Страница 65 из 77
— Он хорошо поет, — встал начальник госпиталя. — И песня замечательная. Я слышал.
— Хорошо, — кивнул Матросов. — Что вам нужно?
— Стул и гитара.
— Я принесу, — вскочила Вера и тут же убежала.
— Пока не принесли, добавлю кое-что, — продолжил генерал. — Коровка отличился и в бою 15 марта. Благодаря его умелым действиям, разведывательная группа, высланная к острову, сумела выполнить сложнейшее задание командования. Тогда старшина и получил свое ранение. Военным советом Тихокеанского пограничного округа представлен к высокой награде. Мы это поддержали. Решать будет Президиум Верховного Совета СССР, но я уверен, что этот орден у Коровки не последний, — Матросов указал на награду на груди Бориса. — Об одном жалею. Последствия тяжелых ран, как мне сказали, не позволяют старшине продолжить службу. Иначе получил бы предложение поступить в военное училище. Отличный был бы офицер!
Тем временем вернулась запыхавшаяся Вера с гитарой и со стулом. Отнеся их на сцену, вернулась в зал и помогла взобраться по ступенькам Щербачене. Тем временем Матросов с адъютантом заняли места на первом ряду. Сергей взял гитару и пробежался пальцами по струнам. По его лицу было видно, что волнуется.
— Все будет хорошо, — шепнул ему Борис и вышел к краю сцены. Петь изначально он не собирался, но его задрало, что никто не упомянул о погибших пограничниках. Газеты о них тоже не писали, заметив скупо, что потери были и у советской стороны. А ведь сколько ребят сложили головы! Церемонию награждения следовало начать с минуты молчания, но никто об этом даже не подумал. — Пограничникам и мотострелкам, павшим в боях на острове Даманском посвящается, — объявил Борис и кивнул Сергею.
Тот взял аккорд, и Борис начал:
— Встанем…
Первый куплет он пропел негромко, затем начал повышать голос. В исходном тексте он заменил строчку с Господом — здесь этого не поняли бы и не приняли бы.
Первыми встали пограничники во втором ряду. Затем будто волна пробежала по залу — люди поднимались со своих мест и замирали. В первом ряду услыхали позади шум и стали оглядываться. Встал генерал Матросов, за ним — другие генералы и офицеры, последними поднялись руководители края. А Борис пел. Странное, никогда ранее не испытанное чувство, овладело им. Он управлял этими людьми, и все — в том числе генералы и партийные руководители подчинялись ему. Это было восхитительно, и он запел во всю мощь голоса. Даром это не прошло. В груди остро кольнуло — дало знать себя поврежденное осколком легкое, и песню он завершил гораздо тише. Но так вышло даже лучше — он будто стоял у могилы павших.
Когда он смолк, в зале несколько мгновений стояла тишина, а затем аудитория взорвалась аплодисментами. Хлопали бурно, колотили в ладони с размаху. Борис и вставший со стула Сергей, поклонились, но аплодисменты не стихли. Хлопали им долго, наконец, овация стала затихать. Борис взял под руку Сергея, и они спустились в зал. К ним подошли генералы и офицеры.
— Спасибо вам, сынки, — сказал незнакомый Борису армейский генерал-полковник[5]. — Замечательно спели. И отдельно за то, что мотострелков не забыли. Они тоже храбро бились на Даманском и клали свои головы за Родину.
Он пожал им руки. Тоже сделали другие генералы и офицеры. Затем к ним подошли друзья-пограничники. Тоже жали руки, хлопали по плечам — словом, выражали чувства как могли. Борис пребывал в состоянии эйфории. Какую замечательную песню написал Ярослав Дронов, он же Шаман! «А ведь я ее украл, — мелькнула мысль. — Но так нужно, — успокоил он себя. — Ведь не ради денег пел — в память о парнях. Даст Бог, СССР не распадется, не случится этой проклятой войны на Украине, и Ярослав станет сочинять песни исключительно о любви. У него выйдет замечательно…»
Награждение и последующее выступление Бориса и Сергея привело к неожиданным последствиям. Во-первых, в госпиталь пришел корреспондент главной хабаровской газеты «Тихоокеанская звезда», который побеседовал с друзьями. Итогом стал очерк «Герои Даманского», опубликованный официальным органом краевых властей. После этого Бориса и Сергея завалили приглашениями. Их звали выступить перед трудовыми коллективами заводов, приглашали в институты, школы, техникумы. Откликнуться на все эти приглашения было физически невозможно, да и врачи возражали, но кое-где друзья все же побывали. Первым делом — на авиационном заводе в Комсомольске-на-Амуре. Поездка далась нелегко: город находился в 400 километрах от Хабаровска. Для еще не окрепших пограничников — расстояние. Предприятие прислало за ними «Волгу», та везла их почти шесть часов. Переночевали в гостинице, в обеденный перерыв следующего дня выступили перед коллективом (здесь снова пели), в госпиталь вернулись затемно. Усталые, но довольные. В Комсомольске-на-Амуре их разве что на руках не носили. Им говорили теплые слова, с ними фотографировались, обоим на память вручили часы с дарственной гравировкой. Никогда ранее — ни в прошлой жизни, ни в нынешней Борис не ощущал ничего подобного. В свою очередь они поблагодарили партийную и комсомольскую организации завода за помощь раненому пограничнику, и Борис видел, как радостно светились лица заводчан после этих их слов. Удивительная страна!
Побывали они и на предприятиях Хабаровска, выступили перед школьниками и студентами. И везде — восторженные лица, обожание в девичьих глазах. Сергей в этом внимании просто купался. Девушки слали им письма в госпиталь, вкладывая в конверты свои фотокарточки. По прочтению Борис складывал их в тумбочку. Веру это приводило в неистовство. Сцены ревности она не закатывала, но дулась постоянно. Бориса это напрягало, и он решил побеседовать с девушкой. Улучив удобный момент, отловил ее в коридоре.
— Давай поговорим, — предложил санитарке.
— О чем? — насупилась девушка.
— О нашем будущем.
— Нашем? — зацепилась она за главное с ее точки зрения слово.
— Именно, — подтвердил Борис. — Идем в Ленинскую комнату.
И они отправились туда. Комната к его удовольствию пустовала — ее и раньше не слишком-то посещали, но, бывало, пациенты приходили полистать газетные подшивки. В этот раз их не оказалось.
— Ты куда собираешься поступать? — спросил Борис, когда они разместились на стульях.
— Во второй медицинский в Москве, — сообщила девушка.
— Почему не в первый? — поинтересовался он проформы ради. Ему было все равно.