Синдикат

Мохито позволил телу окончательно расслабиться, чувствуя холод геля и ток слишком теплой крови под кожей. Датчики на груди ощущались как жала оводов, пальцы опутали связки мультидатчиков, заменяющих клавиатуру и «варежку». Архитектор представил и вызвал опцию «большой красной кнопки».

Разумеется, никакой кнопки на самом деле не существовало, ее объемное изображение сотворило воображение, подстегнутое электрическими импульсами аппаратуры, но для Мохито кнопка была реальна и осязаема. Здоровенный кругляш возник перед внутренним взором, переливаясь всеми оттенками красного и багрового. У каждого архитектора был свой спусковой крючок. Кто-то вызывал видение рычага, кто-то стилизовал программу запуска под набор шифра на старинном сейфе. Говаривали, один из мастеров использовал образ кота, которого нужно было погладить определенным образом. Максим избегал всей этой мишуры, считая ее недостойной своего уровня. Кнопка есть кнопка, и пишется «кнопка».

Он нажал ее, преодолевая нешуточное сопротивление, моделируемое датчиками. Гладкая поверхность чуть пружинила, сопротивлялась нажиму, нехотя погружаясь в пустоту. Числовой мир, воспринимаемый с двух точек, раскололся, превратившись в калейдоскоп, в глаз насекомого, который един и в то же время видит вселенную мириадами фасеток. Мохито был одновременно схемой взлома, числовой башней, сетью защищенной связи, антенной субмарины, ордой программ и цифровых паразитов, готовых вырваться на свободу по приказу хозяина. Еще миллионом сущностей — и ничем в действительности, потому что все это было наведенной иллюзией. Фантазмом, который генерировало сознание, напрямую включенное в сеть «кругов», разделенных, как линии железнодорожного сообщения, но в то же время единых — если знать, какую стрелку повернуть в нужный момент, соединяя железные нити рельсов.

Архитектор скользнул в мягкую, всеобъемлющую бездну, в ласковый сиреневый свет, принявший человека всего, без остатка. Часы терминала начали обратный отсчет, показывая шесть часов четырнадцать минут до критической точки, после которой Эль Мохито или вернется к реальности, или рискнет геморрагическим инсультом.

Глава 22

Перенес сюда отрывок из 20-й главы, после него новый текст идет.

—… на драной помойке… — пробормотал себе под нос Постников. — И вот сейчас…

Солнце давно закатилось, изнуряющая для северного человека жара понемногу отступала, и здесь, на обширной веранде было почти сносно. Постников не хотел возвращаться в снятый на время офис и нарушил конспиративные правила, решив подышать условно свежим воздухом. Условно, потому что в «чистых» районах Бомбея действовали жесткие правила экологических нормативов — никто не хочет по три-пять раз на дню чистить красивые, глянцевые автомобили, а также смотреть на мир через закопченные стекла. С другой стороны те самые районы (величиной с хороший европейский город) тонули в окружении диких трущоб, где заставить кого-либо соблюдать какие бы то ни было правила было нетривиальной задачей, которая решалась только брутальным насилием. В итоге установилось некое равновесие, когда машину и стекла мыть все же приходится, однако не чаще двух раз в день. И по улице можно ходить всего лишь в обычном респираторе, какие вышли из повсеместной моды уже года три. А на тридцать седьмом этаже и прозрачная маска не нужна, если только ветер не северный.

— Чего? — переспросил зашедший со спины Глинский.

Бес вздрогнул от неожиданности, отметил следующую ступень намечающихся проблем с хромом. Слух, похоже, начал валиться с опережением графика. Постников машинально пригладил краешки ушных раковин и отозвался:

— Я говорю, что начал на драной помойке…

— Ну да. Когда Матвей притащил тебя в клуб за шкирняк, похож ты был на паршивого котенка. Но затем подрос над собой, этого не отнять.

Глинский был почти жизнерадостен, а может быть горел на адреналиновом торче. В общем, он казался очень бодрым и жизнерадостным, это раздражало Беса, который наоборот, чувствовал себя полностью разбитым.

Бес не ответил, он склонился вперед, опираясь ладонями на прозрачную ограду, за которой открывался вид на город и бездна высотой более сотни метров. Примерно как хорошая заводская труба. Или числовая башня, на которую прыгнет через несколько часов Коллега.

— Ты даже рисовать научился. Причем неплохо так вышло, — сдержанно похвалил Глинский, но Бесу показалось, что в словах инструктора имеется второй слой, какая-то затаенная мысль. Впрочем, стрелок развивать подтекст не стал, а Постников не имел ни малейшего желания вспоминать прошлое.

— Да, — односложно сказал кибернетик, по-прежнему глядя в бомбейскую синеву. Благодаря высоте, специфике атмосферы и району здесь господствовали преимущественно благородные сиренево-голубые тона, которые навевали мысли о чем-то японском. «Сдержанное очарование», скромная безыскусность и все в том же духе. Даже световые колонки, идущие по длинной веранде через каждые десять-пятнадцать метров, светили как-то «сакурно», будто призывали помедитировать, думая о преходящем бытии, а также достойной смерти.

— Спасибо, что помог договориться с Коллегой.

Бесу не хотелось разговаривать, но Глинский уходить не собирался, так что кибернетик сквозь зубы проявил вежливость.

— Ну да, — столь же весело вымолвил стрелок. — Пошел бы весь ваш хитрый план по звезде без него.

Бес протяжно выдохнул, как йог, вентилирующий чакры, и сосчитал про себя до десяти. К сожалению, в словах инструктора имелась неподдельная сермяжная истина. Без Матвея… да можно было что-то придумать на самом деле. И, будучи припертными к стенке, скорее всего, придумали бы, но хуже, существенно ниже классом.

Бес поджал губы, припомнив, как накануне выяснилась еще одна весьма неприятная штука: в башне помимо стандартной автоматизированной охраны испытывается новейшая и очень модная фишка — клонированные бойцы числом двое с хаотически определяемыми маршрутами патрулирования. Эль Мохито, которому и так приплющили мозг заботы об электронике, запаниковал и сорвался.

«Это же убер-мочилы!» — вопиял граф, обращаясь к Матвею. — «А ты ведь устаревшая модель!»

«Нет»

И надо было видеть, с каким высокомерием Коллега посмотрел на упитанного электронщика, сказав это короткое слово. Впрочем, «мичуринец» таки снизошел до объяснений:

«Это коммерческие штамповки с усредненными, коммерчески обоснованными возможностями. А я прототип, на котором испытывали форсированные до предела параметры»

Спокойная, несуетливая уверенность Коллеги подействовала на графа как ушат живой водицы. Мохито резко успокоился и дальше работал без эксцессов.

Бес оглянулся, скользя взглядом по редким в это время дня посетителям веранды. По большей части утомленные командировочные и скучающие туристы, которые соблазнились красивым видом и естественной прохладой. В соседнем здании зажгли подсветку вынесенного этажа, так что бассейн замерцал изумрудными оттенками. Рядом с искусственным водоемом садился трехвинтовой конвертоплан, размалеванный в африканском стиле, похоже, от руки. Кто-то будет гулять с душой и размахом, судя по обилию красоток в символических сари или как тут называются забавные тряпочки вроде туник.

Постников машинально прикинул, как легко было бы пристрелить любого из отдыхающих у бассейна — расстояние не больше сотни метров, превышение около двадцати, прекрасное освещение мишени, отсутствие защиты, хотя бы в виде прозрачных экранов. Хорошему стрелку даже оптика не понадобится.

Мысли, пройдя через цепь ассоциаций, двинулись в направлении творческих планов. А вот если бы гипотетический стрелок готовился к «энергичному» отходу и посмотрел объявления в «круге» будущего синдиката, он (то есть стрелок) мог бы заказать трансформер под монокалибр, но с двумя разными гильзами. Снайперская винтовка, которая преобразуется в автомат и обратно. Та самая винтовка…

«Че то вы наворотили» — сказал тогда Крокер, глядя на чертеж. — «Два магазина, два патронника, ствол перемещается взад-вперед при выборе режима? Это же прецизионная электромеханика, вы туда суньте еще заводную пружинку, совсем красиво будет. И можно пафосно заводить ключом, как колесцовый пистоль. Нет, классика лучше»