Отпускник

— А это я с тобой разговаривал, Наблюдатель, через своих бет, — голос был резким и скрипучим. Не хриплым, а именно скрипучим, как на старой пластинке. Крайне неприятным.

— К-то т-ы? — я еще не совсем отошел от той гадости, которую мне вкололи, губы не слушались, язык заплетался, как у пьяного.

— Кто я? — усмехнулся тот. — А ты разве еще не понял? Или боишься, себе в этом признаться? Ну и правильно боишься! Я вашего брата живым не отпускаю, не в моих это правилах!

Он смотрел в упор, безжалостным, немигающим, змеиным взглядом, от которого вставали дыбом волосы и по спине бежали мурашки. Я почувствовал, что на лбу выступила испарина. Словно сама смерть уставилась на меня, своими пустыми глазницами. Ощущение усиливалось тем, что все скопившиеся в комнате нелюди, глядели точно также. Наверное такой взгляд был у Медузы-Горгоны. Только вместо того, чтобы окаменеть, я, наоборот, почувствовал, что тело начинает пробивать крупная дрожь, словно от холода, хотя в доме было жарко и душно. Внезапно сутулый развернулся на каблуках и заложив руки за спину принялся ходить взад-вперед по комнате, словно в ней было пусто. Остальные расступались перед ним, и тут же вновь смыкались за его спиной. Это было странное, жутковатое зрелище. Сутулый обошел вокруг меня, раздвигая своих марионеток, словно высокую траву. Встал за спиной. Некоторое время молча сопел. Я почти физически, чувствовал, как он сверлит взглядом мой затылок, словно пытается заглянуть прямо в черепную коробку.

Меж тем, действие неизвестного наркотика прошло, мозг, вновь стал работать четко и быстро. От браслета по руке распространялось ощущение тепла и даже какой-то вибрации. Я, наконец, стал адекватно воспринимать окружающее. Попытался оглядеться. Деревенский дом. Скрипящий, под ногами топчущихся ари, дощатый пол, беленые известкой, стены и потолок. Под потолком желтела тусклая, одинокая лампочка, без абажура. В доме было, по крайней мере, две комнаты. Вход во вторую, виднелся за спинами столпившихся ари, кокетливо прикрытый кисейными занавесками. Окно справа, плотно заперто ставнями, но дневной свет откуда-то все же сочился. Изо всех сил скосив глаза, я увидел второе окно, напротив которого, по-хозяйски расположился на столе ручной пулемет. По краям стола, стулья. Слева русская печь, возле нее какие-то ведра, лавки. Впрочем, из-за толпящихся ари, все, что стояло на полу, было видно плохо. Сами ари являли собой весьма странное зрелище. Они все время двигались не останавливаясь ни на секунду, словно настоящие муравьи или пчелы. Но не просто хаотично, а время от времени соблюдая некую симметрию. Двое из них, стоящие в паре метров друг от друга могли одновременно повернуть голову или сделать шаг в одну и ту же сторону, в то время как особи располагающиеся между ними, ничего подобного не совершали. Все они оказались молодыми, или даже очень молодыми парнями, от совсем юных, до примерно двадцати пяти — двадцати восьмилетнего возраста. Многие из них были увешаны оружием, гранатами и пулеметными лентами, словно революционные матросы или афганские моджахеды. Да и вообще, в чем — в чем, а в оружии тут недостатка не наблюдалось: крупнокалиберный пулемет у стены, развернут стволом в сторону дверного проема, пирамида автоматов в углу, ящики с боеприпасами и даже гранатомет, прислоненный к печке.

Я глянул в себя. Мать честная! Все в алертах и в дебафах! Ползут предупреждения, мигают восклицательные знаки. Как с этим жить-то?

— Не волнуйся… — задумчиво сказал откуда-то сзади, сутулый, — жить тебе осталось недолго…

Он вышел из-за моей спины и опять уставился, своими змеиными глазами:

— Ладно уж… мучить тебя, мне, к сожалению, некогда… давай договоримся по-хорошему. Ты мне рассказываешь, где моя девочка. А я из благодарности, убью тебя не больно… — он, не глядя, протянул в сторону руку, и в нее моментально вложили пистолет.

— Смотри! — он поднес ствол к моей голове. — Бах!.. — ствол легонько ткнулся в лоб, — и ты уже на небесах! Ну, согласись, хорошее ведь предложение?

Я с трудом сглотнул вязкую слюну. Меня всего трясло. Было, одновременно, холодно и жарко. Градом катился пот и бил озноб. Все от осознания того, что сейчас меня убьют. Убьют в любом случае. Скажу я что-либо или не скажу, моя жизнь оборвется. Как же так? Почему? Это не справедливо… я даже не смогу сопротивляться, прикрученный к этому мерзкому креслу… застрелят или зарежут, как барана.

— Ты не уснул, мой юный друг? — поинтересовался сутулый.

— Какая девочка? — с трудом выдавил я из себя.

— Ах вон оно что… — разочарованно вздохнул тот, возвращая пистолет обратно, — ну, если не хочешь по-хорошему… давай по-плохому!

Мысли вихрем носились в моей голове. Что он задумал? В любом случае ничего хорошего… Что делать мне? Сказать, где Алена? Так я не знаю, где она… Стоп! Хватит истерик! Соберись тряпка! И так, что мы имеем? Он сказал, убьет в любом случае, расколюсь я или нет. И не врет, ведь гад, не пугает… точно убьет! Так… надо быть прагматичным. Черт! Как это трудно, когда жизнь на волоске. Говорить нельзя и не говорить нельзя. Остается тянуть время… до последнего тянуть время. Меня могут найти? Хотелось бы в это верить, но что-то не очень верится. Я сам не знаю, где я… Да, даже если и найдут… даже если и справятся с этой, вооруженной до зубов, кодлой… меня уже сорок раз успеют убить. Так что же, нет выхода? Должен же быть, хоть какой-то выход. Допустим, я ему говорю адрес Алены… Дальше, что? Он меня убивает? Фиг! Ведь если я соврал, потом спросить будет уже не у кого. Значит, он прежде должен проверить, правду ли я сказал. До этого момента я гарантированно буду жить. А если он возьмет меня с собой, чтобы если что, на месте спросить за неправду… А вдруг наши уже там… Вдруг они меня отобьют? Реально? Да! В этом случае появляется хоть какой-то шанс. Пусть призрачный, но шанс!

— Если я вам скажу ее адрес… что вы с ней сделаете?

Сутулый усмехнулся:

— Это больше не твоя забота, юноша! Итак, слушаю тебя? И учти, я уже потерял с тобой очень много времени! Я слишком засиделся в этом городишке. Мне давно пора быть в другом месте, а то чувствую, здесь скоро соберется вся ваша свора.

Откуда эта сволочь знает про Наблюдателей? И вообще про Службу карантина?

— А если…

— "Если" для тебя закончились!

— Какой мне смысл говорить правду… если вы не оставляете мне никакой надежды. С тем же успехом я могу и наврать… по крайней мере, альфа вам не достанется.

— Хороший вопрос! — сутулый прищурился. — Спрашиваешь, как проверю? А очень просто! Разрублю тебе башку, — он опять, не говоря ни слова, протянул руку, в нее вложили здоровенный мясницкий тесак, — и погадаю на твоих мозгах! Как тебе такой способ проверки?

— Эффектно, конечно… — мне с трудом удавалось не стучать зубами от страха. — Но сомневаюсь, что это вам поможет… У меня есть другое предложение: я вам говорю, где находится альфа. Вы берете меня с собой, а потом если я сказал правду, отпускаете…

Сутулый неприятно заухал, словно филин, что очевидно означало у него смех:

— Ты поверишь, если я пообещаю тебя не убивать?

— А что мне еще остается делать? Зачем вам меня убивать? Собственно вам, я никакого зла не принес, а наоборот, можно сказать, пользу… я искал альфу и нашел. А те двое… так это была чистая самооборона. Вы же сами все знаете!

— Смешной парнишка… — сутулый развел руками, и оглянулся по сторонам, как бы призывая в свидетели всех присутствующих, — ты кого тут пытаешься развести? Неужели меня? А ведь действительно, никого здесь больше нет, значит, меня! Зла говоришь не принес? Да для меня, ты сам по себе абсолютное зло! Ты ведь в Службе недавно?

Откуда он знает? — вновь поразился я.

— …если браслетик с тебя снять, — невозмутимо продолжал тот, — практически никакого последействия не останется. Ты ведь с ним сжиться-то не успел, а что это означает? Затрудняешься ответить?.. Хорошо, отвечу за тебя — это означает, что, если с тебя снять браслет, твоя глупая головенка, будет хрустально прозрачна, для моего пытливого взора. Следишь за мыслью? Возникает вопрос, как снять браслет? Ведь кроме тебя самого, его никто больше, снять с тебя не сможет. А ты ведь не захочешь? А если даже и попробуешь, по принуждению у тебя ничего не получится… только по доброй воле… Верно? И все-таки, мне это удавалось… — он расстегнул пуговицы на груди и отвел края рубашки. Моему изумленному взгляду предстало, весящее у него на шее ожерелье, из множества браслетов, нанизанных на толстую золотую цепь.