Страница 22 из 38
Не так ли и ты, Д.Россия, что бойкий необгонимый мерин несешься? Свободой лучится под тобою алюминиевая дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади.
Остановился пораженный свободным чудом Бахтияр: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее сладость движение? И что за неведомая сила заключена в сем неведомом светом мерине? Эх, мерин, мерин, что за мерин! Вихрь ли сидит в твоей гриве? Чуткое ли ухо горит во всякой твоей жилке?
Заслышал с Шереметьево знакомый позывной, напряг медную грудь и, почти не тронув копытами алюминия, превратился в одну вытянутую линию, летящую по воздуху, и мчится весь вдохновенный свободой!.. Д.Россия, куда ж несешься ты? Дай ответ! К свободе — дает ответ. И к демократии. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, улыбаются ей приветливо и рукоподают ей другие народы и государства.
Я поднимаю голову к небу. Бесконечную синеву разрезает прямой белый след. Это летит в вышине надежный миротворческий истребитель НАТО. Мы с мерином летим вместе с ним. Я улыбаюсь. До чего же нам упростила жизнь демократия! Режим промывает мозги через телевизоры? В топку такие телевизоры! Агонизирует разложившася армия? В топку такую армию! Нас защитит миролюбивый блок НАТО. Не получается противостоять терроризму? В топку такое противостояние! Террористы — такие же люди, как мы. Страну пронизала коррупция? Без взятки не решить ни одного вопроса? Все решают деньги? В топку такие деньги! Гений победителя коррупции, члена-корреспондента Сатарова неоспорим: нет денег — нет и коррупции. А раз нет денег — то и нефть продавать не за что. В топку такую нефть! Отдать ее миролюбивому блоку НАТО за защиту вместо разложившийся армии. Отдали нефть — сразу выздоравливает экономика. Вместо тупого выкачивания из скважин — развитие высокотехнологичного химического производства с помощью цивилизованного западного инвестора. Все следует одно из другого и одно за другим. Свобода и демократия автоматически, сами собой, приводят к процветанию и благоденствию. Квартиры в Москве недоступны? В топку такие квартиры! Город превратился в каменные джунгли? В топку такие джунгли! Разобрать все каменные дома, а на освободившемся месте расставить персональные трейлеры. Прохудились коммуникации? В топку такие коммуникации! Воду принесут трудолюбивые Бахтияры. Помои вынесут тоже они. Заодно и с занятостью вопрос решился. Стало дорогим коммунистическое электричество? В топку такое электричество! Осветимся и батарейками. Испокон веков мечтала Д.Россия жить как Америка. И вот оно свершилось — живем. И припеваючи. Рукоподаю неумолимой логике исторического развития. Рукоподаю диалектике.
Вдали уже виден забор Шереметьево. Быстр мерин на алюминиевой дороге.
У огромных авиабазы ворот сидят на своих дровнях Бахтияры, на высоких вышках стоят с пулеметами натовцы. Здесь как нигде в другом месте видна разница между нашей начинающей демократией и демократией истинной, исторической, бескомпромиссной. Бахтияры что-то обсуждают, кричат «козлодаразина», а некоторые совершают намаз. Чего они ждут у дверей крупнейшей в Восточном полушарии мирной военной авиабазы имени батоно Саакашвили — трудно сказать. А вот с другой стороны, за высоким, убранным колючей проволокой забором, царит настоящая западная цивилизация. Никаких тебе калош, подков и меринов — одна только форменная одежда, автомобили «Шевроле» и пончики. Горячие, посыпанные пудрой, сочащиеся сахарным жаром пончики. Величайший из деликатесов на Земле. Там даже кофе, говорят, не нюхают, а пьют. Врать не стану — сам не видел. Но звучит как-то диковинно: пить кофе. Такая ж гадость… оно же ведь горькое!
Я приближаюсь к воротам. Бахтияры, завидев отличника, расступаются. Откуда-то голос с украинско-грузинским акцентом: «Хто тквэн? Ра гквиат?»[60]
— Свободин Роман, — отвечаю, осматриваясь, — Помощник министра свободы слова. По приглашению Любомирова.
Вижу на вышке мужчину в папахе и шароварах.
— Наїхали тут[61]… - ворчит мне мужчина все с тем же акцентом, и как бы нехотя растворяет автоматические ворота. Бахтияры ахают и рукоподают кто как может. Я медленно направляю мерина.
Такое, наверное, можно было бы видеть, если войти в лифт на сто девятнадцатом этаже, а выйти из него на сто двадцатом. Но лифты Фридом Хауза поднимаются только до сто девятнадцатого, на сто двадцатый на лифте едут уже вниз со сто сорокового. А на сто сороковой прилетают только на вертолетах. Это очень мудрое и безопасное решение — если в Пентхауз врежется какой-нибудь захваченный тоталитаристами летательный аппарат, то ниже сто двадцатого этажа огонь распространяться не будет. И все свободные д. российские служащие останутся невредимы. «Проктэр энд Гэмбл», ты думаешь о нас. Ты видишь нас. Мы здесь. Рукоподаю предусмотрительости.
«С другой стороны, — думаю я — Если захваченный тоталитаристами летательный аппарат врежется в здание ниже сто двадцатого этажа, то огонь не будет распространяться наверх. И Пентхауз останется невредимым. Тогда получается, что „Проктэр энд Гэмбл“ думает о них. Об эффективных западных менеджерах с блестящим образованием. Он думает обо всех. Вопрос лишь в том, куда именно врежется захваченный тоталитаристами летательный аппарат…»
Мы здесь с мерином — стоим на самом краю огромного алюминиевого поля. Сзади за нами закрываются циклопические ворота, а спереди слышен какой-то шум. Ситуация напоминает мне сериал «Кинг-Конг live», который был очень популярен в телекомнатах минувшей осенью.
Шум постепенно материализуется в огромный автомобиль «Шевроле». Поразительно, насколько бессмысленно это изобретение. Потребляя нефть, оно производит один лишь дым, в то время как мерин, потребляя овес, производит навоз, из которого впоследствии снова произрастает овес. Но что поделать — традиции. Как в Великобритании до сих пор существует монархия — так и в странах развитой демократии до сих пор существуют громоздкие автомобили. И это прекрасно! Я восхищаюсь подъехавшей ко мне металлической конструкцией. Рукоподаю инженерному гению. Мерин мой топчется то ли от ревности, то ли от неприятного запаха.
Блестящая черная дверь «Шевроле» растворяется, и из машины выходит Платон Любомиров, сотрудник отдела по управлению международным и внутренним терроризмом.
— Приехал таки! — улыбается мне Платоша, — А я и не думал! Чего у тебя с глазом-то?
— Я тут подсчитал объемы нашей свободы, — говорю я сотруднику спешиваясь, — Они не так уж и велики.
— Свободы? — удивляется мне Любомиров, — Объемы? О чем ты? Свобода ведь безгранична! Эй, Бахтияр! Мерина заберите! Что у тебя в мешке-то? Гексоген? Тоже решил попробовать терроризма?
— Это сахар для Бахтияра, — говорю я Платону.
Подходит Бахтияр и уводит мерина на стоянку.
— Сахар, говоришь? — загадочно смеется Платоша, — В Рязани вот, говорили, тоже был сахар… Так что там с объемом свободы?
— Это только так кажется, что она безгранична — поясняю я, — Но на самом деле свобода умещается в куб со стороной в три с половиной километра. Одна гора на демократическом Кавказе вполне вместит в себя всю д. российскую свободу.
— Я не понимаю тебя, — говорит мне Платоша, когда мы усаживаемся в кресло автомобиля.
— Я и сам себя не очень-то понимаю, — отвечаю я к Любомирову улыбаюсь, — Я просто посчитал общий объем изъятых Березовским у населения телевизоров.
— Так ты что же, — удивляется Платон, когда «Шевроле» трогается, — Ты думаешь, что наша свобода — она в телевизорах? И что если бы не Другой путь — у нас не было бы демократии?!
— Отчего же, была бы, — уверенно отвечаю я Любомирову, — Только, наверное, позже. Воспитание свободного самосознания у людей — это такое долгое дело. Уж проще когда телевизоры…
— На правильном месте, — говорит вдруг про себя Любомиров.
60
Кто вы? Как вас зовут? (укр. — гр.)
61
Понаехали тут (укр. — гр.)