Белая ведьма Азеила

Вейлана лежала поверх покрывала неразобранной постели и казалась спящей. Тихо, словно опасаясь потревожить ее сон, Кларий подошел к девушке. Она выглядела, как живая, только кровавое пятно на груди и отсутствие дыхания указывали, что это не так. Аккуратно он опустился на постель подле нее и обвил пальцами ее ладонь.

Он представления не имел, что ему делать.

Кларий никогда не слышал о том, что можно воскресить убитого. Ему доводилось видеть немертвых, даже упокаивать их, но то были порождения черного колдовства и дикой магии, неразумные, голодные, жаждущие гибели всего живого. Но белые ведьмы, пробужденные белые ведьмы, ему встречались тоже — и они совсем не походили на поднятых из могилы. Их возвращали к полноценной жизни, и Кларий не отказался бы выслушать объяснение, как можно это сделать.

Вот только рядом нет никого, у кого можно было бы попросить совета. А значит, нужно довериться интуиции.

Привела ведь она его сюда.

Кларий склонился к лицу девушки:

— Вейлана. Ты слышишь меня? Любовь моя… До встречи с тобой я и представить не мог, что умею любить. И я… я так виноват перед тобой. Я обещал защищать тебя, но позволил тебе умереть. Мне нет прощенья. Но ты не должна страдать из-за меня. Только не ты. Я не знаю, как это сделать… я не умею воскрешать из мертвых. Я даже не уверен, что Трилл и Пэн сказали мне правду, но я слишком сильно хочу в это верить. Вейлана! Ты должна жить, слышишь? Прошу тебя. Вернись. Вернись ко мне. Любимая… Я не смогу без тебя.

Он говорил так, словно она действительно могла его услышать. Но Вейлана, все такая же неподвижная, лежала перед ним, и Кларий с отчаянием понимал, что ничего у него не выходит. Он просто не знает, что и как делать. Почему, почему он никогда не спрашивал ее, что требуется от рыцаря?

С отчаянной надеждой, что это поможет ее вернуть, Кларий коснулся ее губ нежным, легким, невесомым поцелуем. Он ждал боли — но боли не было. Как не было и ответа. Он отстранился, закрывая глаза, чувствуя, как наполняются они слезами. Впервые с того дня, как Вейлана проникла в его воспоминания. Впервые с того дня, как все для него изменилось.

И вдруг он почувствовал невозможное. Его пальцы, обнявшие ее ладонь, стиснуло крепкое пожатие.

Кларий отпрянул, неверяще глядя на девушку. А она открыла глаза и глубоко вдохнула полной грудью.

Ее взгляд, бессмысленный и рассеянный, вдруг сфокусировался на нем, и Вейлана улыбнулась.

— Кларий, — тихо, едва слышно прошептала она, нежно касаясь его щеки.

Никогда прежде он не знал, что такое счастье. Чистое, незамутненное, заполняющее до краев — она жива! Вейлана — жива. Она дышит, говорит, улыбается… Ему больше ничего не нужно в этой жизни.

— Вейлана, — он больше не сдерживал слез, но то были слезы счастья.

Он расцеловал ее ладонь и прижал к щеке, наслаждаясь этим теплым прикосновением. Кларий позволил себе эту толику счастья, прежде чем отстраниться от нее и опуститься на колени перед ее постелью.

Потому что ничего не изменилось. Он по-прежнему — преступник и чудовище, недостойное находиться рядом с ней. И он убил ее по велению черного колдуна. Такое невозможно простить.

— Куда ты? — Вейлана поднялась с постели, удивленно глядя на него.

Он посмотрел на нее — прекрасную, сияющую новым, ранее не видимым светом, словно снег под лучами солнца. Истинная белая ведьма… Достойная самого лучшего. Кларий опустил голову.

— Ты никогда меня не простишь.

21

— Ты никогда меня не простишь.

Пробуждение Вейланы оказалось удивительным. Она вынырнула из бесконечной тьмы, окутанная ярчайшим светом. Этот свет тек в ее жилах, даря силу, неведомую прежде. Свет мешал видеть, но мгновение спустя сквозь него проступило знакомое лицо. Кларий! Вейлана вдруг вспомнила все, что произошло. Засада колдуна, пленение и — ее смерть.

Кларий убил ее… и вернул жизнь, как и должно рыцарю. Умиротворение разлилось по ее сердцу, а сила, некогда спящая, окутала тело сияющим плащом. Она смотрела на своего рыцаря и чувствовала непреодолимую потребность прикасаться к нему, целовать — и чувствовать его прикосновения и поцелуи в ответ. Он стал ей жизненно необходим, как и должно быть после обряда. А потому, когда он отстраняется, исчезая из поля зрения, на нее накатывает странное чувство одиночества.

Усевшись в постели, она сразу увидела его, и стало легче дышать. Коленопреклоненный, он опустил взгляд, и невольно Вейлана уставилась на его ресницы. Длинные и пушистые, светлеющие к кончикам, из-за чего непонятна их истинная длина, ей нестерпимо захотелось коснуться их, но ей помешали его слова, изумившие ее.

— Почему? — ее удивляет, что он все решил за нее.

— Я предал тебя, — тихий шепот его едва слышен. — Я отказался от тебя, подчинился ему и отнял твою жизнь. Я посмел причинить тебе боль. Такое не прощают.

Ее затопила волна нежности, такой щемящей, что Вейлана с трудом сдержала слезы. Он выглядел таким беззащитным сейчас, исполненный вины и сожаления.

Она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. Ее вдруг поразил контраст между его смуглой кожей и ее ослепительно-белыми на этом фоне пальцами. Словно завороженная, она погладила его, и Кларий замер, застыл, будто статуя, лишь дыхание выдавало в нем живого человека — прерывистое и частое.

Ей вдруг показалось — еще немного, и он сбежит, не выдержав груза собственной вины. И она решила прояснить все до конца. Потому что для него сейчас это важнее всего остального.

— Как он сумел подчинить тебя? — ей и впрямь интересно.

Потому что она помнила, как легко одолел он контроль Аризая, когда тот попытался подчинить его волю. А ведь Аризай был искуснее черного колдуна в умении подчинять.

— Он… нашел такие слова, которые сломали меня.

Ей кажется таким странным, что он не смотрит на нее. Таким неправильным. Но она не хотела давить на него, заставляя делать то, что он пока не в силах. И потому постаралась, чтобы вопрос ее прозвучал как можно мягче:

— Разве существуют такие слова?

— Да, — он молчал так долго, что она успела усомниться, ответит ли он. — Слова, отнимающие надежду. О том, что я не достоин находиться рядом с тобой, что я не привнесу в твою жизнь ничего, кроме грязи и крови, которыми покрыт, в то время как ты чиста и невинна, словно белый снег. Что ты никогда не взглянешь на меня без ужаса и отвращения, как только узнаешь, что я за человек.

Он умолк, словно не в силах продолжать. И все тем же мягким тоном Вейлана спросила:

— И что же ты за человек, Кларий?

Короткий полувздох-полустон сорвался с его губ, прежде чем Кларий заговорил. И его слова — это исповедь во всех грехах, когда-либо совершенных им. С первого убийства, когда он был еще ребенком, до всех тех зверств, что творил он на войне.

Слушать его тяжело. Так же тяжело, как ему — признаваться во всем. В насилии, убийствах, преступлениях… во всем том, что составляло его жуткую славу чудовища. И он ей полностью соответствовал.

До недавнего времени.

Вейлана знала, что память о содеянном навсегда останется с ним, как и чувство сожаления. Но знала она и другое — излив душу, он почувствует облегчение, снимет с сердца тяжкий груз вины, разделив его с ней. Потому что того человека, кто был виновен во всех этих злодеяниях, больше нет.

— Я недостоин тебя, Вейлана, — тихо заканчивает он, и в голосе его слышится неизбывная тоска. — И ты никогда… никогда не ответишь на мои чувства.

И вновь ее удивляет, что он все решил за нее. Даже охватывает подозрение, действительно ли она правильно его расслышала, а потому девушка, чуть нахмурившись, уточнила:

— Какие чувства?

Ведь рыцарь до сих пор так и не сказал ей прямо, что испытывает к своей белой ведьме…

Он склонил голову еще ниже, пряча лицо за длинными прядями волос, словно не решаясь посмотреть ей в глаза. И все же пересилил себя, поднял взгляд и улыбнулся — искренне и печально:

— Я люблю тебя. С первого взгляда, с того самого мига, как увидел, сидящую на троне. Только я не сразу это осознал. Полагал, что не чувствую ничего, кроме похоти. Я не знал, что такое любовь.