Человек в движении

Улыбки! Наконец-то среди нас появились улыбающиеся лица. Мы переехали через мост — на другой стороне была Дания; погода стояла такая, что наконец-то впервые за все время пребывания в Европе я смог раздеться до майки, по пути мы срывали сливы и яблоки с деревьев, растущих вдоль дороги, а люди нам махали руками и улыбались.

По Дании мы проехали 70 миль и закончили этап у резиденции канадского посла в Копенгагене. Одна дама спросила меня, не из датчан ли мои родственники. Недолго думая, я ответил, что они выходцы из Норвегии. Но люди с фамилией Хансен здесь были повсюду. Отныне, если только меня уж совсем не припрут к стенке, я для всех был скандинавом. Всюду, кроме Норвегии.

Страны мелькали, как в калейдоскопе.

Швеция — прелестная и мирная, разве что однажды какой-то чудак водитель грузовика начал как бы резать ладонью поперек горла во время обгона, когда мы устроили затор в движении. Здесь мы достигли отметки 6 тысяч 228 и 25 сотых мили — за спиной осталась четвертая часть всего нашего турне. Видели, наверное, тысяч пять знаков «Осторожно — лоси», но ни одного живого лося. Зато нам встретился один барсук. Наверное, следовало бы вывесить знаки «Осторожно — барсуки».

Да, кстати: Аманда и я все больше влюблялись друг в друга. Мысль о браке все чаще приходила мне в голову, хотя я и не хотел слишком уж задумываться об этом до того, как турне не завершится. Во всяком случае, себя я считал вроде как уже женатым.

Норвегия: оленина с соусом из сметаны. Отличное блюдо. Я вспомнил о доме, о том, что Брэд с ребятами, наверное, сейчас на охоте, ведь второй день, как открылся сезон. Впервые за последние десять лет меня с ними не было. И конечно же, я затосковал — не столько по охоте, сколько по ощущению мира, покоя, одиночества.

Финляндия: здесь мы миновали отметку семь тысяч миль и отметили мое двадцативосьмилетие. Распили шампанское и еще раз дали зарок следовать принятым решениям. Отныне — никаких внеплановых поездок на машине, никаких компромиссов с намеченным графиком.

Мы долго продолжали смеяться над нашей прерванной рыбалкой. Подъехали к одному мосту, взглянули с него вниз и увидели: там плавают красивые, упитанные рыбы. Множество рыб. Не прошло и секунды, как мы достали снасти, насадили на крючки кусочки сыра и принялись за дело. Ли и я тут же поймали одну рыбину, выпотрошили ее, чтобы взять молоки на приманку. Аманда тоже подцепила одну из них, но тут какой-то финн, проходивший мимо, вдруг стал кричать на нас.

«Ловить запрещается! Ловить запрещается!»

Аманда занервничала. Ли спустился к воде, снял рыбу, которая попала к ней на крючок, и отпустил ее. Вот так-то! Оказалось, что эта рыба — особенная, разводят ее в охраняемом озере и она является безумно дорогим деликатесом. А мы-то накинулись на нее, словно это был лосось в реке Фрейзер.

В Соединенных Штатах сыр-бор разгорался из-за насекомых и животных — в Европе постоянной причиной раздора стала рыба. Спустя несколько недель, в Чехословакии, когда мы сказали нашему гиду Фрэнки, что мечтаем порыбачить, он лишь закивал головой и куда-то исчез. А когда мы проехали две мили, он оказался на дороге в окружении толпы работников с ближайшего рыбного хозяйства, которые преподнесли нам огромного карпа — он был еще живой и бился. «Рыба, — с гордостью заявил Фрэнки, — вот вам и рыба!»

Интересно, задавался я вопросом, что думали мои домашние, отмечая мой день рождения в компании спонсоров турне, когда они все вместе просматривали видеокассету, отснятую нами за несколько недель до этого. «Какой у него счастливый вид!» — наверняка приговаривали они. Но я счастлив не был. Я был чертовски усталым, страдал от травм, чувствовал себя подавленным и разбитым. Улыбайся, Рик. Ведь пришлось раз двадцать попытаться, чтобы все это состоялось, и даже теперь ты недоволен.

Ладно, к черту все это! После множества бюрократических проволочек мне с Амандой удалось добиться разрешения на отступление от заранее объявленного маршрута. Пока остальные члены команды разъедутся в различных направлениях, кто на каникулы, кто ради организационных дел на маршруте или по каким еще делам, мы решили продолжить наше дорожное шоу «Человек в движении» самостоятельно. И отправиться с ним в Москву.

Никто не посмеет сказать, что наш въезд в Советский Союз не прошел красочно.

В московском аэропорту, чтобы попасть из коридора, ведущего от самолета в зал таможни, нужно спуститься с лестницы. Прикинув, я решил, что смогу самостоятельно съехать по ступенькам, если буду придерживаться за перила. Но перила наверху оказались слишком широкими, поэтому я ухватился за круглый поручень, который проходил чуть ниже. Но это был не поручень. Оказалось, что это одна сплошная лампа дневного света, проходившая под перилами во всю длину лестницы. Когда я схватился за нее, она оторвалась, потом разлетелась на куски, когда я выронил ее, чтобы сохранить равновесие, и я прыжками скатился вниз и очутился перед вооруженным солдатом у таможни.

Там нас пропустили. Наверное, решили, что если меня задержат, то я разобью еще что-нибудь. Потом нас повезли в город мимо памятника на том месте, где был остановлен и отброшен назад Гитлер и где навеки была разбита его мечта вступить в Москву, как и мечты германцев во время первой мировой войны, а еще раньше Наполеона, и вот наконец мы на месте. Здесь за короткий срок нам предстояло узнать не только много интересного, но и такого, что нас разочаровало.

Нам много раз приходилось слышать, что эта страна занимает ведущее место в мире в области разработки новых методов лечения травм спинного мозга, однако во время посещений больниц и реабилитационных центров, куда нас возили наши хозяева, мы в основном видели больных с ампутированными конечностями. В лабораториях нам демонстрировали работу с искусственными конечностями, и в этом деле действительно имеется немало замечательных достижений. Мы даже познакомились с Львом Яшиным, легендарным в прошлом вратарем московского «Динамо», которому сделали искусственную ногу, после того, как он потерял собственную в результате заболевания сосудов.

Это было интересно, но, когда я задал вопрос о состоянии спорта для инвалидов на колясках, мне ответили, что в Советском Союзе этим не занимаются и в обозримом будущем заниматься не собираются. Оказывается, все дело в приоритетах. Так где же были прикованные к коляскам жители Москвы? Чем они занимались? Мы их так и не увидели.

На другой день мы отправились на Красную площадь и позировали перед фотокамерами на фоне храма Василия Блаженного. Было сыро и холодно, и все-таки я сидел здесь и фотографировался в различных футболках с символами шестнадцати различных корпораций-спонсоров. Меня фотографируют, я переодеваю рубашку, еще снимок — новая рубашка. Удивленных физиономий там, поверьте мне, хватало. Должно быть, русские подумали, что мы какие-то сумасшедшие.

Потом мы с Амандой совершили небольшую туристскую прогулку неподалеку от площади, я ехал на коляске и вызывал у окружающих изумленные взгляды, словно никто из них не видел человека в кресле-каталке. На меня глазели, будто я пришелец из космоса. Когда мы увидели людей, которые ели мороженое в стаканчиках, то решили проследить, где они его взяли, по количеству мороженого в стаканчиках, которые они держали в руках. Чем больше содержимого в стаканчике, тем ближе к продавцу. И мы нашли его — как раз когда он продал последнее мороженое. Мы поболтались там взад-вперед, пока не появился другой продавец. Аманда понаблюдала, как и чем ему платят, чтобы понять, сколько ему надо дать русских монет, а потом мы поплелись назад к гостинице.

Вот, собственно, и все, что у нас было в Москве: никакого организованного пробега с местными инвалидами на колясках, никаких признаков присутствия людей в колясках где бы то ни было, никаких признаков проявления особого внимания к проблемам реабилитации спинальных больных.

И опять-таки мы плохо поработали в смысле предварительного оповещения. Если бы у русских было больше информации о нас и времени на подготовку, они могли бы разрешить нам совершить пробег по Москве или встретиться с кем-нибудь из местных больных с повреждением позвоночника. Как бы там ни было, я уезжал отсюда без сожаления.