Страница 5 из 17
Они с Ником вышли во двор прогуляться, Северин спросил:
– Что за человек этот Гроссберг?
– Гроссберга больше нет, – рассмеялся Ник, – теперь он для всех График. Ты убил человека, Северин.
– Ну если человека можно убить щелчком в лоб, так ему бы лучше не лезть в драку.
– Так ему же ничего другого не оставалось. Он может самоутверждаться, только унижая окружающих, других способов у него нет. На редкость бессмысленное и бесполезное существо. Только и может, что кичиться графским титулом своего отца, хотя и у отца тоже заслуги не велики. Старый Гроссберг не воевал, всю войну прятался и от белых, и от красных, а в самом конце войны дракониды вытащили его из какого-то подвала и на всякий случай прикончили. Позорная смерть, Графику лучше бы помолчать о своём происхождении, но он этого не понимает. Лет пять назад он пытался сколотить группу парней, на которых его спесь производила впечатление, чтобы бить младших, отбирать у них личные вещи, но Тристан узнал об этом, страшно разгневался и сурово наказал всех поклонников Гроссберга. Он и сейчас пытается изображать из себя лидера, но его не уважают, потому что не за что. Рядом с ним можно увидеть только самых пустых парней, а так все прекрасно понимают, что прежние титулы в новой империи ничего не значат. У кого есть способности, у того есть дорога, а у Графика способностей до сих пор никто отыскать не смог.
– А Тристан что за человек?
– С Тристаном нам здорово повезло. Он заботится о нас так, как о родных детях не все заботятся. Бывает и наказывает, но всегда справедливо. И сам страдает от этих наказаний. Посадит парня на три дня на хлеб и воду, и сам ходит три дня совершенно убитый. У него в войну вся семья погибла, драконы сожгли в доме жену и пятерых детей. С тех пор для него все дети родные.
– Он воевал?
– Нет. До войны был учителем, а в войну занимался тем, что спасал детей, и красных, и белых, ему без разницы. Говорят, он сотни детей спас, сам ради них много раз жизнью рисковал.
– Так, наверное, он и есть теперь наш отец, а не император.
– Ты не понимаешь, Северин. Только благодаря императору здесь работают такие воспитатели, как Тристан. Дагоберт лично выбирает каждого воспитателя. Говорят, он одобряет не более, чем одну из десяти кандидатур. Если бы император об этом не заботился, здесь рулили бы всякие Гроссберги, и наша жизнь стала бы кошмаром. А здесь – здорово. Из детского дворца можно выбрать любую дорогу по своему усмотрению, и это только благодаря императору.
– Ник, от меня не надо защищать императора. Просто я пока ещё ничего не понимаю в своём положении.
***
Недели и месяцы полетели так стремительно, что Северин совсем не замечал времени. К роскоши дворца он привык, хотя и не полюбил её, но жизнь во дворце была очень интересная. Каждому воспитаннику предлагали выбирать те дисциплины, которые он хотел изучать. Даже если ребёнок выбирал какую-нибудь очень узкую отрасль знания, которой в достаточной мере не владел ни один из педагогов детского дворцы, для него специально приглашали специалиста. Для Ника, например, пригласили технолога по тканям, который проводил занятия лично с ним. Северин выбрал для изучения всеобщую историю, историю рыцарства, рыцарскую литературу, географию, стратегию, тактику, латынь, фехтование. Потом немного подумал и добавил сюда ещё богословие. Тристан, знакомясь со списком Северина, качал головой, улыбался, а потом весело посмотрел на Северина и сказал: «Весьма элегантный выбор, молодой человек. Хотя, конечно, у нас будут проблемы. По рыцарской литературе и истории рыцарства у нас специалистов нет, и я даже не уверен, что они выделены в специальную отрасль знания. Но мы обязательно найдём знатока этих предметов. Из-под земли откопаем. Ведь это всё невероятно интересно».
Тристан сдержал слово, вскоре на пороге комнаты Северина появился гибкий и стройный молодой человек лет тридцати, заговоривший прямо с порога: «Меня зовут Робер. Я не рыцарь, но отчасти смогу удовлетворить твои запросы. Ситуация такова. Учебника по рыцарской литературе не существует, но сама литература есть, хотя и в небольшом количестве. Я собирал эти книги по одной в течение многих лет. Всё, что имею, принесу, прочитаешь – обсудим. Так, глядишь, у нас с тобой и учебник родится. Что касается истории рыцарства. Прочитай мою книгу «История Ордена пресвитера Иоанна». Сейчас я работаю над книгой «История Белого Ордена». Пока не закончил, могу пересказать тебе содержимое на словах. А есть ведь ещё и теория рыцарства. Предмет до чрезвычайности сложный и совершенно неисследованный. У нас даже сами рыцари имеют представление о сути рыцарства по большей части интуитивное. Могу посоветовать пока только свою книгу «Песни меча и молитвы». Эта книга недостаточно раскрывает предмет, тема ждёт новых авторов, но начать с моих скорбных размышлений можно не без пользы для себя. Мечтаю написать «Историю Ордена Храма». Этот Орден зародился во внешнем мире, а сейчас действует в нашей империи. Когда-нибудь вместе с тобой съездим к храмовникам. Фехтованием могу заняться с тобой сам, если не будешь возражать. Фехтовальщик я очень средний, потому что я вообще не человек меча, но азы могу преподать, а когда поднимешься до моего уровня, найдём тебе более опытного учителя».
Северин слушал Робера и не верил своему счастью.
***
Робер оказался интереснейшим человеком, он мог говорить почти на любую тему, то есть вообще на любую, просто по некоторым темам он излагал все свои сведения за час и говорил, что он об этом почти ничего не знает. Впрочем, они редко отвлекались и говорили в основном о рыцарстве. Уроки Робера не были школьными, он не садил перед собой ученика за парту, не давал домашних заданий, не проверял как усвоен материал. Они просто гуляли по окрестностям и беседовали. Робер рассказывал, а Северин задавал столько встречных вопросов, что учитель мог не сомневаться: всё, что он говорит, воспринимается с напряжённым вниманием, сразу же осмысливается, а потому неплохо усваивается.
Отец никогда не учил Северина фехтованию, потому что растил кузнеца, сейчас мальчишка получил первые уроки с деревянным мечом, который сразу же запел в его руках. Эти песни не отличались изяществом и были поначалу весьма корявыми, но меч пел, Северин это слышал, и уроки фехтования сразу же превратились в упоительные уроки гармонии. «Ты всё умеешь, – говорил ему Робер, – а вот твой меч пока ещё ничему не обучен. Научи его делать то, что ты хочешь. Научи свой меч чувствовать, что надо делать, и тогда он сам тебя поведёт, и не будет уже ни твоего сознания, ни твоей руки, ни меча, они станут единым целым».
Меч Северина постепенно умнел, песни его становились всё более осмысленными. Одновременно с этим он проштудировал Кретьена де Труа, Вольфрама фон Эшенбаха, Робера де Борона и несколько поэтических сборников трубадуров и труверов. Возвышенная рыцарская поэзия так хорошо ложилась на его сознание, что он с первого прочтения запоминал целые страницы.
Особой темой для Северина стали книги самого Робера. Они разительно отличались от рыцарской литературы. Однажды ученик решил поговорить об этом с учителем.
– Ты знаешь, Робер, когда я прочитал твои «Песни меча и молитвы» мне сначала показалось, что ты пишешь банальности, которые и без тебя всем понятны. Но когда я прочитал всю рыцарскую литературу, до которой смог дотянутся, я был поражён одним обстоятельством: рыцари ничего не пишут о рыцарстве. То есть они описывают жизнь рыцарей, но о сути и смысле рыцарства не говорят ни слова. Почему?
– Представь себе древнего рыцаря. Он живёт, окружённый бесчисленными угрозами, он почти не слезает с коня и даже спит в обнимку с мечом. О чём он, по-твоему, думает?
– О том, чтобы победить всех врагов и самому выжить.
– Вот именно. У рыцаря нет ни времени, ни возможности, ни желания рассуждать о смыслах. Чтение книг он считает поповским занятием. Проходит несколько столетий, жизнь понемногу входит в колею, на обеспечение безопасности рыцарь расходует уже не всю свою энергию, жизнь в рыцарских бургах становится всё более благоустроенной и в некотором смысле даже культурной. Рыцарей начинает понемногу тянуть на литературу, некоторые из них берутся за перо. Но о чем они могут рассказать? О славных битвах, о великих героях, о прекрасных дамах. Ну вот они об этом и рассказывают безо всяких затей с разной степенью мастерства. Среди них уже можно встретить великих поэтов, но это поэты, а не мыслители. Психология рыцарства постепенно всё более усложняется, но рыцарство ещё не имеет достаточных интеллектуальных сил для того, чтобы эту сложность осмыслить. Самопознание – это, может быть, самое трудное, что только есть в жизни, если же попытаться не просто понять себя, а донести до окружающих содержание собственной души через систему стройных отточенных формулировок, для этого потребуется такой уровень абстрактного мышления, каким рыцари классической эпохи и в малой степени не обладали.