Божья коровка

Глава 12

12.

Вокруг был свет, и Борис ощущал себя его частью. Неизъяснимое, никогда ранее не испытываемое им блаженство переполняло его. Бой, смерть, кровь, тревоги и надежды остались где-то вдалеке. Ему было необыкновенно хорошо, и он желал, чтобы это не кончалось. Так длилось долго, но сколько, он не знал. Свет уничтожил чувство времени. И вот внезапно он услыхал женский голос. Тот был тихим, но отчетливым, и звучал как будто в голове. Хотя головы у Бориса не имелось, как и прочих частей тела, о чем, впрочем, он нисколько не жалел.

— Ты обманул меня, солдат! — сказала женщина. — Я просила уберечь сыночка, а ты его убил.

— Не ропщи, — вмешался новый голос. Он звучал властно и непререкаемо. — Тот, кого ты попрекаешь, шел путем, который избран Творцом, и не свернул с него даже перед страхом смерти. Ты просила Господа дать сыну защитника, и Он внял молитве матери. Но судьба его отныне лишь в руце Господней. Не печалься, мать, ибо сын твой жив. Рано ему в Свет. Всевышний взял его сюда на время, дабы укрепился духом и был тверд в своем предназначении. Защитник отправляется назад.

«Не хочу! — хотел вскричать Борис. — Оставьте меня здесь. Тут хорошо…»

Но у него не получилось. Свет вдруг исчез, а вместе с ним — блаженство. На тело накатила боль — горячая и нестерпимая. Он застонал и открыл глаза.

… Над ним был беленый потолок с лампочкой, свисавшей на сером шнуре в центре. Она горела желтым светом. Борис повел глазами — шевелиться было больно. Большая комната, четыре койки, в стене напротив — дверь, выкрашенная белой краской. Похоже, что больничная палата. Он лежал на дальней левой койке, если посмотреть от входа. За головой, наверное, окно. Собравшись с силой, он приподнялся на локтях. Вернее, на одном — левая рука не подчинилась. В голове стрельнуло, грудь заныла, а левое плечо отозвалось жгучей болью — такой, что Борис едва не потерял сознание. Но удержался, закусив губу. Боль выносить ему не привыкать — не раз случалось в прошлом. Переждав, пока она утихнет, Борис, осторожно поворачивая голову, огляделся.

Да, не ошибся — больничная палата. У коек — тумбочки из дерева, покрашенные белой краской, посреди палаты — такой же белый стол. Под ним — четыре табуретки. Про цвет их говорить излишне — белые, конечно. На противоположной от Бориса койке лежит такой же пациент, накрытый одеялом — солдатским, шерстяным, с двумя черными поперечными полосами в ногах. Спит или без сознания. Две остальные койки не заняты и застелены.

Осторожно опустившись на постель, Борис занялся собой. Провел рукою по груди — забинтована. Плотно, широко. Пощупал голову — здесь тоже обнаружилась повязка. Забинтован лоб, над ним — причесанные волосы, чему Борис немного удивился. По устоявшейся традиции пограничники второго года службы коротко стригли затылок и виски, оставляя сверху длинную прическу. Надел фуражку или шапку, и начальство ничего не скажет — пострижен по уставу. Оно-то знало, но не придиралось. Как все, Борис зачесывал волосы назад. Здесь это кто-то сделал за него, что было странно. Левая рука оказалась загипсованной, что навевало грусть. Гипс означает перелом, в его случае — огнестрельный. Тяжелая, плохая рана…

Некоторое время он размышлял над тем, что видел до того, как его сознание возвратилось в тело. Это было все на самом деле или он словил галлюцинацию? Если лишь второе, остается пожалеть — ему там было хорошо, даже больше — просто замечательно. Если первое (а Борису что-то говорило — это так), остается догадаться, что хочет от него какой-то Творец? Хотя определение «какой-то» здесь излишне. Ясно, кто. В прошлом Николай-Борис как-то прочитал, что Бог каждому определяет его путь. Трудность состоит в том, чтобы понять его волю. Угадал и правильной тропой идешь, получишь помощь и благоволение. Если повернул на скользкую дорожку — огребешь люлей и воз проблем. Человек волен в собственных поступках — это тоже Бог решил. Вот и мучайся над выбором…

Размышлял Борис недолго — дверь в палату отворилась. Он успел закрыть глаза и притвориться спящим — неизвестно, впрочем, почему. Убивать его никто не собирался, равно как и мучить, но Борис, однако, затаился. По полу прошелестели легкие шаги, над ним кто-то наклонился и вздохнул. Чья-то ласковая рука осторожно погладила его по голове, а затем Борис услышал удаляющиеся шаги, звяканье металла и плеск воды. Осторожно приоткрыл глаза. Посреди палаты женщина в белом халате полоскала тряпку в оцинкованном ведре с надписью «пол» на боковой поверхности. Буквы, как нетрудно догадаться, были выведены белой краской. Санитарка — кто ж еще? — выкрутила тряпку, накинула ее на швабру и принялась мыть полы. Некоторое время Борис молча наблюдал за ней. Санитарка старательно делала свою работу — там, где не доставала швабра, снимала с нее тряпку, после, наклонившись иль присев, терла ею крашенные доски, ножки стола и табуреток. Добросовестная девушка. То, что санитарка молодая, Борис сразу догадался. Приталенный халат позволял разглядеть крепкую фигуру без наплывов жира на боках и животе. Волосы скрывала белая косынка, а под ней угадывался тяжелый узел кос, собранный на затылке. Не типичная для этого времени прическа. Тем временем санитарка, занимаясь своим делом, приблизилась к его кровати. Здесь, отставив швабру, стала протирать пол зажатой в руках тряпкой, а затем полезла с ней под койку, открыв взору наблюдателя обтянутый халатом аппетитный зад. Несмотря на мучившую его боль, Борис не удержался и, вытянув здоровую руку, коснулся его пальцами, в последний миг удержавшись от игривого шлепка по ягодице.

— Ой! — раздалось под кроватью. Зад попятился обратно и над койкой появилось круглое лицо с острым подбородком. Карие глаза, курносый носик и веснушки на щеках. Красавицей не назовешь, но Борису девушка понравилась. Когда не видишь женщин месяцами — жена начальника не в счет — любая станет милой.

— Привет, — сказал осипшим голосом Борис. — Как вас зовут?

— Вера, — прошептала санитарка.

— А меня — Борис.

— Я знаю, — девушка кивнула и вдруг вскочила с пола. — Очнулся! Пришел в себя!..

Радостно крича, она, как вихрь, стремительно вылетела из палаты. Борис проводил ее недоуменным взглядом. Ну, да, душа его вернулась в тело, но радости от этого он не ощущал. Боль, слегка затихшая с приходом санитарки, вновь вернулась и принялась его терзать.