ламп, ещё и одеяло принесла.
Мой взгляд снова упал на бутылёк.
— Что ещё я должен знать, перед тем как выпить это? Ты всё мне сказала?
— Ну конечно, всё. Обижаешь. Я что, по-твоему, совсем взбалмошная?
На это у меня был вполне чёткий ответ, но я промолчал, не сводя с эликсира глаз.
Желание увидеть отца становилось всё сильнее, да и вряд ли Йона хотела чего-то плохого, когда дарила Мидори этот эликсир. К тому же, сама Мидори — мой доверенный маг, а это даёт определённые гарантии, тем более, что с ней всё в порядке после употребления этой дряни.
Резонные доводы победили.
— Ладно. — Я уселся на соломенный тюк и откупорил крышку на бутыльке. — Как отключусь, не отходи никуда. Если что, зови Галея.
— Чтобы он добил тебя и больше не мучился? — заулыбалась Мидори.
— Очень смешно.
Бросив взгляд на девушку, я не стал больше терять время и быстро залил в себя синюю жидкость.
Глоток вышел крупным, во рту появился кисло-сладкий привкус, по телу пронеслись мурашки, в глазах потемнело, тело ослабло и почти сразу завалилось набок.
Пальцы выпустили пустой бутылёк.
Погружаясь в полусон, я ощутил, как больно колют щёку острые соломины из тюка, как ладони Мидори касаются моего лба, и как на меня опускается тяжесть одеяла, такая неподъёмная...
Под одеялом жарко.
Настолько жарко, что я откидываю его в сторону, но подняться всё же не решаюсь. После приступа имсо вставать получается только на второй или третий день. А вчера был такой сильный приступ, что мама строго запретила даже спускать ноги с кровати, поэтому сама поила меня с ложки имунными лекарствами.
Я ненавидел этот процесс.
Наверное, как и она.
В такие моменты мама выглядела слишком недовольной, хотя я и не припомнил дня, чтобы она была довольна, даже когда приступов у меня не случалось.
За окном хлещет ливень, и в этом монотонном шуме я всё жду одного долгожданного звука: когда входная дверь в квартире хлопнет, провернётся ключ в замке, и тяжёлой поступью в мою комнату войдёт отец.
В дни возвращения из Тафалара он даже плащ и обувь не снимал, а всегда сначала шёл ко мне. Мама от этого тоже была недовольна, но мирилась.
И вот дверь хлопает, проворачивается ключ в замке, и в коридоре слышатся тяжёлые шаги.
Я хватаюсь за край прикроватной тумбы и напрягаюсь изо всех сил, чтобы подняться. Мне не хочется встречать отца вот так: лежащим на кровати, будто при смерти. Да и мама не будет на меня орать — её вызвали на смену в больницу.
Держась за тумбу, я встаю на ноги и делаю вид, будто всё в порядке, и никаких приступов у меня не было. Так не хочется огорчать отца, даже если он, как всегда, сделает вид, что совсем не огорчён.
А ещё мне уже известно каждое его действие.
Вот сейчас он войдёт, высокий и усталый, в длинном плаще и с двухдневной щетиной, бросит чемодан в угол, в три шага подойдёт к кровати, обнимет меня и спросит:
— Ну как у вас тут с мамой дела, Кири?..
Дверь в комнату отворяется, и моё дыхание замирает от щенячьей радости.
Отец появляется как раз в тот момент, когда я перестаю держаться за тумбу и напрягаю колени, чтобы не упасть. Он бросает мокрый от дождя чемодан в угол и в три шага идёт ко мне, но я сразу чувствую, что что-то в нём изменилось.
Он будто светится от счастья.
Подойдя, он обнимает меня так крепко, что я чуть не задыхаюсь. А ещё он не спрашивает, как у нас с мамой дела. Он вообще ничего не спрашивает.
Отец смотрит мне в глаза и неожиданно улыбается.