Человек в движении

Из Москвы мы отправились самолетом в Хельсинки, а оттуда в Гданьск, в Польшу. Как выяснилось позднее, нас ожидал сравнительно легкий маршрут. Ребята отправились из Хельсинки на пароме, прикинув, что в пути смогут отремонтировать наш дом на колесах. Но их так уболтало, что они всю дорогу мучились морской болезнью.

Но вот наконец мы собрались все вместе, готовые снова привести нашего Человека в Движение. Вот только было неясно, как это все будет выглядеть. При нашей нынешней скорости мы никак не могли успеть вернуться домой, чтобы финишировать во время работы выставки «Экспо-86». Итак, мы оказались перед выбором: либо сосредоточить все наши усилия, чтобы завершить турне к намеченной дате — а это означало исключить из нашего маршрута Грецию, Югославию и страны Ближнего Востока, — либо принять за ориентир более реальную дату финиша, скажем где-то в ноябре.

Продолжать гонку по первоначально намеченному маршруту и при этом вовремя успеть к открытию «Экспо» представлялось невозможным. Мысль об этом повергла меня в глубокое уныние.

Сам-то я, конечно, понимал, что, если бы не выбитое плечо и не травма сухожилия бицепса правой руки, я смог бы уложиться в намеченные сроки и при этом пройти дистанцию красиво, одолевая по 70 миль в день, и при этом прийти к финишу в отличной форме и полным сил. Я знал, что руки у меня болят вовсе не из-за того, что нужно крутить колеса по 70 миль в день. Боль в левом плече появилась из-за ослабленного правого плеча. А правое плечо болело из-за травмы, которую я получил еще в самом начале турне.

Если бы я мог стартовать в 1980 или 1981 году, когда у меня, собственно, и зародилась мысль о таком турне, то я был бы в лучшей физической форме, более подготовлен психологически и мне не пришлось бы думать при каждом толчке ободьев, как бы чего еще больше себе не повредить (по нашим подсчетам, я уже совершил к этому времени примерно четыре миллиона толчков).

Следующий отрезок пути — от Польши и до Греции, — предвещал быть нелегким. Я буквально физически это предчувствовал, да и все остальные тоже. Мы только и говорили об этом и постоянно твердили друг другу: только бы добраться до Греции! Сумеем осилить Грецию — и конец всему европейскому отрезку турне, а уж дальше нас ничто не остановит! О’кей, Хансен, а теперь хватит думать об этом — стоп! Все это для слабаков. Ты уже вон куда добрался. И в твоей копилке как-никак 7 тысяч миль. И ты доведешь это дело до конца, сколько бы времени на него ни потребовалось. Итак, за работу, малыш! Думай только об одном — о Греции.

Мы провели всего один день в Польше, а я уже задавался вопросами, кто придумал польские анекдоты и почему. Страна производила угнетающее впечатление, черный рынок бушевал необузданно (и слава Богу, а иначе Ли ни за что не раздобыл бы нам пропана той ночью, когда иссякли наши топливные баки), зато люди здесь исключительно дружелюбные. Весь прием в одном населенном пункте организовал для нас мужчина лет пятидесяти — инвалид, у которого были ампутированы обе ноги: передвигался он на некоем подобии скейт-борда, — и то, что он сделал для нас, вызывало и у него и у нас чувство гордости. Повсюду нас окружали толпы людей. Они кидали розы мне под ноги. Инвалиды, которые присоединились к нам, явно гордились тем, что могут принять участие в нашем турне — ведь теперь они предстали совсем в ином свете в глазах местного населения.

И все же воспоминания о Польше у меня остались довольно противоречивые. Именно в этой стране случился пожар в нашем доме на колесах. Я сидел в туалете, как вдруг почувствовал запах дыма. Ребята раскрыли настежь дверь шкафчика, и оттуда вырвались целые клубы. Они вытащили меня на улицу с такой поспешностью, что я даже не успел натянуть штаны.

И именно в Польше мы с Тимом пришли к окончательному решению — что настало для него время с нами расстаться.

Он только что вернулся после недельного отпуска, который явно не пошел ему на пользу. Тяготы самого турне, напряжение от необходимости ежедневно принимать решения после многих часов, проведенных в пути, когда почти не оставалось времени на отдых, — все это по-прежнему угнетало его, и конца этому не предвиделось. Продолжать в подобном духе не сулило ничего хорошего ни ему, ни нам.

Я предложил ему три варианта: а) задержаться на отдых в Европе, с тем чтобы потом присоединиться к нам вновь, или остаться с нами, но при этом без каких-либо обязательств, связанных с личной ответственностью и стрессом; б) отправиться домой и приступить к работе в штаб-квартире по обеспечению связи с непосредственными участниками турне «Человек в движении» — он был бы там просто незаменим, поскольку сам участвовал в путешествии и знал, что это такое, на собственном опыте; и последний вариант — в) просто отправиться домой и на этом поставить точку. Вариант Тима — он предложил присоединиться к Нэнси в Новой Зеландии и Австралии, чтобы помочь ей там в предварительной организации нашего маршрута — я отверг. За время путешествия между ними сложились довольно близкие отношения. Если бы он решил отправиться туда за свой счет, я, естественно, не смог бы ему в этом помешать. Но раз его потянуло к ней, я вовсе не хотел, чтобы это хоть как-то касалось нашего турне.

Мы долго с ним об этом говорили. Ведь Тим был моим другом. Он участвовал во всей этой затее с самого начала. В свое время я пообещал ему, что мы вместе отправимся в путь и вместе придем к финишу, и я по-прежнему так думал. Может быть, можно было придумать что-нибудь, чтобы он вновь присоединился к нам на заключительном этапе. Но продолжать дальше в прежнем духе было просто невозможно.

Он хорошенько все обдумал, пока работал над справочной литературой и занимался предварительной подготовкой нашего маршрута по Чехословакии и Австрии. Когда мы добрались до Швейцарии, Нэнси отправилась в Новую Зеландию, а Тим улетел на каникулы, после чего он должен был отправиться домой. Обстоятельно все взвесив, он решил, что самый лучший вариант для него — прекратить участие в турне.

Я лишился своего тренера, а также человека, который, как никто другой, сделал все, чтобы наша мечта не погибла на ранней стадии становления. И мне лишь оставалось надеяться, что я не потерял друга.

С грехом пополам мы тащились по Европе, то и дело выпутываясь из кризисных ситуаций. «Греция! — неустанно повторяли мы друг другу. — Только бы добраться до Греции». И случались дни, когда я бы рискнул побиться об заклад, что нам это удастся.

Австрия встретила нас непроглядными туманами и сумасшедшей крутизны склонами. Альпы являли собой сплошную череду круч, подобных вершине Сискийю, только намного хуже. На одном из отрезков пути нам пришлось преодолеть подъем в 2 тысячи 700 футов крутизною от одиннадцати до четырнадцати градусов. Чтобы взобраться на вершину горы Святого Антуана — длина подъема составляла 50 миль, — нам потребовалось 12 часов. На каком-то этапе этого восхождения Ли забрался на запасную кресло-каталку и попытался проехать вместе со мной. Я-то знал, что долго он не протянет, но, как ни старался изо всех сил крутить колеса, все равно его голос слышался где-то совсем близко позади меня. Наконец я оглянулся. Оказывается, он просто шел пешком и толкал перед собой кресло, словно детскую коляску.

После того как Нэнси и Тим уехали, на плечи Дона и Ли легли дополнительные обязанности. Аманда тоже постепенно начинала разрываться на части. Теперь, когда мы недосчитывались двух человек, она также пыталась восполнить пробел и взять на себя часть их работы по тыловому обеспечению турне.

Я постоянно твердил ей, что она себя этим измотает, говорил, что нельзя валить все в одну кучу, но она была преисполнена решимости делать все одновременно. Я уже был готов пойти на то, чтобы отменить все мероприятия, намеченные на отрезке пути до Греции, и полностью сосредоточиться на каталке. Для Аманды же это был какой-то порочный замкнутый круг: слишком много дел, слишком мало времени, чтобы справиться с ними, и, как следствие, еще больше дел, которые нагромождались на следующий день. Она крутилась, как белка в колесе, и при этом отказывалась прислушаться к моим советам.