Страница 4 из 5
Дали возмужал: его лицо стало грубее, глаза злее и мудрее, а фигура окончательно обрела очертания жилистого мужского тела с широкими крепкими плечами.
После убийства Эдриана он стал старшим мужчиной в своей семье, поэтому пользовался большой популярностью у женщин, однако сердце его всё ещё болело из-за любви к Элен Мартелл. К его великому сожалению, даже став вдовой, она не стала появляться больше внимание к Ромулу. Он предпринимал попытки поговорить с ней прямо о своих чувствах. Подобные разговоры смущали её, поэтому она старалась избегать его. Один раз Ромулу всё-таки удалось высказать всё, что он хотел. Он с надеждой в глазах любовался её правильным лицом. Она не смогла посмотреть в его глаза. Лишь ответила, что её жизни смысл придают только дети. Она думает лишь о них и ни о чем более.
СЕДЬМАЯ ЧАСТЬ
Элизабет Дали тяжело пережила смерть отца. Расследование его смерти медленно, но верно остановилось по нескольким причинам. Во-первых, наиболее заинтересованные в расследовании люди сейчас находились в королевской тюрьме. Во-вторых, нельзя было поднимать лишний шум при новой власти.
Элизабет ни с кем не хотела говорить о своих переживаниях насчёт смерти отца. Без него она осталась сиротой, у которой не было даже собственного имущества. Семейное имение по наследству перешло Ромулу.
По вечерам, когда в академии становилось безлюдно, она периодически тихо плакала у себя в комнате. Даже не от того, что её родной отец погиб, а то того, что теперь ей станет ещё тяжелее, чем было прежде. Ей искренне было страшно думать о туманном будущем. Она тщательно скрывала свою слабость от людей, лишь однажды в порыве душевной муки она расплакалась на руках у Алекса Калле.
Для него это была самый обычный вечер в донжоне с Элизабет. Они лежали на полу, на свалявшейся медвежьей шкуре. Сначала Элизабет вела себя, как обычно: она много говорила, нелепо смеялась собственным шуткам и заглядывал в глаза Алексу, пытаясь рассмотреть в них хотя бы каплю сочувствия к своей зияющей ране. Когда боль в груди стала невыносимо сильной, Элизабет пустила пару еле заметных слёз. Они, обжигающие словно искра, скатились на голую грудь Алекса. Он вздрогнул. Сила глупой гордыни заставила его некоторое время делать вид, что ему совершенно нет дела до состояния Элизабет. Когда она почти заглушила тянущую к земле боль, Алекс всё же поднялся с пола и заглянул за рыжую чёлку девушки. Он не успел задать своего вопроса. Заметив его сосредоточенный и жалостливый взгляд, её слёзы потекли водопадами. Она плакала и задыхаясь всё спрашивала у него, почему именно отец пострадал от междоусобицы магов. Почему она никак не смогла это предвидеть и даже помочь, когда он один мучился от боли, умирая в сыром подвале. А она сидела парой этажей выше, даже не догадываясь, что с ним происходило.
Алекс не мог дать ответы, которые на самом деле были не нужны Элизабет. Вопросами она отчаянно взывала к вселенской справедливости, будто бы кто-то её слышал. И её услышал Алекс.
– Я тебя не понимаю, Элизабет, – он тяжело вздохнул и настороженно оглядел её милое кукольное личико, крайне печальное в эту секунду, – ты говорила, как сильно его ненавидишь его, а теперь льёшь слёзы. Зачем мне было всё это делать…
Элизабет ничего не ответила. Ей было мучительно больно, потому что люди не могли понять и пожалеть её, разделив всю горечь нынешнего положения одинокой сироты в 16 лет. Она молча встала с медвежьей шкуры и подошла к окну. Предпринятая попытка получения помощи не привела ни к каким результатам. Она разочаровалась не только в Алексе, в его способности проявить сочувствие к ближнему, но и во всех людях на свете.
Алекс не мог не заметить, как прекрасен силуэт её тонкого опирающегося на оконную раму тела, облитого лучами скупого холодного солнца. Каждый вдох её бархатная, словно кожура спелого персика, грудь то погружалась в прохладную тень окна, то выходила на свет.
Элизабет смотрела в окно, на её глазах пряталась за линию горизонта слабая звезда и Нестра казалась безжизненной. На улице было то самое время, когда люди уже не заняты повседневными делами, но ещё и не уходят спать, своего рода сумеречный штиль. Среди маленьких серых домов практически не ходили люди, в тенистых переулках можно было рассмотреть фигуры, похожие на людей, однако это была лишь
– Я хотел, как лучше, – виновато промямлил Алекс.
Когда он это произнёс, то почувствовал тяжёлый округлый ком в горле. После секунды мучительного молчания Элизабет, он торопливо собрал свои вещи и направился к выходу. По пути до крепости из его обычно ловких рук то и дело падали вещи, он никак не мог их собрать. Дорога до комнаты показалась ему вечность, при входе в неё он чуть не ошибся дверью. Что-то было не так: не было прежней уверенности в движениях.
Это была его изученная до трещин в кровати комната.
ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ
Джордан день казался невыносимо долгим. Она не могла полностью отключиться от происходящего. Сначала Бриггита неустанно просила её что-то сыграть на лютне. В течение занятия свинцовая усталость Джордан перетекла в явную агрессию. На любую просьбу преподавателя она резко отрывалась от стола, на котором спала, небрежно хватала хрупкий инструмент и плохо играла нужную мелодию. У Бригитты сжималось сердце от того, как девушка обращается с инструментом.
– Джордан, будь нежнее с лютней, ты же девочка. – Своим ангельским голосом говорила Бригитта.
– Ты же девочка… – Озлобленно под нос шептала Джо.
Надо сказать, что отношения у них сразу не заладились. Бригитта и ещё немного инфантильная Джордан представляли две разные категории женщин, которые никак не могли понять друг друга. Они могли быть одного сословия, круга общения, но всё же радикально различаться. Если Бригитта являлась классической хорошей женой, ласковой, тихой и кроткой, то Джо была бунтом во всех своих проявлениях. С самого детства было ясно, что она своенравная, шумная и чрезмерно мужественная, не станет подчиняться тем же правилам, что и женщины первой категории. Если так можно выразиться, Джордан была из числа женщин, способных собственной силой изменить эти правила. С возрастом, разумеется, она стала бы спокойнее и разумнее. Однако потребность бунта и силы на его воплощение остались бы с ней навсегда.
Так вот, отношения Джо и Бригитты были сложными. К тому же, девушка порицала связь своего названного брата Арно Найта и зрелой замужней женщины. Об этой связи знала вся академия, включая Сэма Неко и мистера Девиса. Об этом было принято молчать. Периодически Арно слышал от своих коллег неловкие, иногда даже жестокие шутки, на которые он привычно отвечал своими мощными кулаками. Самым первом в списке жертв Арно оказался муж дорогой Бригитты.
На следующий день после "последнего бала", который прозвали так по явным причинам, Сэм явился в комнату Арно и Джордан. В его планы входило устроить юноше жёсткую порку, чтобы тот раз и навсегда запомнил, что нельзя трогать чужое. А после устроить серьёзный разговор с самой Бригитте, запугав её позорным разводом и дальнейшей нищетой.
К великому разочарованию Сэма он застал Арно не одного. Рядом с ним, заплаканная и крайне измученная, сидела Джордан. Обнявшись, они держались друг за друга так, словно вот-вот упали бы в обрыв. У них забрали часть семьи, часть души, а ещё поставили директора, королевского цербера над головой, пресекая любые попытки побега и спасения родственников. Когда Сэм выбил ногой дверь в их комнату и увидел ничтожных слабых детей, он был уверен в своей победе и восстановлении справедливости. Звучит логично и справедливо. Однако он напрочь забыл, что перед ним сидят не просто дети.
Как известно, загнанный в угол зверь крайне опасен. Так и с человеком. Последних капель сил двух малолетних магов было достаточно, чтобы уничтожить самоуверенность Сэма. Что ни говори, огонь и воздух – отличное сочетание, особенно когда они оба злятся. Маги сожгли на Сэме всю одежду, брови и волосы, а затем хорошенько избили, вымещая всю обиду на мир и короля. Голый, избитый и униженный Сэм не посмел появиться в таком виде перед женой, поэтому несколько дней провел в трактире.